И стоят там колбяги равно на той же правовой ступени, что и варяги:
аже будетъ варягъ или колбягь, то полная видока вывести и идета на ротоу.
Иными словами, для русского права XI века что тот, что другой были равны. Что, в общем, если строго внимать начальным летописным сводам, довольно странно. Потому как варяги в них записаны практически в основатели русского государства. И, значит, по логике вещей, колбяги должны иметь не меньше заслуг в начальной русской истории. Раз уж имеют равные процессуальные права с варягами. Но если про последних рассказов и баск написано много, как это мы видим в данной главе, то про первых — ничего. Ноль.
А как мы помним, обе этих социальных группы, согласно правовому уложению, для русского общества не просто равны. Они равноудалены. А значит, и в формировании русского общества принимали одинаковое участие.
Но участие такое, что остались вне общества. В лучшем случае, знакомыми иностранцами. Вроде поляков в советские времена на строительстве газопровода «Уренгой — Помары — Ужгород». Или таджикских «ревшанов» на стройках новейшего времени.
И не стоило бы о них вообще говорить, если б из других источников мы не знали, что колбяги далеко не паиньками были.
Из только что приведённой цитаты из «Саги об Эгилс» мы видим, что они —
— занимались торговлей с лопарями, а кое-где — грабежами.
Что можно заключить из этих слов?
Что — первое — колбяги, по сути, занимались тем же промыслом, что и сами доблестные скандинавы. То есть торговали и грабили.
Тем же, каким, согласно арабским источникам, занимались не менее доблестные русы.
А следовательно, по своему фактическому статусу колбяги тоже должны были доминировать на этих пространствах, подобно русам и скандинавам.
Тогда почему мы о них ничего не знаем? Быть одной из трёх сил в общем-то пустынном регионе, где все друг у друга на глазах, — это как-то не вяжется с практическим информационным вакуумом, когда есть лишь одно, да и то беглое упоминание в судебнике и несколько слов в сагах.
Второе интересное обстоятельство: колбяги приходили в Финнмарк не с Запада, а с Востока. Это ещё больше сужает поле возможностей для существования некоей местной доминанты.
Конечно, «восток» для тогдашних скандинавов — это вообще вся Austrhalfa — «Восточная часть», включая Эстланд, Русь-Гардарики, загадочную Бьярмию и даже Йорсалахейм, то есть Палестину.
Но едва ли неведомые колбяги приходили грабить лопарей из далёкой Палестины. Нет, восток здесь — это территория Руси. А в сочетании с «Правдой Русскою» такая локализация становится неизбежной. Впрочем, Е. А. Мельникова приводит пример и прямого отождествления «земли колбягов» с Гардами:
земля кюльфингров, которую мы называем царством Гардарик (terra kylvingorum, quam vocamus regnum Gardorum).
Но ведь на Руси, насколько мы знаем но комплексу доступных источников, пет и не было какой-то альтернативной доминанты, кроме русов! Они здесь, что называется, правили бал. Покоряли славянские племена, торговали с Востоком рабами, налагали дань на финнов, на тех же лопарей… Кто тут ещё мог злодействовать, кроме них? Ведь не забудем самое важное: брать добычу на чьих-то подданных — это вступать в конфронтацию с их сюзереном. То есть в данном случае — с русскими князьями, шведскими и норвежскими конунгами. А за это обычно убивают, —
— так что ни один из них не спасся…
Лишь в самом лучшем случае — это если брать добычу на неких пока ещё независимых племенах — это означает вступать с этими конунгами в конкуренцию.
И в том и в другом случае такой образ действий требует немало наглости. А наглость по тем временам — как и по нынешним, впрочем, — безнаказанной остаётся только тогда, когда подкреплена силой.
А следов этой силы, силы колбягов, — нет!
На Руси нет.
Но эта сила есть, как оказывается, в… Византии!
В византийских грамотах-хрисовулах среди отрядов наёмников на службе Империи наряду с варягами-варангами указаны и некие Κουλπίγγων:
…рос, варангов, кульпингов, инглингов, франков, немицев, булгар, саракин, алан, обезов, «бессмертных» и всех остальных…
Так, ситуация запуталась ещё больше. Кульфингов знают в Норвегии, в Финляндии, в Византии и на Руси… Их образ действий заставляет думать, что они представляют собою некую силу, сравнимую с дружинами сборщиков дани официальных князей и конунгов.
Но в то же время их — нет!
Может быть, что-то даст анализ их этнонима?
В древнесеверном — первоначальном языке саг — находим ряд родственных форм:
kolf-r, kylf-a, kylf-Ing-ar.
Которые, в общем, сводятся к «родственному» же кусту понятий:
лупить, тузить, жердь, палка, верзила, дубина, верхняя частъ штевня, булава.
В принципе, весьма похоже на подобные смыслообразования вокруг некоего «профессионального» слова: vacringr — варяг — «клятвенник», *rōþеR — русинг — «гребец»… kylfingr — колбяг — «человек с дубинкою»…
Может быть, в этом и кроется объяснение отсутствия кобягов в истории? «Не бойтесь человека с ружьём», — заповедовал в одной из советских революционных пьес вождь всех трудящихся. И ведь прав был! Зачем было бояться человека с ружьём, когда в его время историю определяли люди с пушками, пулемётами и бронепоездами?
А много ли в ней, в истории, могли оставить люди с дубинками, — когда вокруг них в боевые, жадные, агрессивные государства сплачивались люди с мечами, секирами и доспехами? Как образно сформулировала одна из моих любимых собеседниц в Сети Юлия ака vіvvа, —
— напоминает игру Age of Empires: только с трудом взращенные дубинщики начинают потрошить амбар, как появляются конкурирующие всадники в латах и с мечами, и как ни маши дубинкой, а всё равно ляжешь возле этого амбара.
Прямо как Торольв!
На следующую важную мысль о месте кульфингов в «общественном разделении труда» меня навела одна из светлых голов среди моих собеседников и критиков в сети — Альберт Петров.
Скорее всего, «ошкуривали» туземцев, —
— определяет он роль кульфингов, —
— т. е. это некто, занимающий ту же экологическую нишу, что и скандинавы-варяги, но не они.
Так, значит, снова приходим к разговору о доминанте, отвечаю я.
Ею были скандинавы. Но тут не они: скандинавы колбягов от своих — отличают.
Ею были русские. Нет, русские их тоже отделают от своих — даже юридически.
А кто ещё был доминантен в Финляндии?
Ответ здесь можно попытаться, как и в случае с варягами, отрыть в хронологии, —
— предлагает А. Петров. —
— Колбяги появляются после выделения русое, как киевской группировки, так? С этого момента свежие скандинавы — варяги. Но есть ещё какая-то публика на Верхней Волге (Тимирёво, Сарское и т. д.). Они отличаются от скандинавов тем, что достаточно значительно к тому времени должны были ассимилироваться с туземцами, но не со славянской средой, как киевская русъ, а скорее с финской.
Эти верхневолжские ребята и занимались в первую очередь поставками мехов (и рабов) на Восток по Волге. И появление их заготовительной экспедиции в Финнмарке более чем понятно.
Можно только издать знак восклицания!
Ведь действительно, согласно археологическим данным по Северной Фенноскандии, —
— восточноевропейское влияние в регионе становится ощутимым с первой половины XI в.
Заметим: через 150 лет после «призвания русов» в Ладогу!
И это понятно: ранее скандинавские, русские и скандинаворусские находники на север не очень лезли, предпочитая «трясти» более южные территории, населённые преимущественно славянами. Откуда арабы и получали последних в качестве рабов.
Но по мере выстраивания собственного государства русскому руководству становилось просто невыгодно прореживать число собственных данников, продавая их в рабы. Напротив, государство должно было продвигаться — и продвигалось! — во все медвежьи углы, ранее никем не контролировавшиеся, но способные дать меховую рухлядь и прочее богачество.
Но после продвижения государственной власти на подобные территории, появления там постоянной и регулярной военной силы, — перед прежними вольными «трапперами», участниками лихих полуразбойных «русей» на Восток, вставал выбор. Или вливаться в ту русь, которая уже — Русь. Или выбираться из зоны её влияния и контроля, коли есть охота пожить ещё свободным «казаком», промысловиком-добытчиком.
Судя по дальнейшей русской, да и не только русской истории, такой выбор вставал часто и вставал естественно. Перед теми же казаками. Перед улепетнувшими вслед за казаками в Сибирь закрепощаемыми крестьянами. Перед попадающими в периметр государства прежде вольными инородцами.
И решали его люди во все эпохи так же естественно, как этот выбор возникал. Одни шли шли в «под-данные». Другие — в «вольные казаки».
Так вот. Судя по некоторым следам боевых действий, что вела «государственная» русь против «вольной», сарско-тимирёвско-гнёздовской и так далее, о чём мы ещё будем говорить подробнее, многие вольные русинти вовсе не желали «огосударствляться».
Но куда им было деваться? Вариантов — крайне мало. Кому-то — идти в наёмники к хазарскому кагану или византийскому императору. Кому-то — в викинги. А кому-то — в свободный поиск в северные леса, с дубинкою наперевес…
И в этом случае всё потрясающе «цепляется» по времени!
860–960 годы. Русы только обустраиваются на будущей Руси, укрепляются в немногих её городских центрах, покоряют туземные племена, облагают их данью.
А вокруг — вольная чересполосица тоже русов, но только «вольных», самостоятельно русящих по рекам, отлавливающих и продающих туземцев и балующих заезжих ибн-фадланов рассказами про ложе с самоцветами и сорока девушками у их царя.
Затем наступает эпоха 960—1000 годов, когда сперва Ольга, а затем Владимир начинают на этих зыбких ещё территориях настоящее государство обустраивать. Сарские и гнёздовские «вики» утесняют, возле них и в альтернативу, и в грозу им возводятся княжьи города и погосты. Здешние земли «приватизируются», и на них появляется в виде полномочного хозяина либо великокняжеский сын, либо наместник.