Пожар, смерть Гостомысла, голод, усобица номер 2—864–865 годы. И логичное призвание варягов в 866-м с их прибытием в 867-м. Это вторая временная система.
Из второй системы можно исключить легендарного Гостомысла, но зато изгнание варягов, связанное с пожаром, включается.
Таким образом, обе системы равноправны — но различаются на 5 лет.
Какой можно было бы отдать предпочтение?
Основная трудность здесь — датировка пожара слоя Е2 в Ладоге. В различных источниках его относят то к 860 году, то к 860-м годам, то к 865-му, то к 865—870-м. Проще всего было бы исключить эту часть уравнения, однако без неё останутся лишь непроверяемые устные данные.
Но обнаруживаются ещё две пятилетних разницы в датах: нападение Аскольда и восстание Вадима. В первом случае Полоцк штурмовали через 6 лет после прибытия Рюрика и в 862 году, и в 867-м. Во втором — через 8 лет. И на весах у нас остается лишь одно относительно надёжно привязывающее нас ко времени известие — голод 864–865 годов, отмечаемый исследователями по византийским и болгарским источникам.
Если вспомнить классическое: «повышение выше обычного уровня нужды и бедствий угнетённых классов», — то не было бы большой натяжкой совместить антиваряжское восстание с голодным мором. Это логично: жили-жили, от пушного-серебряного транзита копеечку свою имели, хотя бы пропитую русами, — и вдруг нате!
Как мы уже видели, в условиях Ладоги этого «вдруг» быть не могло — слишком хорошие силы и организация были задействованы.
А голод — крайне ценный идеологический фактор против всякой наличной власти, как показал даже опыт КПСС.
Если учесть этот фактор, то мы вынуждены принять хронологию «№ 2».
И тогда начало нашей, нынешней, от Рюрика пошедшей Руси выглядит следующим образом:
840 — война со шведскими варягами и установление шведского контроля над входом в транзитное пространство Руси;
840–850 — постепенное привыкание к новой власти и выстраивание отношений между аборигенами и пришельцами на базе взаимного дележа выгод от серебряного транзита; появляется понятие «своих» варягов, которые не «бьются», а русят себе потихоньку по речкам, а потом привозят из дальних стран серебро и стеклянные арабские «глазки», которые, конечно же, гораздо ценнее местных, самопальных, на которых нет ореола дальних стран;
852 — нападение «чужих» варягов из заморья — возможно, уппсальский конунг просто решил предъявитъ свои права на шведскую Ладогу; как бы то ни было, особого притока серебра в Скандинавию это не вызвало. Не исключено, что «сарские», «тимерёвские» и «гнёздовские» русы не давали конунгу Эйрику транзита; с другой стороны, это могло быть нападение направленных Эйриком данов;
864 — на севере также гуляет общий голод (а то и сильнее, чем в южных краях); вполне возможно, что «чужие» варяги не хотели с этим считаться в своих требованиях дани; во всяком случае, против них зреет заговор, для воплощения которого хватает лишь искры; что и происходит, и уцелевших норманнов и русое выгоняют за море;
865 — из-за дележа ли власти, из-за голода или из-за норманнской блокады — а скорее, из-за всего вместе — в Ладоге и окрестностях начинаются усобица, бунты, сепаратистские выступления и всяческие «экспроприации экспроприаторов» (дело-то ещё родовое, трудно было понять, отчего это родич не делится житом с родом, так надо его поучить, вырода такого!);
866 — старейшины в отчаянии посылают за старыми добрыми русами — закона в земле нет, наряда нет, порядка нет, ничего нет, но земля наша, вы помните, велика и обильна, так что возвращайтесь и правьте нами, как прежде, до «заморских» варягов;
867 — русы прибывают во главе с Рюриком; он потихонечку прибирает земли в свои руки, воюет и даже женится;
873 — то ли в ответ на рюриковы попытки навредить Киеву, то ли сами по себе, но на Полоцк нападают киевляне; это почти наверняка не более чем карательный рейд небольшой дружины;
875 — забывшие «обо всём хорошем, что им сделали русы», ладожане восстают во главе с Вадимом, которому Рюрик персонально тоже сделал немало хорошего; впрочем, о национальной принадлежности восставших судить невозможно — с тем же успехом восстать мог и некий свежий ярл, которому тоже хотелось туземных шкурок и женщин; возможно, впрочем, что никакого Вадима с его восстанием и вовсе не было, а Татищев всего лишь оказал услугу драматургу Дмитриеву, дав ему «образ вольности».
877 или 879 — Рюрик умирает — вроде бы убивают его в Кореле. Но вообще говоря, если следовать той же пятилетней логике разницы с датами ПВЛ, то Рюрик должен бы умереть в 882 году. Это может ничего не значить, но может быть и не совпадением всего лишь то, что первое летописно зафиксированное деяние Олега — взятие Киева — приходится как раз на этот год.
А теперь давайте переведём эту табличку на язык реальных событий, как мы их знаем из исторического материала. То есть совместим время с исторической материей.
И тогда в 840 году какие-то скандинавы захватывают Ладогу и остаются в ней жить в качестве доминирующей силы. В 865 году кто-то ещё раз нападает на город, после чего он надолго приходит в запустение, при дальнейшем развитии предстаёт в качестве нормативного для скандинавской цивилизации торгово-ремесленного поселения. Такого же, каким мы застаём, например, Гнёздово или Тимирёво, о которых более подробно речь ещё пойдёт.
Таким образом, русы приходят… не в славянский город! А в скандинавский. И отнимают и разрушают его в рамках какой-то межскандинавской войны.
Так что, судя по разрушениям Ладоги, а также Приладожья и всей Северо-Восточной Руси, никаким основателем державы легендарный Рюрик не был. Нет, это был очередной — правда, весьма успешный — набег «чистых» скандинавов на территории, уже находившиеся под контролем местных русов. Отсюда — необходимость покорения ёё на протяжении 20 лет. В течение которых сами рюриковы скандинавы неизбежно и обязательно должны были занять экономическую нишу русов.
Ибо русы — это не этнос. Это место в системе разделения труда. Это ниша в экономике. И значит, любым пришельцам надо было либо вписываться в эту систему — либо… либо разделить судьбу Наполеона. И иже с ним, до него и после него.
Именно потому новая армия скандинавов столкнулась на захваченной территории со сложившимся порядком вещей. И могла его только принять — ибо, согласимся, само овладение Ладогой, по призыву местных ли деятелей, по собственной ли инициативе — оно и имело целью овладение входом в зону серебряного транзита. Закономерны и дальнейшие попытки рюриковцев продвинуться по северо-западным рекам вплоть до Ростова и Мурома — что пользы от входа, если не контролируешь саму зону?
Таким образом, в сущности, с приходом Рюрика ничего не изменилось. Отсюда и мой давешний тезис о том, что так называемое призвание так называемых варягов вовсе не является ключевым событием начальной русской истории. Эксплуатация транзитных путей как совместное дело местных и пришлых элит продолжалась. Просто в составе русов появился ещё один элемент. В конечном итоге обречённый так же переработаться в этой общности в новое этническое качество, как она перерабатывала всех, в неё вошедших.
Синтезировала. Сначала в русов. А затем — в русских.
Как проходил этот процесс?
Об этом — дальше.
ИТАК:
Подведём небольшие предварительные итоги, прежде чем приступить к последней части нашей работы — разбору того, как, собственно, образовалось государство русских.
Мы выяснили, что на деле совершенно неважно, был ли Рюрик приглашённым миротворцем или злонамеренным агрессором, был ли он скандинавом или западным славянином, был ли он законным князем на договоре или узурпатором. Неважно даже, был ли он вообще.
Мы знаем теперь, что и без этого спорного во всех смыслах лица экономической базой любого государства на территории Русской равнины должно было быть обслуживание транзитных путей и поставка для торговли вдоль них необходимого товара — мехов, рабов и услуг. А потому при любых толкованиях того, что произошло в ходе пресловутого «призвания варягов», мы знаем, что скандинавы точно так же устремлялись бы через эти пространства к заветному восточному серебру, а тут их встречало местное население, втянутое в обслуживание товарооборота. А значит, их встречали бы некие фактории и базы, по самой экономической природе не входившие в местный этнический и территориальный калейдоскоп интересов. У этого надплеменного и внетерриториального населения и интересы были надплеменными и внетерриториальными. В том числе и по отношению к скандинавам-транзитёрам. Именно это население и стало базой для формирования уже не этноса, а профессиональной и экономической корпорации (точнее, корпораций) русое, поначалу базировавшейся на скандинавах и их торговых интересах, но постепенно ставшей частью местного военного и политического расклада.
Мы видели также, что рост экономического процветания этих русских корпораций, базирующихся в разных местах транзитного пути, неизбежно приводил к росту их политического и военного влияния на окружающее этнополитическое пространство. Корпорациям были нужны уже не только транзиты, но пространство вокруг них в качестве неизбежно расширяющейся товарной базы и обслуживающей инфраструктуры. На этом пути интересы русов должны были пересечься с интересами местных этнических и политических элит.
Мы обнаружили, что эти пересечения были многообразными — от прямых военных столкновений и завоеваний до службы в качестве наёмников и даже местной гвардии при здешних государях. В любом случае, интересы сторон должны были быть отрегулированы к взаимному удовлетворению, иначе политическая сила, опирающаяся на транзитные фактории, никогда не смогла бы развернуть государство, ставшее не этническим, но политическим домом для множества местных племён и народов.
А теперь я бы предложил взглянуть на то, как это происходило. И помогут нам в этом русские былины, уже доказавшие, что могут очень много интересного рассказать о политических и властных раскладах в ходе зарождения Русского государства.