Часть 3
РУССКИЙ СИНТЕЗ
Как узнать, о чём думали и чего хотели наши предки? Что ими двигало, что побуждало их на те или иные поступки?
Для этого у нас есть несколько источников.
Первый: собственно человек.
Возьмём средний образчик хомо сапиенса как продукта природы. Его тело, его мозг — следствие длиннейшего ряда эволюционных воздействий, начиная еще с того периода, когда все мы были амёбами в первобытном океане. К чему вели амёбу эти воздействия? Ответ очевиден: к поиску и нахождению наиболее эффективных способов не быть съеденным, съесть самому и продолжить свой вид.
Миллиарды лет продолжалась эта история — через моллюсков, рыб, через уродливых земноводных, через великолепных динозавров… И через мелких, похожих на крыс мегазостродонов, первых млекопитающих, — их жизни и их проблемы тоже записаны где-то в глубинах эволюционной памяти человека.
И всё это непредставимо долгое время все воздействия на организм расценивались только с точки зрения пользы от великой триады потребностей: уцелеть — съесть — размножиться!
Поэтому и вся информация об окружающем мире и о том, для чего он нужен, сводится в конечном итоге к обслуживанию трёх базовых потребностей животного под названием человек.
Но! Если бы не удовольствие от такого удовлетворения, — то кто бы согласился длить своё бытие в этой юдоли скорбей?
Впрочем, были такие — святые, отшельники, монахи… Конечно, те из них, кто — подлинные. Воистину отвергшие всё человеческое, устремившие душу к небесам и к божествам, которыми их населил человек. И что же? А то, что как раз и увидим: именно эти святые безгрешники и демонстрируют, во что превращается человек, преодолевший тягу и соблазн трёх инстинктов.
В живого мёртвого он превращается, и всё.
А потому наш первый источник понимания поступков и побудительных мотивов наших предков — мы сами. Мы с ними одной — нет, не крови. Одной базы. А потому обычный человеческий здравый смысл становится вполне законным способом понимания истории. Понимания как реальности, а не кабинетной абстракции.
Но, разумеется, такой способ оправдан лишь в сочетании с другими. А потому второй источник для понимания истории тоже очевиден — документы. Включая анналы и летописи. При всём понимании того, как много в них остаётся ошибок и искажений, как много они не смогли отразить, как много они не захотели отразить… — это, по крайней мере, что-то вроде лампочек под сводчатым потолком древнего тёмного коридора. Без них вместо истории мы будем создавать и описывать чудовищ. Коих, как известно, разум склонен творить в темноте. И творит — как мы это видим по куче макулатуры, в которой делаются поразительные исторические открытия… ничего общего с историей, впрочем, не имеющие.
«Лампочки» эти, правда, не ахти. В массе своей достаточно тусклые, чтобы в рождаемом ими полумраке возникала большая свобода для разных интерпретаций. Это, правда, не чудовища тьмы вроде древних укров. Или русов, от страха перед которыми египтяне начали строить пирамиды. Но, в общем, простор для измышлений есть. А потому документы — хоть и недостаточный и часто противоречивый, но достаточно надёжный источник. Собственно, профессиональная наука история тоже занимается их интерпретацией. Разве что отличается при этом восхитительной кабинетной наивностью при совмещении своих концепций с реальной жизнью. Да «птичьим» языком текстов. Не всегда, конечно. Но, видимо, достаточно часто, чтобы без боя уступить площади книжных магазинов фантастам от истории…
Наконец, третий источник. Это устное народное творчество. В применении к нашей стране это — прежде всего былины.
Сказки — тоже замечательный источник, но из них можно почерпнуть сведения в основном о психологии тех, в чьей среде они бытуют. Реально исторического вытащить из них практически невозможно, а когда это случается, то… в общем, тоже простор для интерпретаций.
С былинами же — иначе. Про них известно достоверно: все или практически все базируются на реальных событиях.
Они, те события, разумеется, преломились в головах рассказчиков в соответствии с тем, что там было, в этих головах. Тогда, скажем, Илья Муромец предстаёт «старым казаком», Алёша Попович становится хитрой бестией — попович же! — а Добрыня Никитич бьётся с каким-то змеем о двенадцати хоботах. А на деле, как мы твёрдо знаем, Добрыня наш биться со змеем ни в коем случае не мог. Динозавры вымерли за 65 миллионов лет до его рождения, да и не было среди них двенадцатиголовых. С родными гадючками и ужами лесной полосы Евразии богатырю меряться силушкою тоже как-то не с руки. А крокодилы здесь не водятся. Так что о том, что именно понималось сочинителями былин под змеем, надо сегодня думать самим: для предков символика, возможно, была очевидной, а вот нам необходимо с этим разбираться.
Попробуем?
Глава 3.1. Синтез политический
Как русы смогли обеспечить себе место в экономике восточноевропейского пространства, мы, кажется, немного разобрались. Они пришли и заняли пустующую нишу. Пустующую вследствие натурального характера хозяйства местных племён.
Изначально скандинавские находники, русы в этих условиях сложились сначала в корпорацию, а затем и в субэтнос в факториях и базах, так или иначе обслуживающих этот транзит. Как сервисно, так и товарно. Этнически в складывании русского субэтноса участвовали как скандинавы, постоянно притекающие к транзитам и факториям, так и местные пассионарные элементы, вышедшие из натурального родового хозяйства и утратившие непосредственную связь со своим этносом.
Точно так же зону транзита могли занять и другие. Более того: волжские булгары усиленно этим и занимались. И русам приходилось вести с ними трудную борьбу за доходные территории. Вятка, Пермь, Печора были для них тем же самым, что Приладожье, Верхнее Поволжье, Поднепровье — для русов. Иное дело, что населения там жило в разы меньше, так что экспортом рабов булгары не прославились. Но вот в меховом бизнесе они были более чем серьёзными конкурентами русов.
Тем не менее в своей зоне влияния русы укрепились. И вот для этого уже одной экономики было мало. Как мы выяснили, сама эксплуатация местных транзитных путей и ресурсов требовала тесного — и, что очень важно! — лояльного взаимодействия с местным населением. Если и не комплиментарного, то в любом случае — не враждебного. Охота за местными же рабами этому нисколько не противоречила. Она шла где-то в лесных дебрях и направлена была на чужаков. А взаимодействие шло на реках и факториях, а тут контрагенты становились своими. Даже если на торгу продавались меха или девки, захваченные в соседней деревне.
Таким образом, хотя русы экономически и этнически стояли вне рамок местных экономических и политических раскладов, но, будучи доминирующей вооружённой и финансовой силою, необходимо оказывали на них влияние. Которое становилось тем решительнее, чем больше «русская» экономика затягивала в себя местные элиты.
Поэтому если не во времена организации первых постоянных транзитов и начального закрепления на здешних территориях, то чем дальше, тем больше экономическое взаимодействие необходимо требовало и политического. Особенно с тех пор, когда отдельные руси выходили на этап территориальной экспансии и закрепления за собою подданных областей. Без союза с местными элитами на это можно* было не рассчитывать.
Разумеется, этот союз чаще всего достигался насильственными средствами. То самое легендарное «примучить». Время такое было. Средневековье. Без сантиментов и прав человека. Зато с полным триумфом воли: «Мне это нужно, мне этого хочется, поэтому я приду и возьму».
Не преувеличиваю пи капли. Достаточно вспомнить героя германского национального эпоса — Зигфрида из «Песни о Нибелунгах». Когда он приезжает в гости к, в общем, дружественному королю и заявляет ему любезно: «Хорошая у тебя страна, понравилась мне. Давай драться, и кто победит, тот её и заберёт».
Тем не менее после захвата всё равно надо было договариваться. О тех же данях, налогах, постоях. Вооружённая сила тут — просто лишний довод в пользу снижения цены ответных условий со стороны покоряемых. Но самого, так сказать, «общественного договора» это не отменяет.
Как же заключался он в нашем случае — во взаимодействии русов с местными элитами?
Замечательной иллюстрацией этого мы обязаны одному из современных исследователей былин Льву Прозорову, детально разобравшему ряд из них в интереснейшей работе «Времена русских богатырей. Но страницам былин — в глубь времён». В том числе и важную для понимания политических процессов в период установления русами своей власти — «Былину о Волъге и Мику ле». Который Селянинович.
Ну и аз, многогрешный, руку приложил, соединяя остроумные идеи исследователя с той исторической картиной диссипации русов с превращением себя и окружающих этносов в русских, которую мы тут определили.
Напомню вкратце сюжет.
Некто Вольта собрал дружину в 29 боеготовых молодцев. Взвод, по-нашему.
И —
Вот посели на добрых коней, поехали,
Поехали к городам да за получкою.
Ехали-ехали, наехали на поле чистое, где некий пахарь —
Орёт в поле, посвистывает,
Сошка у оратая поскрипывает,
Омешики по камешкам почиркивают.
Молодцам делать было, видно, нечего. О получке они тут же забывают — ничего, дескать, поворчит бухгалтерия, да на депозит денежки положит, не пропадут — и к пахарю. Давно не видели.
Долго едут. Свист слышат, скрип слышат, а догнать не могут. Три дня ехали.
Наконец, —
А наехали в чистом поле оратая.
Как орёт в поле оратай, посвистывает,
А бороздочки он да помётывает,
А пеньё-коренья вывёртывает,
А большие-то каменья в борозду валит.
У оратая кобыла соловая,
Гужики у неё да шелковые,
Сошка у оратая кленовая,