Поча Олегъ воевати на древляны, и примучивъ я, поча на них дань имать по черьнѣ кунѣ.
Опять же не будем, подобно кабинетным фантазёрам, понимать это так, будто Олег брал дань чёрными куницами. Куница — это сегодня редкий зверь. А тогда они вроде хорьков были — разве что по головам не прыгали. И цепа им была соответствующая.
А вот куна как денежная единица — это что-то другое. Скажем, проход на корабле от Новгорода до Ладоги стоил три марки кун или пол-окорока, проезд вниз по Неве и обратно — 5 куп или окорок. Включая таможенное мыто. Так что «чёрная куна» здесь — снова какая-то денежная единица Древней Руси, к нашему времени уже забытая. И, судя по всему, немалая, раз позднее князь Владимир обещал варягам —
— пождѣте даже вы куны сберуть за м*ць —
— и не действительно месяц ждали. Что означает — считали такой срок сбора по купе вполне нормальным. Это не то, значит, что можно прямо так вот вытащить из княжьей сокровищницы и выдать на руки. Не исключено — по контексту судя, — что это вообще месячный доход, скажем, среднего данника.
Так что дорогая получается дань — девушками. Стоила овчинка выделки.
Таким образом, первая часть былины становится понятной. Выехал вождь русов Вольга в полюдье во главе верной дружины.
И наткнулся на некоего необычного пахаря.
О его странностях мы уже говорили. Дополним лишь ещё одной: так лихо пахарь пашет, что деревья выворачивает, валы создаёт, камни обрушивает. Ничего не напоминает?
Мифологию славянскую, например?
Помните, как возникли так называемые Змиевы валы на границе лесостепи и степи? Я имею в виду не создание неведомыми племенами —
— предположительно со II в до н. э. по VII в н. э. оборонительных валов по берегам притоков Днепра южнее Киева.
Нет, я имею отображение этого деяния легендарное, былинное.
А в былинах у нас действует Никита Кожемяка. Он и побеждает Змея. Тот логично молит о пощаде и предлагает разделить землю поровну. Никита куёт соху — ага, опять соху! — в 300 пудов, запрягает в неё змея и пропахивает борозду от Киева до моря:
— Разделим всю землю, весь свет поровну: ты будешь жить в одной половине, а я в другой.
— Хорошо, — сказал Кожемяка, — надо межу проложить.
Сделал Никита соху в триста пуд, запряг в неё Змея, да и стал от Киева межу пропахивать; Никита провёл борозду от Киева до моря…
После же выполнения обязательств по мирному договору Никита Змея убивает, а труп его в том же море и затапливает. Благородно поступает. Без всякой издёвки говорю. По меркам той психологии и тех опасностей богатырь не только имеет право, но и обязан не исполнять своих обязательств перед Злом. Ради людей.
Именно у славян мотив чудесного пахаря и волшебного плуга распространен наиболее широко. А иногда, как пишет всё в той же интересной работе Лев Прозоров, —
— в этом качестве выступают и исторические лица — русские князья Борис и Глеб, болгарин Кралевич Марко, чаще же эти персонажи неизвестны историографии (что, естественно, никак не исключает их реальности). Это польский князь пахарь Няст, чешский князь пахарь Пшемысл, упоминавшиеся в связи с былиной о Микуле еще Федором Буслаевым. Это белорусский князь пахарь Радар. Это Кирилла и Никита Кожемяки из русской и украинской сказки. В западноукраинской песне золотым плугом пашет царь Соломоу.
Этот же автор обоснованно указывает на ритуальный характер пахоты правителя. Она сводилась к двум мотивам — это либо первая борозда, открывающая пахоту, либо опахивание — проведение ритуальной границы поселения или страны, ритуально «своей» земли, отделяющей се от «чужого», опасного мира:
Так, белорусский князь Радар, победив змея Краковея, насланного враждебным королем Ляхом, запрягает его в плуг и пропахивает границу с польской землей, о чём отпущенный им змей уведомляет своего повелителя: «Ой, Ляше, Ляше, по Буг наше!»
У Западного Буга действительно существуют гигантские валы, наподобие Трояновых на Дунае или Змеевых валов Украины. У италиков (этрусков и латинян) также существовал обычай опахивания границ поселения медным плугом, за которым идет царь, «слева направо» (очевидно, по часовой стрелке, по направлению движения солнца, «посолонь») вокруг. При такой пахоте по благую, правую сторону царственного пахаря оказывалась своя земля, по левую, неблагую — чужой, внешний мир.
Приводимые Титом Ливием слова Ромула: «Так да погибнет всякий, кто перескочит через мои стены!» (Liv. 1, 7) представляют собою одну из обычнейших заклинательных формул.
Итак, становится понятен ещё один кусок былины. По-княжески одетый пахарь, с богато украшенной сохою, — далеко не крестьянин. А князь и есть. Или скорее — князь-жрец: недаром воины — «подопечные» бога Перуна — не могли поднять сошку. Ещё бы — когда её удерживал сам бог, подземный, в частности, Велес! И это было вполне ясно тем, кто в древности рассказывал и слушал эту былину.
А Велес был парень но тем временам суровый. Перуна уж всяко нострашнсс: и жизнь он контролировал, и смерть, и скот, что тоже означало на деле жизнь и смерть, и жизнь засмертную, загробную. И много чего ещё. Недаром на реке Волхове до сих пор знают место Влссовица — немало девок молодых ушло там к мрачному божеству, неся послание от его народа!
И напротив Ладоги, в урочище Любша, их, говорят, тоже топили…
Потому переводим это место так: встретил князь русов Вольга князя-жреца вслссового, который границы земель славянских обозначал, — да с благословения и при защите бога своего Велеса. Оттого Вольга на всякий случай предупредительно желает жрецу божьей помощи, и ответ получает вполне интеллигентный:
— Езжай своей дорогой, мне тут и без твоих пожеланий Велес помогает.
Ну как такого парня не позвать с собой кассу брать?
Объясняется сразу и смирение князя, и спокойное обретение им бета-роли в собственном войске, и некий даже пиетет перед «пахарем».
А вот дальше начинается самое интересное. В итоге пришлый князь и местный жрец сговариваются о совместном дележе кассы. Интерес обоих внятен и безмятежен: одному — забрать свою «получку» при поддержке местного авторитетного бога, другому — усмирить паству. Что уж там могло лежать в исторической подоснове былины, гадать сложно: подобных бунтов полно было во все времена и у всех народов.
И что же происходит дальше?
После того как Микула Селянинович доказал свои полномочия от Велеса, настала пора для самого приятного. Соединив силы, солдатня и клерикалы задавили свободу местных мужичков. После чего содержание договора простого товарищества, что был заключен ранее, стало очевидно: военные взяли кассу, духовные взяли мужичков.
А теперь совсем выводно и серьёзно.
Очень примечательная былина получается. Словно телескоп, направленный в прошлое, позволяет нам увидеть оформление системы власти, государства и в конце концов русского этноса на территории будущей России.
По городам и опорным пунктам, по факториям, сидят русы. С целью кормления и обогащения они выезжают в военно-фискальные экспедиции в глубь земель, что находятся под их квази-контролем. Причём русы — далеко не Санта-Клаусы: их основной добычей становятся рабы.
Население воспринимает такое отношение со здоровой критикой. Оно, конечно, мужички-пахари — не бог весть какой противник для лучших на тот момент воинов мира. Но бог весть их недовольство, а потому местные славянские лидеры всё же пытаются как-то отгородиться от русских наездов. Тем более — налётов.
Но поскольку свои лидеры — тоже не Санта-Клаусы, а начальники, которым, как и чужим находникам, хочется кушать, хорошо одеваться и женщин, а взять это всё они могут только на мужичках как социальном слое, производящем ВВП, — то рано или поздно их интересы начинают совмещаться с интересами пришельцев. Что после некоторого торга — с предъявлением «крыши» в виде Велеса, как без этого — приводит к некоей верификации, легализации и тарификации сложившихся экономических и властных отношений. Элиты договариваются, порядок складывается, система устанавливается — и все становятся довольны.
Вот и всё объяснение причин отсутствия яростного противодействия захватчикам и, более того, постепенного экономического и политического совмещения с ними местных элит.
Глава 3.2. Синтез военный
В области чистой милитаристики сотрудничество между русами и местными племенами проходит по сообщениям летописей красной питью. То и дело встречаются строки:
множество варяг, и словенъ, и чюдь, и словене, и кривичи, и мерю, и деревляны, и радимичи, и поляны, и сѣверо, и вятичи, и хорваты, и дулѣбы, и тиверци…
. . .
събра вой многы, варягы и словѣны, и чюдь и кривичи…
. . .
Игорь совокупи воя многы — варягы, и русь, и поляны, и словѣны, и кривичи, и тиверцы, и печенѣгы…
И так далее.
Но вот интересно, в каком формате осуществлялось это военное взаимодействие? Были ли это равноправные племенные формирования, либо же кто-то выступал в качестве ярда, гвардии, так сказать, а остальные были чем-то вроде ополчения при позднейших княжеских дружинах?
Увидеть это позволяет история, рассказанная летописцем. О том, как победоносное войско русское уходило от выплатишего ему дань Царьграда.
Вот этот эпизод:
И въспяша русь паруси паволочитыѣ, а словѣне кропийнныя, и раздра я вѣтръ. И ркоша словенѣ: «Имемъся своим толъстииамъ — не даны суть словѣном парусы кропинныя».
Вот ведь, казалось бы, презренные люди, эти русы! Отказали своим же соратникам в праве на паволочные паруса!
Но почему? Ведь, вспомним, в Средние века каждое несправедливое утеснение чести воспринималось крайне негативно и при возможности немедленно каралось. А тут такое унижение — а славяне утёрлись и вернули на мачты свои толстины-холстины!