Как бы то ни было, местное население находится уже не в противостоянии, а в симбиозе с правящей верхушкою, которая сама, как мы знаем, является симбиозом местных элит с русскими… которые, как мы знаем, сами являются симбиозом осевших по факториям скандинавов с местными пассионариями.
Путанно получилось? Вовсе нет.
Я бы это даже проиллюстрировал. Историческими примерами.
Первая стадия:
Они нападают на славян, подъезжают к ним на кораблях, высаживаются, забирают их в плен, везут в Хазаран и Булкар и там продают. Они не имеют пашен, а питаются лишь тем, что привозят из земли славян.
Вторая стадия:
Славяне же, их пактиоты, а именно: кривитеины, лендзанины и прочие Славинии — рубят в своих горах моноксилы во время зимы и, снарядив их, с наступлением весны, когда растает лед, вводят в находящиеся по соседству водоемы. Так как эти [водоемы] впадают в реку Днепр, то и они из тамошних [мест] входят в эту самую реку и отправляются в Киову. Их вытаскивают для [оснастки] и продают росам.
Третья стадия:
И рече Володимсръ: «Се не добро есть: мало городовъ около Кыева». И нача ставити городы по Деснѣ, и по Устрьи, и по Трубешеви, и по Сулѣ, ипо Сіугпі. Ипоча нарубати мужилутпіи от словенъ, и от кривичъ, и от чюдии, и от вятичъ, и от сихъ насели и грады…
Мы как раз и видим тут третью стадию формирования разнообразных человеческих элементов в русский этнос. Первая: скандинавы смешиваются с местными на базисе обслуживания восточного транзита — и становятся русами. Вторая: русы, экономика которых доросла до необходимости территориальной экспансии, втягивают в себя местные элиты — и становятся русскими. Третья: русская элита, перешедшая к упорядоченной эксплуатации теперь уже не племенных, а общих территорий, втягивает в этот процесс всё подданное население — и оно становится русским уже на уровне этноса.
Не сразу, конечно. И в ходе противоречивых и часто кровавых процессов. Но именно так.
ПОДВОДЯ ИТОГИ
Вспомним ещё раз предысторию Руси.
Давно, со времён отступления ледника на Русской равнине и — шире — по степям от Амура до Дуная живут люди, получившие однажды хромосомную мутацию M198 и образовавшие вследствие этого гаплогруппу R1a1. Долго живут, бурно, образуя цивилизации и захватывая те, что образованы были без них. Арии — от них, киммерийцы, скифы — от них. Славяне во многом — от них же.
Севернее, бочком, вдоль этого пространства по тайге просачиваются в сторону Запада будущие финны. Их тоже немало, и они тоже представляют собою не некий единый этнический массив, а калейдоскоп из разных культурно-традиционных общностей. В местах соприкосновения и контактов эти общности подчас смешивались, создавая новые этносы и народы — так, например, возникли баллы, до сих пор носящие и «финскую», и «славянскую» гаплогруппы.
Однажды из таких вот стекляшек сложились новые узоры этнического калейдоскопа — славянские племена. Одни из них длинным языком расселились от Волыни до Дуная и, собственно, и вошли в хроники окружающих народов как славяне. Другие, создав узор с местными «стекляшками», образовали ряд славянских народов вдоль южного берега Балтики, войдя в археологию под именем суковско-дзедзицкой культуры. Третьи расселились по речным руслам в Степи и зафиксированы историей как анты. Четвёртые, наиболее спорные археологически и наиболее бесспорные генетически, которых я в предыдущей книге назвал венедами, остались в лесах, куда когда-то отбегали от очередной степной опасности и где образовывали разные культурные комбинации с жившими здесь же финнами.
Говоря языком модным, на Русской равнине сосуществуют несколько цивилизаций. Это — кусок пражско-корчакской, славянской по источникам, культуры, достигающий почти меридиана Киева. Это — балты, расположенные севернее. Это — несколько финских цивилизаций, расположенных ещё севернее и восточнее, с мощной дьяковской культурой среди них. Это — венеды по смоленским, брянским, калужским, московским, рязанским лесам. Это — анты в степях. Это — тюрки и хазары в степях же, но восточнее.
В 500-х годах на север, сквозь славянские, венедские, балтские и финские земли продвигаются племена, позднее названные кривичами. Кто они генетически, неясно — или, во всяком случае, я исследований на эту тему не встречал. Но культурно они своеобычны, отличаются обрядом захоронений от других славянских племён, хотя и явно ведут своё происхождение от некоего общего корня. Кроме того, кривичи достаточно явственно принимают ряд культурных особенностей балтов и финнов, что опять-таки понятно: в столь дальние походы редко уходят всем племенем, обычно это только некая мужская его часть, решившая поискать себе земли и добычи на стороне. А поскольку по пути обязательно встречаются женщины, то их забирают тоже — вместе с тою культурою, которую как раз женщины и сохраняют. Одно-два поколения — и к месту окончательной дислокации приходит совсем другой этнос, нежели тот, от которого оторвались энергичные мужчины.
Затем по следам кривичей пробираются словене. Эти — явные выходцы из суковско-дзедзицкой культуры, точнее — из одного из её приложений — фельдбергерской культуры. Южная Балтика. Словене даже антропологически — западнославянский тип, черепа их учёные называют «ободритскими». Правда, «ободриты» — это тоже расширительное понятие, но в 700-е годы, когда словене от них оторвались, могли представлять собою ещё единое племя.
С юга же, с Балкан и Румынии, продвигаются не то чтобы племена — но группы людей славянского языка. Генетически они со славянами имеют меньше общего, нежели славяне имеют с австралийскими аборигенами, — они потомки балканских народов, оторвавшихся от общего массива ещё кроманьонских переселенцев из Африки около 45 тысяч лет назад. Но культурно и по языку они — славяне, ибо были славянами завоёваны и предпочли ассимилироваться, а не погибнуть. Именно они принесли в состав нынешнего русского народа заметную долю гаплогруппы І2а.
Сдвигались они в рамках некоей «ротации», ибо крупных движений племён мы не фиксируем, но люди явно обновлялись. О том же, об этой же «ротации», говорит и тот факт, что немало названий славянских племён встречаются не по одному разу в разных местах. Какие-то дреговичи, например, были и в Белоруссии, и в Болгарии, некие хорваты — ив Прикарпатской Руси, и в Польше, и на Балканах. Та же история с сербами-сорбами, полянами-поляками и так далее.
А с середины 750-х годов сюда, на Русскую равнину, начинают с севера проникать скандинавы. Сама по себе викингская экспансия была ещё впереди, но уже сейчас скандинавские колонисты и воины начинают обустраиваться в нынешних Эстонии, Латвии, в Поволховье. Оторвавшиеся от родов с их родовой дисциплиной, оторвавшиеся от земли с налагаемыми ею обязанностями, оторвавшиеся от племени своего.
Поначалу они, судя по материалам археологии, больше именно переселенцы, нежели профессиональные воины-грабители. Они разводят скот, ковыряют болотистую землю, занимаются ремёслами. Но прежде всего их занимает охота на пушного зверя. Мех которого очень хорошо идёт на родине, в Скандинавии и далее по Европе.
Но здесь с необходимостью обязан был начаться процесс, который в конечном итоге и запустил проект Древнерусского государства.
В здешних лесах скандинавским трапперам встретились подлинные хозяева этих мест — финские и славянские «индейцы». Естественным образом скандинавам необходимо было находить модус вивенди с этими добрыми людьми. А в Средневековье понятно было, что за этим кроется. Если можешь — отними, вот и вся философия. Не можешь отнять — заплати.
Таким образом, скандинавы ещё во времена оны начали взаимовыгодный обмен с местными аборигенами — шкурки в обмен на жизнь. У норвежцев это называлось «вейцла», у шведов — «ёрда», что на славянский прекрасно переложилось термином «полюдье». Дань эта собиралась регулярно, и совершенно очевидно, что нечто подобное скандинавы должны были развернуть и в Восточной Европе, ограничиваясь только масштабами того сопротивления, что им окажут местные охотники.
Но, с другой стороны, одним отъемом долго сыт не будешь. Не не здесь места, чтобы рассчитывать на постоянную раболепную покорность. Да, местные, пожалуй, похуже вооружены и боевого опыта имеют куда меньше, чем викинги. Однако постоянный упорный и жёсткий противник, какими предстают в скандинавских сагах бьярмы — в конечном итоге, аборигены севера Восточной Европы, — само по себе свидетельство, что путь норманнов за данью не был усеян розами. А в итоге и саги свидетельствуют, что и обыденное для Средневековья покорение слабого сильным, и обложение данью обязано было сочетаться и сочеталось с торговлей. Полюдье, как свидетельствуют северные нарративы, не представляло собой вваливание отряда пьяных головорезов в деревню, а сочетало также и привоз «городского» товара, и совместные дела с местными элитами. Вплоть до дружбы. И — тоже дело подчас необходимое — до усмирения неприятелей подданной общины. По сути, наёмничества.
Впрочем, смирительные акции были, как правило, совместными — кому же охота отказываться от своей доли заработанного мозолистыми руками с мечом? И неизбежно в таковых походах ковалось не то чтобы боевое братство, по некое феодальное взаимопонимание: да, я твой подданный, но вассал, а не раб. Откуда оставался лишь шаг до собственно формализации сотрудничества пришельцев и местных.
Ну а коль скоро об оккупации и геноциде речь не идёт, то возникает нужда обустроить на Земле не гебитскоммандатуры, а «пункты мира». Где можно обмениваться товарами и услугами ко взаимной выгоде.
Я назвал такие пункты факториями.
Противостоять натиску обезумевших от звона серебра скандинавов могло только наличие уже чьего-то контроля над транзитными речными путями с Севера на Восток. Причём сравнимого по силе потенциального отпора силе потенциального нападения. Однако местные племена, во многом утратившие былую пассионарность, не могли или не хотели дать соответствующего отпора.