И вот, скажем, богатыри паши описывают свою повседневность. Хроники пикирующего молодечества, так сказать:
Еще ездил Добрынюшка во всей земли,
Еще ездил Добрынюшка по всей страны;
А искал собе Добрынюшка наездника,
А искал собе Добрыня супротивника.
Прямо сэр Гавейн какой-то! Или Ланселот? Тот, правда, королеву спас похищенную, а наш Добрыня — всего лишь племянницу князя Владимира Забаву Путятишну. Зато наш два подвига кряду совершил: вырвал девушку не из рук какого-то паршивого принца, сэра Мелеганта, а из лап настоящего дракона о двенадцати головах. А затем отказался от девушкиного недвусмысленного предложения. Здесь Добрыня тоже проявил стойкость куда большую, нежели британский коллега, прыгавший в кроватку к любой, какая только была похожа на королеву Гвиневру.
Но, как бы то ни было, парадигма в чисто рабочее время была та же: увидел незнакомого рыцаря — дай ему по шапке. Вот и Добрыня — увидел. Правда, не рыцаря перед мостом, требующим подраться с ним за право пропуска. Тут был шатёр. Но вызов от него исходил не меньший:
На шатри-то-де подпись была подписана,
А подписано было со угрозою:
«А еще кто к шатру приедет, — дак живому не быть,
А живому тому не быть, прочь не уехати».
Что делает богатырь? Правильно: вздымает подбородок вверх и заходит внутрь. Но богатырь-то наш, русский. Потому, увидев, что —
А стояла в шатре бочка с зеленым вином;
А на бочке-то чарочка серебряна,
А серебряна чарочка позолочена,
А не мала, не велика, полтора ведра, —
— самым естественным образом надирается:
Он перву-ту выпил чару для здоровьица,
Он втору-ту выпил для весельица,
А он третью-ту выпил чару для безумьица.
После чего начинается закономерное, что в наше время заканчивается ночью в полицейском «обезьяннике»:
Сомутились у Добрынюшки очи ясные,
Расходились у Добрынюшки могучи плеча.
Он разорвал шатер дак рытого бархату,
Раскинал он-де по полю по чистому,
По тому же по раздольицу широкому;
Распинал-де он бочку с зеленым вином,
Растоптал же он чарочку серебряну;
Оставил кроваточку только тесовую,
А и сам он на кроваточку спать-де лег.
Но полиции тогда не было, так что на третьи сутки после погрома встретил похмельный Добрыня недоумевающего хозяина. Какова первая реакция богатыря, только что упившегося чужим вином и в благодарность разорившего жилище благодетеля? Правильно:
«А вы зачем же пишете со угрозами,
Со угрозами пишете со великими?»
В общем, подрались. А поскольку ни один, ни другой перебороть противника не смог, то в дело вмешались подъехавшие свидетели. Тоже богатыри, естественно.
Суд их был мудрый: Добрыня подвергся порицанию за дебош в чужом шатре, а Дунай — это он был хозяином движимого имущества — за наглую надпись. И в итоге порешили ехать на суд к князю Владимиру.
Ну, как говорят в былинах, долго ли коротко, но сюзерен, выслушав стороны, принял решение:
А говорит тут Владимир таковы слова;
«И за это Дунаюшко ты не прав будешь;
И зачем же ты пишешь со угрозами?»
А посадили Дуная во темный погреб же
А за те же за двери за железные,
А за те же замочики задвижные.
Ну, разве это не замечательно, если проанализировать информемы? Богатыри наши — парни резкие, на насилие всегда готовые. Если что, удержу не знают, а чужое предостережение для них вызов. Так же как чужое имущество.
Поэтому: Добрыня встретил чужое становище. Он решил, что отсюда исходила угроза — хотя бы его собственному самомнению.
Добрыня напал на чужое становище и разорил его.
Хозяин становища ответил адекватным насилием. Потому что закон для него тоже не-писан: всё решает поединок тут же на месте.
Лишь в результате ничьей на боевом поприще тяжущиеся обращаются к суду верхней инстанции.
А теперь изложение всего вышесказанного в устах почти современников и свидетелей:
И нет у них недвижимого имущества, ни деревень, ни пашен.
. . .
Все они постоянно носят мечи, так как мало доверяют друг другу, и коварство между ними дело обыкновенное. Если кому из них удастся приобрести хоть немного имущества, то родной брат или товарищ его тотчас начнёт ему завидовать и пытаться его убить или ограбить.
. . .
Сражаются они копьями и щитами, опоясываются мечом и привешивают дубину и орудие, подобное кинжалу.
. . .
И если один из них возбудит дело против другого, то зовёт его на суд к царю, перед которым (они) и препираются. Когда же царь произнёс приговор, исполняется то, что он велит. Если же обе стороны недовольны приговором царя, то по его приказанию дело решается оружием (мечами), и чей из мечей острее, тот и побеждает.
Так что былина былиною… Обычная, казалось бы, попевочка про встречу двух рыцарей, искателей приключений и чести со славою. А на деле — реальная память о реальных русах…
И вот тут самое время вспомнить уже знакомого нам былинного героя — Микулу Ссляпиновича. Не только Вольгу он опустил до уровня бета-лидера. Он в самом прямом смысле в землю вогнал сильнейшего из сильнейших богатырей, Святогора:
Поехал Святогор путём-дорогою широкою.
И по пути встретился ему прохожий.
Припустил богатырь своего добра коня к тому прохожему,
Никак не может догнать его.
Поедет во всю рысь — прохожий идёт впереди,
Ступою едет — прохожий идёт впереди.
Проговорит богатырь таковы слова:
«Ай же ты, прохожий человек, приостановись
немножечко,
Не могу тебя догнать на добром коне!»
Приостановился прохожий,
Снимал с плеч сумочку
И клал сумочку на сыру землю.
Говорит Святогор-богатырь:
«Что у тебя в сумочке?»
— «А вот подыми с земли, так увидишь».
Сошел Святогор с добра коня,
Захватил сумочку рукою — не мог и пошевелить;
Стал вздымать обеими руками
— Только дух под сумочку мог пропустить,
А сам по колена в землю угряз.
Говорит богатырь таковы слова:
«Что это у тебя в сумочку накладено?
Силы мне не занимать стать,
А я и здынуть сумочку не могу!»
— «В сумочке у меня тяга земная».
— «Да кто ж ты есть и как тебя именем зовут,
Величают как по изотчипе?»
— «Я есть Микулушка Селянинович!»
Содержательно поговорили, ничего не скажешь. Однако для предков наших эта байка явно несла сразу несколько смыслов.
Микула Селянинович, как уже говорилось, явно и явственно олицетворяет связь местного земледельческого населения с местными же богами. Говоря проще, с Велесом. Отсюда все истории про тягу земную в маленькой сумочке, про соху неподъёмную, про неподъёмную же торбу скоморошескую. А впросак всё время попадают богатыри.
Но, что самое главное, — не все. Только чужаки вроде Вольги-колдуна или Святогора, коего русская земля не держит. Прямо говорится: силён-то ты силён, да с нашею землёю не управиться тебе. Чужак потому что. Вот Микула Селянинович — это да, он тебя покрепче будет. Потому как свой он. Не только потому, что местный, но с богами нашими знается.
Более того. Святой Николай, Микула то есть, в православном пантеоне заместил именно… Велеса! Иными словами, на дерзкий вопрос новоявленного таможенника о содержимом ручной клади прохожий чётко представился: «Я — здешний бог Велес и несу свою силу божественную». А ты? Ты, богатырь, с какими богами знаешься?
Глава 3.3. Синтез идеологический
И вот тут у нас появляется информема, годная на сенсацию. Оказывается, не с местными богами богатыри русские знаются! Не Перун, антагонист Велеса, ими олицетворяется! Не из этой былины, из ряда других, но картина предстаёт однозначная. Если исключить явно позднее привнесённый в раннюю русскую эпику православный элемент, то богатыри, оказывается… скандинавские культы исповедают!
Точнее, культы русов, какими они предстают ещё в самом начале своей истории. На это обстоятельство обратил внимание уже упоминавшийся здесь Лев Прозоров:
В одной из записей былины о том, как Дунай и Добрыня добывали для Владимира Всеславича невесту, её отец отвечает сватам-богатырям:
Не отдам Опраксии за вашу-то веру поганую,
За поганую да за котельную…
Что это за вера такая — «котельная»?
Сам Л. Прозоров ассоциирует её с кельтскими мифами. Совершенно не исключая влияние кельтов на праславян в образе легендарных венедов (об этом была речь в предыдущих работах), я бы всё же указал на более синхронные и прозрачные толкования.
В 2006 году в одном из таких погребальных комплексов у Шестовиц было обнаружено следующее:
В северной части камеры, на дне, лежало грудой несколько предметов: кожаное седло, украшенное многочисленными бронзовыми бляшками и решмами (бляшки-погремушки) с привешенными к нему железными стременами с выгнутой подножкой; два плохо сохранившихся железных котла (или котёл и сковорода под ним)…
Это — погребение знатного руса времён князя Святослава Игоревича. Причём по очень многим бесспорным признакам — погребение скандинавского типа.
И жертвенный котёл в могиле в этом смысле — не просто скандинавский этнокультурный признак. Это важнейший религиозный идентификатор норманнов. Котёл, в котором часто обнаруживаются кости съеденного во время погребального пира козла или барана, символизирует уход покойного в Вальхаллу, к Одину. А тот первым делом предлагал покушать — из пиршественного котла, где варилось мясо «воскресающего зверя»… Такие котлы археологи находят в центре курганов Гнёздова, возле Бирки в Швеции, на Готланде, на Аландских островах, в Дании…