А я, хотя и не опускал пистолет, думал уже об ином.
Что теперь случится с изнанкой?
Еще выбравшись из марева вокруг алого цветка, я заметил, что удары и гул от хаотического движения расколотого города стали заметно тише. А сейчас там вообще ничто не шелохнется. Даже облака пыли над каменным лабиринтом начинают понемногу оседать. Не слышно и треска электрических разрядов.
Гнетущее безмолвие повисло над всей изнанкой. И чувствую – это еще хуже царившего ранее грохота.
По сути, сейчас единственным источником звука оставался Доктор:
– …Трусливый болван! – вот самый мягкий эпитет из его длинной фразы.
Я поморщился. Неужели до него еще не дошло?
– Пора нам отсюда убираться.
Он сплюнул:
– Вот и иди на хрен!
Нет, так вопрос не стоял. Главное, успеем ли мы добежать до выхода?
– Счастливо оставаться, – сухо попрощался я.
И торопливым шагом двинулся в обратную сторону.
Каменный лабиринт, в который превратился город, – не то место, где могла сохраниться исходная детская площадка. Но направление я приблизительно помнил.
Метров через сто услышал за собой шаги.
В этот раз Доктор не звал на помощь – сам упорно карабкался через застывший бетонный хаос. Только иногда долетали сопение и негромкая матерная ругань.
Думаю, ему нелегко с покалеченной ногой взбираться по гладким стенам и протискиваться сквозь узкие щели, через которые я сам едва проскальзывал.
«Так тебе и надо!» – подумал я с раздражением. Но еще через десяток шагов все-таки остановился.
Присел на бетонную плиту, терпеливо ожидая, пока он одолеет разделявшие нас метры.
Драгоценное время уходило.
Я знал, что глупо задерживаться. Даже самые строгие ревнители трикстерских понятий согласились бы, что я за него не в ответе. Более того, он сам нарушил неписаный кодекс – когда ринулся в открытую мною изнанку, когда попытался выхватить артефакт у меня из-под носа.
Но сейчас, кусая губы, я его ждал.
Хотя и сам не мог себе ответить – зачем? Может, оттого, что есть на свете кое-что и кроме понятий.
– Давай руку! – сказал я, когда он появился внизу, перед грядой из кусков бетона. Он угрюмо засопел, ничего не ответил. Сам попробовал вскарабкаться, съехал вниз, морщась от боли, и только после этого принял помощь.
Какое-то время мы двигались молча.
Он хромал все сильнее, но старался справляться сам. Лишь изредка опирался на мою руку.
Еще метров через пятьдесят он остановился. Опустился на камень, морщась и массируя ногу. Я терпеливо ждал.
Он махнул рукой:
– Иди… Я сам.
– Ты не успеешь.
– А так не успеем оба. Глянь вверх!
Но я уже и без него видел. Торчащие вместо неба куски верхнего города понемногу опускались ниже. А серебристые «ртутные» шары, висевшие уже почти на одном уровне с железобетонными «горами», заметно тускнели.
С каждой минутой тени вокруг сгущались.
Спектакль почти кончен. И горе зазевавшимся зрителям…
– Пошли! – скомандовал я, почти силком взваливая его руку себе на плечо.
По застывшему хаосу пробираться легче. Мы шли вперед, я кое-как находил ориентиры, и точка назначения становилась все ближе.
Холодная голова – вот доблесть трикстера, так меня учил отец. Даже вдвоем с Доктором у нас еще есть возможность вернуться. А когда впереди показалась сильно искореженная, но до сих пор узнаваемая лестница с детской площадки – я понял, что шансы не так уж малы.
– Поднажмем, – процедил я. И очередной подъем мы одолели почти без заминок, как заправские альпинисты.
Потом, кривясь от боли, Доктор проковылял до вздыбленного куска асфальта, тяжело сел. А я стал наматывать круги вокруг гнутой стали, до сих пор радующей глаз веселенькой желтой раскраской.
– Ты уверен, это то место?
– Уверен, – буркнул я.
Но минута шла за минутой – и ничего не происходило.
Ни холода, ни тепла, ни марева, ни дымки… Никаких намеков на портал, через который я вошел. И через который так надеялся покинуть изнанку.
Доктор сочувственно следил за моими попытками. Наконец не выдержал и озвучил то, о чем я сам начинал догадываться:
– Вход не обязательно должен быть выходом.
Я мрачно оглянулся, а Доктор пожал плечами:
– Иногда фарт изменяет. В любом случае спасибо за помощь… и за игру.
Нет, он не шутил. Сейчас был совершенно серьезным и казался намного старше своих сорока пяти – как древний, припорошенный пылью Будда с седоватыми усами и бородой.
Я качнул головой: «Игра? Сам же говорил – она только начинается…»
Хотя Доктор прав. Что значит вход в изнанку, даже если он уцелел в каменном шторме?
Об этом не сказано в тетради Валкера. Но и так ясно – тот, первый обладатель невидимки, не возвращался старым путем. Зачем? Скорее, без труда покинул изнанку, пользуясь обретенным даром.
А те, кто не обрели, – просто никому уже ни хрена не рассказали…
Я присел на камень.
Опустил веки, пытаясь сосредоточиться, пытаясь хоть что-то придумать. Но вместо свежих мыслей откуда-то из глубин подсознания вдруг выполз непобедимый зверь в смертоносной чешуе. Выполз и ехидно подмигнул: «Неужели там, в красноватом тумане, ты сделал неправильный выбор?»
Я сплюнул.
И услышал рядом задумчивый голос Доктора:
– Что ж, в любом случае стоило попробовать… Скажи хоть, как невидимка выглядела?
– Огромный алый цветок на вершине горы.
– Красиво, очень красиво…
Я мрачно посмотрел в глаза бывшему сопернику:
– А знаешь, на каких удобрениях выросла эта красота?
– Чего тут гадать? – усмехнулся Доктор. – Все Зоны когда-то были нашими городами. И удобрения – везде одинаковы.
Да, он знал. Но такие подробности его давно не впечатляли.
Прав был во многом Отшельник. Невидимка бьет по мозгам – дурманит, как наркотик, ведет вперед, не оставляя выбора, затягивая, словно в темную воронку. Но в зверя превращает не она.
Что ж такое случилось с миром – еще до взорвавшихся мю-коллайдеров? Если даже Доктор, в сущности, не злой человек, готов идти к цели, не замечая, что там хрустит у него под ногами?
Я посмотрел вверх.
Каменное небо медленно опускалось. И «ртутные» шары, теснившиеся уже совсем рядом с вершинами развалин, казались тусклыми, будто погасшие звезды.
Вместо пасмурного дня наступали настоящие сумерки.
Доктор запрокинул голову и вздохнул:
– Да, солнышка теперь не увидим. Но, может, это и лучше…
– Чем лучше?
– Честнее. Только в детстве не различаешь полутонов. А когда доживаешь до моих лет, осознаешь: день и ночь – просто иллюзия.
– А что реальность?
– Сумрак. Один сплошной сумрак… Свет и тьма давно заключили договор. И оставили нам только это.
– Дешевая болтовня… – буркнул я.
– А ты не повзрослел за десять лет. Хотя тогда ты мне верил. Поверь и сейчас: мы все неотделимы от этого сумрака – и трикстеры, и высшие, и даже ненавистный тебе питерский клан… – Он качнул головой, всматриваясь в каменное небо. – Ни света, ни тьмы…
Мне захотелось выругаться. Обложить многоэтажным сгущавшуюся пелену, крикнуть проклятие миру, где зло и добро сплелись в один клубок, смешались, будто в помойной яме. Миру, где я не хочу жить. И умирать тоже не хочу.
Но кускам вздыбленного асфальта и обломкам железобетона было все равно. А Доктор глянул на меня с едкой усмешкой.
Он давно уже решил для себя, давно понял порядок вещей.
Я прочитал все в его глазах. И выдавил ответную улыбку.
Ведь то был его затхлый мир – не мой. В моем – еще ждал целый океан тепла, света и бесконечная высота, по ту сторону холода и тьмы…
…Я опустил веки. Вспомнил, как поднимался по зеленому склону. Отчетливо, будто наяву, увидел стройные ряды – влево и вправо, и впереди – до самого горизонта…
Больше чем армия. Сильнее холода, забытья.
От всех времен, от разных народов. Воины в доспехах и крестьяне, вооруженные топорами. Мирные пахари и профессиональные солдаты. А больше всего бойцов и командиров – в пилотках и фуражках с красными звездами.
Бесконечными рядами – знаменосцы, победители. Миллионы защитников и героев…
Я чувствую их взгляды – те, что обжигают больнее пламени.
Кто я?
Простой ловкач, столько лет за деньги таскавший из Зоны товар. Ни особой веры, ни настоящей любви… И все-таки я прошу у них помощи. Не ради себя.
Ради тех, кому я поклялся.
Чтоб до конца одолеть этот длинный, трудный путь.
Фарт все-таки кончился.
Сам я уже не выберусь из западни. Все предрешено – так считает Доктор. И мое чутье, хваленое чутье, столько раз помогавшее ускользать из пасти судьбы, балансировать у самого края – оно не в силах подарить даже тень надежды…
Я встаю с камня.
Смертельный сумрак сгущается кругом. Только я вижу иное.
Сверкающее солнце в бескрайней синеве. И плотные ряды – до самого горизонта. Трудно, почти невозможно выдержать их взгляды.
Но я смогу.
Все, что мне надо, – хоть малая доля их силы, хоть немного живой памяти моей земли…
– Чего ты там бормочешь? – удивился Доктор. – Молишься? Что ж… самое время.
Я пошевелился, стряхивая оцепенение.
Ничего не изменилось. Ни во мне, ни снаружи.
Я все еще был внутри изнанки. И даже татуировка на груди, животворный Крест Богородицы, когда-то принесший мне исцеление, сейчас молчал. Никаких подсказок, намеков на выход…
Я грустно усмехнулся.
Что ж. Однажды мне уже сделали щедрый подарок. У меня был шанс многое исправить.
И я его бездарно профукал.
Верхний и нижний города почти сблизились, соприкоснулись вершинами бетонных гор – как две огромные, шершавые ладони. Уже долетает треск камня, гудит асфальт под ногами. Верх и низ скоро сольются. А мы с Доктором останемся между ними…
Кусок бетона падает совсем рядом.
Я отступаю в сторону. А Доктор равнодушно сидит на месте – наверное, ему не хочется тревожить ногу в последние минуты.