Единственное, кого из приглашенных не было, к моему удивлению (если, конечно, не считать тех, кто находился в Крыму либо Свеаборге и приехать не мог просто по времени) – это Лизы Бирюковой и Феди Филонова. Конечно, я заметил, что Лиза, услышав про приглашение, помрачнела, но все же обещала прийти. Ну и ладно, не хочет, так и не надо, была бы честь предложена.
За обедом нас с Леной, как посаженых отца и мать жениха, посадили, извините за каламбур, рядом с родителями Мейбел. Лена с Мередит сразу же зачирикали о своем, о девичьем. А Джон, сначала сидевший с весьма недовольным лицом, поинтересовался, что за форма на женихе и за что он получил награды. При словах, что жених – штабс-капитан, что он награжден за храбрость и что Георгиевский крест – самая почетная боевая награда русской армии, лицо его прояснилось, и он пробормотал: «А я-то думал, что он – всего-навсего репортер».
Оказалось, что отец Мейбел тоже успел повоевать – в Мексике, в составе полка «Пальметто» из Южной Каролины, откуда была родом его матушка, и что он тоже награжден медалью, но как он сказал: «Медаль “Пальметто” давали всем, а не то чтобы я как-либо отличился». После этого он стал намного более приязненно смотреть на жениха.
А потом вдруг открылись двери, и вошли… император и императрица собственной персоной. Царь извинился, что пришел так поздно, и пошутил:
– Надеюсь, не прогоните?
– Нальем штрафную, – пошутил кто-то из наших, но его быстро одернули. А Николай сделал вид, что не расслышал несколько вольную шутку.
Начались танцы, и оркестр вдруг заиграл новомодный в этом сезоне «Севастопольский вальс». Сначала в танце закружили Ник и Мейбел, потом к ним присоединилась августейшая пара. Оказалось, что императрица танцевала во второй раз за долгие годы, получив особое разрешение от Леночки. Потом с невестой потанцевал император – краем глаза я заметил, как старый ловелас с вожделением поглядывал на красавицу Мейбел – после чего, сославшись на дела, императорская чета ушла, но с лица Мередит еще долго не сходило изумление.
Но часов в семь праздник закончился – у родителей невесты завтра рано утром уходил пароход в Копенгаген.
8 (20) октября 1854 года.
Петербург, Зимний дворец
Генерал-майор Гвардейского Флотского экипажа
Березин Андрей Борисович, советник
Министерства иностранных дел Российской империи
Обстановка в этом зале была намного более роскошной, чем там, где мы обычно встречались с императором во время наших рабочих завтраков, обедов и ужинов. Белоснежная скатерть на заставленном яствами столе, обитые красным бархатом резные позолоченные стулья, мраморные стены, картины в тяжелых золотых рамах, по крайней мере в одной из которых мне почудился Рембрандт, а в другой – кто-то из итальянского Ренессанса. Сразу после нас в зал вошел император, а с ним тот человек, на которого у нас были большие планы – Наполеон Жозеф Шарль Поль Бонапарт, известный еще как принц Плон-Плон. Невысокий, чуть полноватый, но лицом очень похожий на своего великого дядю, и с умными и цепкими глазами.
Мы поклонились, а император сказал, обращаясь к Плон-Плону:
– Ваше императорское высочество, хочу познакомить вас с генерал-адъютантом Василием Перовским, моим министром иностранных дел, и с генералом Андреем Березиным, его советником.
Плон-Плон пожал нам руки с поклоном, сказав Перовскому, что наслышан о нем и почтет за честь познакомиться с таким известным человеком. А потом посмотрел на меня внимательно, но сказал лишь про un grand plaisir de faire vôtre connaissance – «огромное удовольствие завязать с вами знакомство».
Ужин был великолепен – Плон-Плон потом заметил, что так вкусно он не ел даже во Франции. Впрочем, я полагаю, что если он и кривил душой, то самую малость – я успел побывать пару раз в трехзвездочных французских ресторанах, но так, как здесь и сегодня, я не питался никогда. Каждое блюдо было симфонией вкусов, каждое вино как нельзя лучше подходило к блюду, к которому оно подавалось… На столе были вина из Франции, Германии, Италии… Вот только Крыма не было вовсе; тамошнее виноделие пока еще находилось в зачаточном состоянии.
За обедом, «бойцы вспоминали минувшие дни» – Перовский рассказал про свое участие в Бородинском сражении, плен и путешествие под конвоем до самого Парижа. Потом Василий Алексеевич поведал о своем недавнем походе на Хиву. Император же расспрашивал Плон-Плона про Крым, а я был тем самым Васькой, который «слушал, да ел». Принц время от времени бросал на меня заинтересованные взгляды, но я был величиной неопределенной, про генерала Березина здесь не слышал никто, или почти никто, и что я собой представлял, Наполеон-Жозеф явно не знал.
Потом подали кофе, а не чай, который обычно предпочитал император, а к нему – воздушные пирожные и неплохой французский коньяк. И тут император вдруг сказал:
– Ваше императорское высочество, вы не будете против, если я оставлю вас в компании моих генералов?
– Конечно, нет, ваше императорское величество, – улыбнулся Плон-Плон. – Сочту за честь пообщаться с двумя храбрыми русскими военачальниками.
Когда Николай вышел, я предложил:
– Ваше императорское высочество, не хотели бы вы попробовать русского коньяка?
– Не отказался бы, мой генерал. Никогда в жизни не пробовал напитка, сделанного из винограда, выращенного в вашей северной стране.
– Тогда давайте пройдем в соседнюю гостиную, там нам будет более удобно беседовать и дегустировать этот божественный напиток.
Я велел лакеям принести туда рюмки для коньяка, нарезанный лимон и шоколад, а сам пошел к себе и взял одну из бутылок, которые я вез в подарок своему знакомому в Венесуэлу. Тот, побывав в России, пристрастился к хорошему армянскому коньяку, и я решил подарить ему пару бутылок самого лучшего. В магазине, куда я заскочил перед отходом, была всего одна бутылка двадцатилетнего «Наири» и одна пятнадцатилетнего «Васпуракана». Я купил обе, а теперь решил пожертвовать «Васпураканом» ради нашей встречи. Тем более что Плон-Плон мне откровенно нравился – хоть я с ним практически и не разговаривал, но из того, что я услышал, он показался мне умным, проницательным и практически лишенным сословных предрассудков, что в данном времени было скорее редкостью, хотя это касалось в определенной мере и Василия Андреевича.
– Мой генерал, а откуда этот коньяк? – спросил Плон-Плон, взяв бутылку в руки.
– Из русской Армении, ваше императорское высочество, – улыбнулся я.
– Мой генерал, мы же здесь все свои. К чему эти «высочества»? Я такой же генерал, как и вы.
– Хорошо, мой генерал. А насчет коньяка… Знаю, что у вас во Франции коньяком называется только то, что делают в районе города Коньяк. Но думаю, вам понравится и этот напиток.
Попробовав «Васпуракан», принц встал и сказал торжественно:
– Такой божественный напиток можно пить только стоя. Здоровье Его Императорского Величества Николая!
Мы все встали и, чокнувшись, отпили из наших бокалов. Я заметил, что Плон-Плон проигнорировал и лимон, и шоколад, и запоздало вспомнил, что это вроде только русская традиция. Этому коньяку ничего подобного, если честно, и не требовалось – он был необыкновенно мягким, с изумительным букетом и вкусом; я впервые пил именно пятнадцатилетний.
В ответ Василий Андреевич провозгласил тост за здоровье всех присутствующих, после чего посмотрел на каминные часы и сказал сокрушенно:
– Прошу меня извинить, мои друзья. Дела!
Распрощавшись с ним, мы уселись на удобные кресла. Плон-Плон посмотрел на меня и сказал с улыбкой:
– Мой генерал, полагаю, что и вы из той же эскадры, что и мой недавний спутник капитан Домбровский. Причем, в отличие от него, вы, если я не ошибаюсь, занимаетесь примерно тем же, что делал ваш фельдмаршал Барклай де Толли вдобавок к своей полководческой карьере.
Я ответил с чуть заметной усмешкой:
– Мой генерал, вы же знаете, что если бы это было действительно так, то я бы никогда вам в этом не признался, – улыбнулся я. – Но вы правы в одном, я действительно из той же эскадры, что и Николя Домбровский.
– Но если принять то, что я сейчас сказал, то наше сегодняшнее знакомство, без сомнения, неслучайно. И, скорее всего, это означает, что мой кузен не собирается останавливаться на достигнутом и хочет отправить на смерть еще не один десяток тысяч французов.
– Вы правы, мой принц – позвольте вас так называть? У нас есть информация, что его посетил сын барона Ротшильда, и что они договорились о дополнительных кредитах. Кроме того, вчера он должен был встретиться с королевой Викторией. О чем они договорились, мы еще не знаем, но вряд ли разговор между ними шел о прекращении войны.
– Ваш император предложил мне поговорить с моим кузеном о мире, но я ему честно сказал, что Луи-Наполеон известен в нашей семье своим ослиным упрямством и не согласится закончить войну, даже если ему предложат весьма почетные условия мира. Вот если бы он победил, то, вероятно, не преминул бы блеснуть великодушием.
Впрочем, пока императором в России Николай, Луи-Наполеон будет и дальше всячески искать способы отомстить ему за то, что ваш император назвал его в поздравительной телеграмме другом, а не братом. И из-за этого Франция долго еще будет страдать. А если ее армия и флот будут уничтожены, то не удивлюсь, если наши нынешние союзники на другом берегу Ла-Манша наложат руку на наши карибские и прочие заморские владения.
Да и другие соседи подсуетятся. Полагаю, что к сардинцам уплывет моя прародина Корсика, а может быть, и Антибы с Каннами. Эльзас и Лотарингия – к какому-либо германскому государству; да и бельгийцы с испанцами, хоть они и слабы, наложат лапу на те территории, которые считают своими. Ужасно видеть, как моя милая Франция медленно, но верно сползает к краю пропасти. Видеть и знать, что ты бессилен ей помочь.
– Мой принц, я вижу одно решение, которое позволит Франции выйти из войны в скорейшем времени, сохранив практически все.