Константин Николаевич послушно закивал, словно китайский болванчик. Он был восхищен, и даже не тем, что мы побили неприятеля, а тем, что и он сам тоже имел некоторое отношение к нашей победе.
– Шлюпки с призовыми командами спущены на воду и направляются к вражеским кораблям, – доложил по рации командир «Смольного» капитан 1-го ранга Степаненко.
– Хорошо, Олег Дмитриевич, – ответил я, – вы предупредили их о том, что британцы и французы способны на разные гадости?
– Так точно!
– Виктор Степанович, – обратился я к командиру «Бойкого», – передайте вертолетчикам, чтобы они покрутились вокруг трофеев, дабы нагнать на врага побольше страха. А мы, если что, вышлем им подкрепление…
Но слава богу, сдача врага прошла без эксцессов…
14 (26) октября 1854 года. Копенгаген
Контр-адмирал Дмитрий Николаевич Кольцов
Со мной связался радист, находившийся в российском посольстве в Дании, и сообщил, что барон Эрнест Романович Унгерн-Штернберг – наш посланник в Копенгагене – просит о встрече. Учитывая, что наше появление в этих краях – «гремя огнем, сверкая блеском стали» – было сплошной импровизацией, разговор с представителем российской дипломатии в Дании представлялся мне весьма полезным. Поэтому через пару минут я отправился на берег вместе с одной из групп наших десантников.
Боевые действия фактически уже закончились. Правда, на море еще догорало несколько оставленных своими командами полуразбитых снарядами «Бойкого» и «Смольного» английских и французских боевых кораблей. На уцелевших развевались российские флаги. С захваченных линкоров и фрегатов на шлюпках свозили на берег их экипажи.
В городе дымились развалины домов, где-то трезвонили колокола, и время от времени слышались выстрелы. По настоянию командира наших морпехов старшего лейтенанта Осипова мне пришлось надеть бронежилет.
– Товарищ адмирал, – сказал он, – понимаю, что мундир был бы более подходящим для официального визита, но зачем рисковать? Хрен его знает – выползет какой-нибудь вконец одуревший британец, из тех, кто был на батареях, и пальнет в вас из пистолета или штуцера. А береженого и Бог бережет.
Я вздохнул и напялил на себя броник. Первое впечатление – непривычно и неудобно. А нашим морпехам – хоть бы хны, они словно и не чувствуют эту тяжесть на своих спинах и боках.
На пристани царила обычная в таких случаях неразбериха. Моряки помогали датчанам тушить пожары. Кого-то несли на носилках, чтобы отправить на «Смольный», где сейчас трудились все наши медики, оказывая помощь раненым датчанам и пленным. При этом наши морпехи внимательно следили, чтобы местные жители не линчевали французов и британцев. Желающих отплатить ночным разбойникам – а иначе их не назовешь – за смерть, горе и разрушения, было немало.
Зато наших морпехов и моряков датчане готовы были носить на руках. «Hurra for Russerne!» («Да здравствуют русские!») – кричали они. Мужчины и женщины тянулись к нашим ребятам, хлопали их по плечам, совали им в руки горячие пончики, печенье, жареную рыбу. Датские моряки предлагали морпехам закурить душистого табака, протягивали им свои кисеты и трубки. Словом – «мир, дружба, жвачка»!
Приятно, черт возьми! Не хватало лишь нашего дипломата… И тут я краем глаза увидел, как ко мне сквозь толпу протискивается мужчина в расшитой золотыми позументами одежде. Кто это, интересно? Нет, не барон. Тому около шестидесяти, а этому никак не более сорока.
– Ваше превосходительство, – с трудом отдышавшись после быстрой ходьбы произнес незнакомец, – господин барон плохо себя чувствует и потому попросил меня проводить вас к нему. Позвольте представиться – коллежский асессор, советник и кавалер Михаил Добужинский.
Я чуть было не спросил, не родственник ли он известного художника Мстислава Добужинского, но вовремя вспомнил, что тот появится на свет лишь через двадцать лет.
Козырнув дипломату, я попросил проводить меня к российскому посольству, а по дороге ввести в курс здешних дел. Добужинский кивнул и повел меня по узеньким улицам старого города. Он сообщил о том, что появление англо-французской эскадры у стен Копенгагена стало для него и барона Унгерн-Штернберга полной неожиданностью.
– О вас нам вовремя сообщили по вашей, как ее вы называете, радиостанции. Очень полезная, между прочим, вещь. Ваш человек регулярно докладывает нам о том, что происходит в Берлине, и передает указания, данные самим государем-императором. Эти же разбойники свалились на нас, словно снег на голову. Вы только посмотрите, что они здесь натворили!
В этот момент мы проходили мимо разбитого бомбами дома. Пожар был почти потушен, и среди обломков копошились люди, разгребающие с помощью ломов и заступов битые кирпичи и черепицу. Похоже, что они все еще надеялись найти под развалинами живых людей.
Спасательными работами руководил мужчина высокого роста, лет пятидесяти от роду, с небольшой седоватой бородкой. Одет от был в нарядный мундир, изрядно запачканный углем и сажей и прожженный в нескольких местах.
– Это король Дании Фредерик VII, – тихо сказал мне Добужинский. – Их величество желает быть со своими подданными и в радости, и в горе. Он не стал отсиживаться в своем дворце, и вместо этого еще ночью отправился в город руководить спасением жителей Копенгагена.
Датский монарх заметил нашу компанию, о чем-то переговорил со стоявшим рядом офицеров – видимо адъютантом – и после безуспешных попыток привести в порядок свою одежду, махнул рукой и решительно направился в нашу сторону.
Я отдал честь королю и, представившись, выразил соболезнование ему и его подданным, пострадавшим от пиратского нападения англо-французской эскадры. Добужинский перевел мои слова с русского на датский, и Фредерик, с чувством пожав мою руку, ответил мне, что, дескать, он будет вечно благодарен русским воинам и своему царственному брату императору Николаю за то, что они спасли его столицу от полного разрушения.
– Господин адмирал, – сказал он мне, – вы явились к стенам Копенгагена, словно ангел-спаситель. Если бы не ваши чудо-корабли, эти злодеи англичане в третий раз за это столетие подвергли бы мою столицу сожжению и разорению. Датчане никогда не забудут того, что вы сделали для них.
– Ваше величество, очень жаль, что мы не успели раньше.
– Господин адмирал, вы появились как архангел Гавриил с огненным мечом, преградившим путь этому адскому войску. У нас, датчан, есть пословица – золото познается в огне, а друзья в беде.
Господин адмирал, надеюсь, что мой брат, его императорское величество Николай, простит нас за наше малодушие и особенно за то, что мы позволили его врагам бесцеремонно пользоваться Проливами, которые даже не спросили нашего согласия. Я сегодня же напишу моему брату, что отныне мы находимся в состоянии войны с Англией и Францией и будем сражаться на стороне России. И о том, что теперь он может всецело рассчитывать на нашу помощь, как дипломатическую, так и любую другую.
В частности, господин адмирал, хочу официально сообщить вам, что наши общие враги требовали передать им порты в Кёге и Фредериксхамне в свое неограниченное пользование. Я уже подготовил указ для частичной передачи их для нужд Российской империи для охраны Проливов. Кроме того, мы были бы весьма признательны, если бы Россия разместила орудийную батарею в Эльсиноре, рядом с батареями датской королевской армии.
– Благодарю вас, ваше величество! – кивнул я. – Мы будем благодарны вам за разрешение пользоваться вашими портами. Могу обещать вам, что с нашими батареями проблем не будет.
– Господин адмирал, у меня к вам есть еще одна просьба. Не могли бы вы помочь моим солдатам и морякам укрепить Копенгаген и другие крепости Дании, отдав им хотя бы часть орудий с потопленных вашими кораблями вражеских судов? Они, конечно, по праву ваши трофеи, но когда я увидел вашу артиллерию в действии, мне показалось, что она настолько превосходит пушки с этих кораблей, что вам эти трофейные орудия не очень-то и понадобятся…
Я мысленно усмехнулся. А король-то еще тот деляга. Ладно, посмотрим; более современные орудия могут пригодиться и российскому императорскому флоту, по крайней мере до того, как мы наладим выпуск более совершенных орудий. А вот те, что постарше, можно отдать датчанам. Да, а теперь наша очередь закинуть удочку…
– Ваше величество, мы согласны с вашим предложением; я распоряжусь, чтобы наши трофейные команды отобрали часть орудий для передачи датской армии. В свою очередь, мы бы хотели использовать для базирования наших кораблей датские порты на побережье Северного моря. Моя эскадра будут действовать в водах, прилегающих к побережью Британии, уничтожая вражеские торговые суда. Петля блокады будет затягиваться, пока Туманный Альбион не запросит мира.
– Вот, значит, как… – озабоченно произнес король, покачивая головой. – Я попросил бы ваше превосходительство посетить меня этим вечером в моем дворце, где можно было бы в более спокойной обстановке как следует обсудить то, о чем мы с вами сейчас говорили. Было бы неплохо, если бы и ваш посланник, барон Унгерн-Штернберг, тоже присутствовал при сей беседе.
– Хорошо, – я вежливо приложил ладонь к козырьку. – Мы с бароном будем у вас сегодня вечером. А пока я отправлюсь в наше посольство. Всего вам доброго, ваше величество.
15 (27) октября 1854 года.
Черное море. Борт пароходо-фрегата «Владимир»
Командир десантного катера «Денис Давыдов»
лейтенант Гвардейского Флотского экипажа
Максимов Глеб Викторович
«В море – дома, на берегу – в гостях», – говаривал в свое время адмирал Макаров. Правда, сейчас Степану Осиповичу всего пять лет, и он пешком под стол ходит. Но самое главное – он абсолютно прав. Посидел я немного на берегу и заскучал. Ведь воевать пока вроде не с кем, а в дальнее плавание с нашим запасом горючего и соваться не стоит. Услышал я, что в море должен выйти пароходофрегат «Владимир» под командованием капитана 2-го ранга Григория Ивановича Бутакова, и мне страшно захотелось отправиться вместе с ним в поход.