ого и мирского, и прочим всем свободным наукам, ими же целость академии составляется», в чем можно видеть притязание и на создание «полного» университета. Грамота царя даровала Академии корпоративное право собственного суда, а также финансирование за счет имений, переданных от восьми монастырей. По свидетельству исследователя, «судя по содержанию этой грамоты, которой вводился такой обширный курс учения, по тем преимуществам, которые предоставлялись ученому сословию, по всей справедливости можно заключить, что при составлении грамоты руководствовались уставами западных университетов и академий» [146]. При этом одна из главных задач Московской академии, согласно ее проекту, была блюсти чистоту православия в государстве: проверять все выходящие книги, испытывать в вере иноземцев, состоящих на царской службе, и проверять их вину в ереси или «хуле на православие», а также контролировать преподавание иностранных языков, которое должно было вестись только через Академию. Тем самым, учебное заведение, проект которого вдохновлен опытом западных иезуитских училищ, само должно было стать стеной на пути западного влияния в России.
Конечно, столь масштабный проект вряд ли мог реализоваться на практике, к тому же после смерти царя Федора Алексеевича его воплощение было отложено, и только в 1687 г. на месте, предназначенном для Академии, а именно в Заиконоспасском монастыре в Москве открылась Греко-латинская школа, которой ведали братья Иоанникий и Софроний Лихуды. Братья Лихуды представляли собой яркий пример сплава православно-греческой и латинской традиций в образовании: они учились не только в Константинополе, откуда были присланы в Россию, но и в Италии, где окончили Падуанский университет. Под их руководством в школе обучалось до 200 студентов, а один из лучших учеников Лихудов, Петр Постников, по примеру своих учителей в 1692 г. был направлен в Падуанский университет, завершив там свое образование на медицинском факультете (в историографии Постников, подобно посланцам Бориса Годунова, также часто упоминается как «первый русский студент» [147].
К сожалению, в 1694 г., спустя всего семь лет активной деятельности, братья Лихуды вынуждены были вследствие наветов оставить преподавание, и вскоре школа пришла в упадок. В конце 1698 г., после возвращения из Великого посольства, на это обратил внимание царь Петр. Состоявшаяся тогда его беседа с патриархом Адрианом примечательна тем, что здесь впервые царем, находящимся в начале своего реформаторского пути, были затронуты проблемы развития образования в России. Говоря о необходимости иметь образованное духовенство, которое для этого надо посылать учиться в Киев, Петр заметил, что «благодатию Божиею и зде есть школа, и тому бы делу порадеть можно, но мало которые учатся, что никто школы как подобает не надзирает… А из школы бы во всякия потребы люди благоразумно учася происходили, в церковную службу, и в гражданскую, воинствовати, знати строение и докторское врачевское искусство»[148]. Тем самым, опять прозвучала мысль о необходимости утверждения в Москве училища с широкой программой в области высшего образования, подобного европейскому университету.
7 июля 1701 г. вышел указ о реформе московской греко-латинской школы, которая была передана в руки митрополита Стефана Яворского, последний же преобразовал ее по образцу Киевской, откуда были призваны новые преподаватели, а с ними приехали и новые ученики. Именно с этого времени за греко-латинской школой закрепилось наименование Московской академии, к которому во второй четверти XVIII века иногда добавляли титул «Caesarea» — Императорская[149]. Это было учебное заведение «для людей всякого чина и сана», не ограничивавшееся только духовным образованием и служением церковным нуждам, что показывал социальный состав студентов и анализ их последующей деятельности. Так, в 1720-х гг. только около четверти выпускников Академии получали духовный сан, значительное же их число шло на службу переводчиками, переходило в медицинские, математические, инженерные школы[150]. Таким образом, можно заключить, что и в Москве вслед за Киевом в начале XVIII в. появилась первая корпорация университетского типа, обучение в которой давало возможность затем продолжать образование и служить в различных сферах государственной жизни, и в том числе, способствовало расширению ученых связей с Европой.
Через тридцать лет после указа Петра о преобразовании Московской академии в нее поступил Михаил Ломоносов. Он застал здесь среди своих учителей Тараса Постникова, отправленного в 1717 г. из Академии на учебу в Париж, мог слушать о временах Лихудов, от которых тянулись нити к университетам Северной Италии, и должен был почувствовать силу киевской традиции в преподавании и ее связь с польскими высшими школами (представляется глубоко не случайным, что Ломоносов впоследствии на некоторое время отлучился из стен Московской академии, чтобы послушать лекции в Киеве). Однако не эти страны (Франция, Италия, Польша), а именно Германия станет основным местом, откуда университетское образование в XVIII в. будет распространяться в Россию, и где в большом количестве будут учиться русские студенты, и среди первых из них — сам Ломоносов. Что же обусловило такой выбор и как именно он произошел?
Немецкие университеты и Россия на рубеже XVII–XVIII вв
Главным событием конца XVII в., определившим ближайшие изменения в жизни России, первые реформаторские планы и устремления Петра I, явилось Великое посольство[151]. Хронологически занимая период всего лишь около полутора лет, с марта 1697 г. по август 1698 г., оно тем не менее вместило в себя целую эпоху, во время которой не только царь, но и вообще значительное количество русских людей знакомились с плодами развития европейской цивилизации, в том числе и в области образования. Речь идет здесь не только о тех тридцати «волонтерах» из числа дворянской молодежи, составлявших особый отряд Великого посольства, в состав которого под именем Петра Михайлова был записан и сам царь. Уже сама подготовка Петра к отъезду за границу сопровождалась неслыханными ранее мерами, понуждавшими людей собираться в дорогу, разделить с молодым царем его взгляд на Европу как на школу и начать учиться в ней [152].
22 ноября 1696 г. в Москве был объявлен указ, адресованный придворным — «стольникам обеих комнат» (т. е. относящихся ко дворам обоих царей Петра и Ивана Алексеевичей), в котором им было «сказано в разные государства учиться всяким наукам»[153]. Списки отъезжающих составлял сам Петр, включив туда отпрысков видных боярских фамилий: Голицыных, Куракиных, Долгоруких, Шаховских, Волконских, Трубецких и др.; некоторые из них, впрочем, как например, Б. И. Куракин, уже давно сопровождали царя в его «потешных» походах. В начале 1697 г. Петр написал для них инструкцию по обучению корабельному делу, из которой видно, что больше всего его интересовало, чтобы посланные учиться в Европу вернулись морскими офицерами или кораблестроителями: в этом чувствуется насущная забота царя об интересах только что зародившегося российского флота. Такие интересы определили и набор стран, выбранных для обучения — это морские державы Голландия и Англия, к которым добавлены еще итальянские города, где можно было учиться не только мореплаванию, но и архитектуре.
По подсчетам историка М. М. Богословского, в соответствии с указом Петра, в Европу в течение 1697 г. отправился 61 дворянин, причем каждый из них должен был вывезти с собой одного солдата, которого следовало кормить и обучать на свои средства. Масштабы этой акции отразились в донесениях живших в Москве иностранных послов — один из них писал в июне 1697 г.: «Ежедневно уезжают отсюда в Голландию, Данию и Англию молодые люди, которым под страхом потери земель и имущества велено ехать на собственный счет, и никто не может вернуться без свидетельства об оказанных заслугах» (а царь, действительно, впоследствии сам экзаменовал возвращающихся)[154]. Таким образом, именно в эпоху Великого посольства, впервые за сто лет после Бориса Годунова, вопрос получения русскими людьми образования за границей был возведен в ранг государственной политики. Как подчеркивал редактируемый царем «Журнал или поденная записка Петра Великого», царь не просто разрешил всем своим подданным «ездить в иностранные европейские государства для обучения… но еще к тому их и понуждал»[155].
В этом, правда, пока еще было мало связи с университетами. Петра интересовали практические науки, особенно применимые на войне (артиллерийское дело, строительство крепостей, кораблей и проч.), и война, действительно, займет большую часть его царствования. Однако сам ход Великого посольства, тот интерес, который оно вызывало с обеих сторон, не мог не затронуть университетскую среду, и даже маршрут путешествия Петра по Европе вряд ли, при всем желании, мог миновать университетские города.
Первым из них и ближайшим к России являлся прусский Кёнигсберг. Прибыв сюда в мае 1697 г., Петр провел в городе около месяца, желая непременно осмотреть все, что «видения достойно было», в том числе и университет[156]. Навещая «Альбертину», царь вступил в разговор с некоторыми из профессоров и «требовал у них мнения о заведении наук в народе, обретающемся в глубоком невежестве»[157]. Впрочем, главной целью пребывания Великого посольства в Кёнигсберге были переговоры с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III. 22 июня 1697 г. между сторонами был подписан дружественный договор, одна из статей которого впервые в российской дипломатической практике касалась «обмена студентами»: «Буде Великий Государь Его царское величество изволит некоторых из подданных своих в Немецкую землю или в землю Его курфирстской Пресветлости Бранденбургского послать для науки каких хитростей, и тогда курфирстскому Пресветлейшеству оных благовоспринимать, и им в намерении их споспешество чинить, и ради почтения Его царского величества им многия преимущества и вольности позволить дать. Взаимна и в стороне Великого Государя Его царского величества Его курфирстского Пресветлейшества подданным всякая повольность и вспоможение в чем возможно, о которых Его курфирстское Пресветлейшество просити учинет, учинено будет»