Потери датчан составили примерно 1800 человек убитыми и ранеными. Но и запас прочности британских линкоров подходил к концу. Они все были сильно повреждены, команды понесли большие потери (около 400 убитых и 850 ранеными) и едва справлялись с пожарами.
Темнота вынудила стороны подписать перемирие на 24 часа. 3 апреля Нельсон явился в королевский дворец на переговоры с принцем Фредериком. Он угрожал ему, что даст приказ бомбардировать город, если датчане не признают поражение. Мол, Нельсон может себе позволить потерять хоть весь флот, а вот им терять Копенгаген будет жалко. Аргумент оказался убойным.
Датский флот частично был затоплен, частично уведен в Англию. Перемирие было заключено на 14 недель. Дания вышла из вооруженного нейтралитета, что положило конец союзу, но впоследствии продолжила воевать на стороне Наполеона. Доверие к Британии было подорвано, а в 1807 году Франция ввела против англичан континентальную блокаду, к которой присоединились почти все страны Европы. Снята она была только после поражения Наполеона в 1814 году.
По возвращении домой Паркер пожаловался в парламент и на Нельсона, и на Аддингтона, что существенно подпортило их репутацию – не все английские политики оценили превентивную войну.
14 (26) октября 1854 года. Утро.
На подходе к Копенгагену. Борт корвета «Бойкий»
Контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов
Как я и предполагал, «лаймиз» и их французские дружки в очередной раз показали свое сволочное нутро. Ранним утром, когда еще не рассвело, их корабли неожиданно открыли огонь по мирно спящей столице Дании. Другими словами, они провели еще одно «копенгагирование». Как доложил мне по рации наш человек в русском посольстве, обстрел велся бессистемно – «на кого бог пошлет».
Кроме того, сразу же после начала обстрела англичане высадили с кораблей десант, который захватил датские береговые батареи. Морские пехотинцы королевы Виктории, получившие хороший опыт в «опиумных войнах», без труда разогнали полностью деморализованных датских солдат. Они отобрали у них оружие и прогнали взашей с батарей. Так что расстреливать город объединенный англо-французский флот мог совершенно безнаказанно.
Я приказал сыграть боевую тревогу. Зазвенели колокола громкого боя, зазвучал горн. Экипаж начал занимать свои места по боевому расписанию. Я направился в рубку, чтобы ознакомиться с обстановкой. Вскоре меня догнал великий князь Константин Николаевич. Вид у него был заспанный, и он с удивлением смотрел на суету, царившую на «Бойком».
– Что случилось, Дмитрий Николаевич? – спросил он. – Неприятель собирается на нас напасть?
– Нет, Константин Николаевич, на нас никто нападать не собирается, – ответил я, – но английские и французские корабли без объявления войны обстреляли Копенгаген. В городе большие разрушения, много убитых и раненых.
Великий князь нахмурился. Похоже, что он ожидал от союзников всего, но только не такого откровенного разбоя.
– Эти мерзавцы никак не могут избавиться от дурных привычек своих достославных предков – пиратов, вроде Дрейка и Моргана, – сказал Константин Николаевич. – Бедные датчане, неужели им на роду написано и в третий раз пострадать от рук этих кровожадных каналий?
В ответ я лишь развел руками.
Мы вошли в рубку «Бойкого», где располагались мониторы, отображающие обстановку в режиме реального времени и пост управления кораблем. В левой части рубки находился командир корабля.
Увидев меня, капитан 1-го ранга Егоров доложил:
– Товарищ контр-адмирал, корвет «Бойкий» к бою готов. Средствами объективного контроля на рейде Копенгагена обнаружено скопление кораблей противника. Готовится к подъему корабельный вертолет.
Потом он уже менее официально спросил у меня:
– Дмитрий Николаевич, какие будут указания? Будет ли приказ уничтожить инглизов? Ей-богу, просто руки чешутся надавать им как следует по шеям…
– Поскольку Российская империя находится в состоянии войны с Англией и Францией, то мы, безусловно, должны уничтожать вражеские корабли, где бы они нам ни встретились. К тому же мы должны пресечь преступные действия этих варваров – ведь, обстреливая дома мирных граждан, англичане и французы совершают военное преступление.
Поэтому, Виктор Степанович, приказываю вам поднять в воздух вертолет с НАРами[74]. Пусть он ведет наблюдение за противником. Если же вражеские корабли, после того как мы их обстреляем, попытаются бежать, вертолетчики должны атаковать эти корабли и воспрепятствовать отступлению. А «Бойкий» и «Смольный» пусть тем временем ведут артиллерийский обстрел эскадры союзников. Вы связались с капитаном 1-го ранга Степаненко?
Егоров кивнул.
– Мы поддерживаем с ним связь. «Смольный», сблизившись на дистанцию восемь миль, откроет огонь. «Бойкий» может начать пораньше – наши стомиллиметровки смогут поражать противника с расстояния одиннадцати миль.
– Давайте подойдем к вражеской эскадре на расстояние шести миль, – сказал я. – Все равно на этой дальности мы можем чувствовать себя в полной безопасности. Мы же, в свою очередь, должны бить наверняка – не забывайте, что боезапас у нас не бесконечный.
– Вас понял, Дмитрий Николаевич, – ответил командир «Бойкого», – прикажете выполнять?
Я кивнул. Стоявший рядом великий князь, во время нашего разговора не проронивший ни слова, осторожно спросил у меня:
– Дмитрий Николаевич, вы что, и в самом деле намерены вступить в бой с целой вражеской эскадрой? Ведь, как я слышал, она насчитывает почти пятьдесят вымпелов. Из них – десять стопушечных кораблей!
– Да, Константин Николаевич, – ответил я, – мы намерены напасть на этих разбойников и потопить их корабли. Ну, а если они выбросят белый флаг, взять их в плен. Нашим кораблям уже приходилось сражаться с эскадрой противника у Бомарзунда, и мы неплохо научились вести бой с кораблями XIX века.
Вскоре на монитор поступили видеокадры, сделанные с вертолета. Хорошо были видны разрушенные дома и стоявшие на рейде английские и французские корабли. Они прекратили обстрел города. Впрочем, это совсем не значило, что они его не возобновят.
– Товарищ контр-адмирал, дистанция до цели шесть миль, – доложил мне капитан 1-го ранга Егоров.
– Открывайте огонь, Виктор Степанович, – кивнул я. – И передайте на «Смольный», пусть и они присоединяются к вам.
Грохнул выстрел из артустановки «Бойкого». Снаряд попал в стоявший на рейде вражеский фрегат. Пудовый «гостинец» пробил борт парусного корабля и разорвался внутри. Видимо, воспламенился порох в крюйт-камере фрегата, и он взлетел на воздух. Зрелище было не для слабонервных – я увидел на мониторе, как в воздух взметнулся столб огня и дыма, подхваченные взрывной волной, в небо поднялись обломки корабля и маленькие человеческие фигурки.
Открыл огонь и «Смольный». Калибр его орудий был поменьше, но попадания наносили деревянным кораблям ущерб не меньший, чем артиллерийская установка «Бойкого». Осколочно-фугасный снаряд весом двенадцать с половиной килограммов выкашивал вражеских моряков, толпившихся на палубах кораблей. Вот снаряд со «Смольного» (или с «Бойкого»?) угодил в фок-мачту английского стопушечного корабля. Огромная мачта переломилась, словно спичка, и рухнула за борт, заставив корабль резко накрениться. Похоже, что линейный корабль черпнул воду открытыми портами нижней пушечной палубы. Еще один снаряд угодил в борт у ватерлинии и сделал большую пробоину. Британец повалился набок, и вскоре над водой было видно только его днище, обшитое медью, сверкающей в лучах восходящего солнца.
«Бойкий» и «Смольный» вели огонь одиночными выстрелами, а не очередями – снаряды и в самом деле следовало экономить. Но огонь был эффективным – пять вражеских кораблей пошло ко дну, и еще четыре пылали, словно охапка хвороста в камине. Вскоре один из них со страшным грохотом взлетел на воздух.
В рядах неприятеля началась паника. Нет, британцы и французы были храбрыми моряками, и в бою с обычным противником они бы сражались до последнего. Но в данном случае противник находился вне досягаемости их орудий и расстреливал их, словно мишени в тире. Несколько пароходов попытались выйти из-под обстрела. Вертолетчики атаковали их НУРСами и подожгли два вражеских парохода. Еще один, получив попадание в машину, стоял на месте, окутанный клубами дыма и пара.
Неожиданно с датских береговых батарей выстрелила пушка, и ядро угодило в борт французского корвета. Как потом выяснилось, солдаты и офицеры гарнизона Копенгагена, наблюдая за разгромом вражеской эскадры, наконец набрались храбрости, заново вооружились в столичном арсенале и напали на захваченные английскими морскими пехотинцами береговые батареи. Британцы были настолько деморализованы «копенгагенской мясорубкой» – так позднее они назовут сегодняшнюю баталию, – что не оказали датчанам практически никакого сопротивления. Они даже не успели заклепать пушки. Датчане воспользовались этим, и, хотя и с опозданием, открыли огонь по противнику.
Тут нервы у англичан и французов не выдержали. На одном из кораблей французский триколор сполз вниз, а на его месте через пару минут затрепетал белый флаг. Потом еще один, и еще… Не прошло и пяти минут, как все уцелевшие корабли союзников сдались на милость победителя. Я приказал прекратить огонь.
– Передайте на «Смольный», – скомандовал я, – чтобы спускали на воду шлюпки с призовыми командами. Надо принимать капитуляцию, да побыстрее. А то эти архаровцы повыбрасывают за борт оружие и корабельную казну. А оружие и британские гинеи нам пригодятся… Не так ли, Константин Николаевич?
Я повернулся к великому князю, который с открытым от удивления ртом наблюдал за всем происходящим.
– Дмитрий Николаевич, голубчик! – опомнился он. – Да это же полная виктория! Вы двумя кораблями разгромили объединенный флот Англии и Франции! Надо немедленно сообщить об этом отцу!
– Вот вы этим и займитесь, – сказал я великому князю. – Напишите реляцию, и наш радист сегодня же передаст ее в Петербург.