— по пещерам по змеиныим —
— и освободил множество пленников.
Стал же выводить да полону он русского.
Много вывел он было князей, князевичев,
Много королей да королевичев,
Много он девиц да королевичных,
Много нунь девиц да и князевичных…
Лишь Забаву найти не мог. Пока не дошел до самой последней пещеры, где наконец и обрёл гарантию целостности своей шеи.
Примечательно, что освобождённая прелестница немедленно сделала освободителю предложение, что обычно высказывают девушки юношам. Чтобы взял её замуж, конечно.
Но Добрыня холодно отверг матримониальное предложение, сославшись на низкое своё — буквально: «крестьянское» — происхождение.
Подлинная причина такой холодности непонятна. Но она разъясняется, если почитать эпическое произведение дальше.
По некоторым вариантам былины далее Добрыня передаёт Забаву Алёше Поповичу, дабы тот отвёз её к дядюшке, а сам едет «поляковатъ». То есть крутиться по чисту полю и искать богатырских приключений. Ну, вот как с Дунаем.
В этом анабазисе он встретил некую поляницу — деву-богатыршу. Как водится, подрался с нею. Не слишком удачно:
Ударил поляницу булатной палицей,
Да ударил её в буйну голову.
Поляница тут назад приоглянется,
Говорит поляница таковы слова:
— Я думала, меня комарики покусывают,
А это русский богатырь пощёлкивает.
Да что там «не слишком удачно»! Прямо скажем: совсем неудачно сложилось боестолкновение для нашего героя. Опять пришлось услышать ему роковое предложение.
Схватила она Добрыню за жёлты кудри,
Говорила ему таковы слова:
— Ай же ты, удалой добрый молодец!
Хочешь биться со мной — не сносить тебе головы,
А не хочешь биться — давай свадьбу играть,
Стану тебе женой законною.
И на сей раз отвертеться от дамского предложения Добрыне не удалось. Сыграли свадебку в Киеве, три дня гуляли. На том былина и кончилась.
А нам остаётся развести руками в недоумении. Какую связь имеет история с купанием Добрыни в огненной реке с, например, битвой с жестокою поляницею? А что общего у приключения с Забавою Путятичной с тем же первым боем со Змеем?
Скажем определённо: ничего. Совершенно очевидно, что одна былина распадается на три совершенно разных истории: историю битвы со Змеем, историю освобождения Забавы (из лап совершенно другого Змея, отметим попутно) и историю встречи с поляницею, каковая история явным образом относится к чисто рыцарскому циклу. То есть ко всем этим многочисленным былинам о поездках наших богатырей во чисто поле, где они и завоёвывают рыцарскую славу в битвах с Идолищами, Жидовинами, поляницами и друг с другом.
И пришиты эти части друг к другу достаточно грубыми швами. Чтобы вывести Добрыню на уже побеждённого Змея во второй раз, вводится неживая байка о том, что богатырь пощадил злого врага. Чтобы вывести героя на поединок с поляницею, вводится тезис о том, что скромняга отказался от принцессы из-за своего социального происхождения. Хотя все мы твёрдо знаем — в том числе и из самих былин, — что допуск на пиры княжьи в составе старшей дружины сам по себе означает приравнивание к боярскому достоинству.
Поэтому вывод напрашивается один: мы имеем дело с двумя позднейшими вставками-привязками.
Мы ими заниматься не будем, а вот первая часть для нас интересна. Она же и древнейшая, она же и, так сказать, философская. Из разряда тех опять-таки традиционных для почти всех народов сюжетов, где герой, представляющий человечество, борется за существование с чудовищами хтоническими, изначальными, человеку враждебными.
И именно в этой части былины мы видим ряд элементов, сближающих её со скандинавскими мифами.
Разумеется, прямого заимствования тут нет. Ну, так мы и не говорим, что русы были скандинавами. Но они были выходцами из скандинавов. А также из славян, финнов и прочих местных народов. Ибо раз русы — симбиоты, то и мифология их должна была быть симбиотична.
И по этой причине мифы, легенды и предания должны были сплавляться в их среде в весьма причудливую новую мифологическую ткань. В которой, в частности, змей уменьшился до зла уже не мирового, а местного, норовящего портить жизнь людям, имеющим дела на здешних реках. Причём не исключено, что на Руси он для выходцев из Скандинавии олицетворял опасность для их кораблей от самих рек с их порогами, перекатами и водоворотами, а для выходцев из Славиний — опасность от корабелов, нападающих на селения и уводящих людей «в полон».
Это как раз и объясняет, почему в одну былину были объединены три разных цикла. Да ведь развивались русы в среде, сотканной из местных реалий жития на Восточно-Европейской равнине! Где уже не какой-нибудь вредный бог Локи хулиганил по-детски, отрезав волосы у спящей жены Тора Сиф, но где охота за людьми, и тем более за девушками, была большим бизнесом. И занимались им все — начиная от тех же русов и заканчивая степняками, у которых змеи нередко были тотемными знаками. И любимый богатырь, когда-то бившийся за место под солнцем с порождением дочеловеческого мира, ныне бьётся за свободу захваченных в плен соотечественников…
И не потому ли молоточки Тора-Добрыни так популярны были в русской среде?
Глава 3.4. Синтез государственный
Основную подоплёку взаимоотношений между «богатырями» — то есть русами — и местными элитами мы уже поняли из былины про Вольгу и Микулу.
Мужичков на «счётчик» сажать выгодно всем, но надобно и делиться. Одни русы не потянут всю махину взаимоотношений с тысячами селений, где мужички готовы подрубить слеги мостов, дабы ты с местными речными божками на предмет «получки» побеседовал. И, судя по эпизоду общения Садко с Морским царём, о подобного рода партизанских акциях люди помнили. Это в старые времена кнорр мог по-тихому причалить у сонной деревеньки и после лёгкой драки вооруженных с безоружными набрать там очумелых поселян для пассивного их участия в работорговле. А после наведения какого-то подобия регулярной эксплуатации территорий так или иначе надо договариваться с её авторитетными представителями. Что и происходило, как видим.
В этом — всего лишь прагматичном — подходе русов к делу и кроется одно из объяснений того, почему изначально скандинавские выходцы быстро и легко начинали клясться местными богами, но и принимали местные обычаи. Не только потому, что в факториях постепенно обрастали местными пассионариями. Но и потому, что так легче было скреплять меморандумы о взаимопонимании с местными племенными «Микулами». Ну, хорошо, пусть я даже Святогор. Но вот —
— Хотел поднять погонялкой эту сумочку, —
Эта сумочка да не ворохнется; —
— потому как в ней сила земли местной. То есть данного племени. Если напрягусь, возьмусь за дело «обема руками», принатужусь «силой богатырской», так ведь тем дело и кончится, что —
— по колен ушёл да в мать сыру землю.
Вона сколько древлян умиротворяли — лет сто. А вятичей — и все двести. Оно надо? Тем более что если с помощью коня богатырского и выберешься затем из ямы, —
И взмолился он да своему коню:
«Уж ты, верный богатырский конь,
Выручай теперь хозяина».
Как схватился он да за уздечику серебряну,
Он за ту подпругу золоченую,
За то стремечко да за серебряно,
Богатырский конь да принатужился,
А повыдернул он Святогора из сырой земли, —
— то всё равно утомишься до такой степени, что уснёшь —
— на добром коне —
— да —
— крепким богатырским сном.
Настолько крепким, что любой проезжий Илья Муромец будет тебя «палицей булатной» да «по белым грудям» садить.
Ещё раз: оно надо? Не дешевле ли местных в долю взять?
Вот и происходило в итоге побратание. А для этого что нужно? — нужно обычаи к общему знаменателю привести. Например, так:
Сошли они оба во белой шатёр,
Они друг другу порассказалися,
Золотыми крестами поменялися,
Они с друг другом да побраталися,
Обнялись они, поцеловалися.
Святогор-богатырь да будет больший брат,
Илья Муромец да будет меньший брат.
Хлеба-соли тут они откушали,
Белой лебеди порушали
И легли в шатер да опочив держать.
Да и что делить «святорусским богатырям», коли они одно общее дело затеяли? А уж кто младший, кто старший — дело третье. Тем более что в итоге младший старшего в колоду погребальную уложит да обручами железными обошьёт. Чтобы не вырвался.
Ах, как мне это напоминает то, как князь Владимир варягов в Царьград спровадил, которые ему не нужны стали, помогши ему Киев взять! А ведь тоже — очень яркий символ того, как изменившиеся в симбиозе с местными, ставшие русскими, русы оторвались от бывших соплеменников!
Но существовали и нарушители «конвенции». Вот что, например, рассказывается в былине про Чурилу Плёпковича.
Вновь не будем продираться сквозь поэтические образы и напевшие языковые выверты. Перейдём сразу к делу.
Князь Владимир с богатырями и боярами занимаются любимым делом — пируют. Их напряжённый досуг прерывает «толпа мужиков», которые князю приносят устную петицию. В оной мужики требуют от государя «праведные суд» на некоего —
— Чурила сына Плёнковича.
В содержательной части жалобы значилось, что оный пехорошй человек во главе с бандой неведомых людей, известных лишь под названием «дружина Чурилова» —
— наехал —
— на рыбачивших мужичков. Затем наглецы прогнали их с речки, а сами —