Самое прикольное, что французы считают Березину своей победой. Действительно, Наполеон проиграл русскую кампанию, но получил передышку для создания новой армии, и война и далее собирала свою кровавую жатву. Только через полтора года в Париж вошли русские войска, а Наполеон, после безуспешной попытки отравиться, отправился на остров Эльба. А теперь в этих местах ничто даже не напоминает о тех кровавых событиях.
Первая часть нашего похода благополучно завершена. Теперь до самых днепровских порогов будет тишь, гладь и расслабуха. Да и сами пороги «Мордовии» не помеха. А вот «Выборг» так и будет идти на буксире на своих камелях до самого Херсона. И перед порогами все пассажиры и большая часть команды опять перейдут с него на пароходы сопровождения.
Организация охраны каравана в пути – отдельная история. Да, вдоль Березинского пути поляков проживает мало, тем более что здешний народ практически весь православный, если, конечно, не считать моих соплеменников. Но и они живут с русскими в мире. А вот к полякам местные настроены не так чтобы уж очень положительно – я успел переговорить с парочкой-троечкой из них. Цадики в засаленных лапсердаках и с длинными пейсами пооткрывали рты от удивления, узнав, что в этом караване всеми русскими командует еврей. Причем не выкрест, а вроде бы даже «правоверный». Я, правда, иудей еще тот – православное Рождество я отмечаю намного более искренне, чем иудейскую Хануку. Да и насчет кошерности никогда не заморачивался, с аппетитом наворачивая из одного котла со своей командой борщ со шкварками.
Хотя дальнейший наш поход проходил на удивление тихо и спокойно, мы тем не менее не забывали, что даже одна диверсионная группа может наломать немало дров. Ведь на баржах мы везли боеприпасы и горюче-смазочные материалы. Достаточно одному ядру угодить в импровизированный танкер… Что за этим последует, мне даже и думать не хотелось.
Так что по моему приказу по Березинской водной системе, а потом по самой Березине были строго-настрого запрещены все гражданские перевозки. Губернаторам тех территорий, по которым пойдет наш караван, направили грозные послания, подписанные лично императором Николаем, в которых говорилось, что если на их земле даже с одним из судов каравана произойдет что-либо нехорошее, то виновному в этом – в данном случае губернатору – мало не покажется. А потому местное начальство из кожи лезло, буквально пылинки сдувало с наших ребят и было готово выполнить любое наше требование.
Но мы особо не наглели и райских птиц себе на золотом блюде не требовали. Путешествие наше, тьфу-тьфу, продолжалось благополучно, и мы считали дни до нашего прибытия в мою родную Одессу.
16 (28) октября 1854 года. Балаклава
Иоанниди Елена Николаевна,
командир отряда «Амазонки»
при Службе безопасности
Когда я была совсем маленькой, бабушка Деспина рассказала мне, что в древние времена за рыбу барабульку платили серебром, причем строго по весу рыбы. А когда я выросла, то я решила, что если ее готовит моя бабушка, то можно смело требовать вместо серебра золото в той же пропорции – так вкусно ее никто не умел готовить.
Сегодня мы с моими лучшими подругами, Софьей Ксантопуло и Машей Петровой, приехали в Балаклаву. Первым пунктом нашей программы была вечерня в древнем храме Двенадцати апостолов. А после нее мы отправились в гости к моим бабушке с дедушкой. Ехать ночью обратно в Севастополь было опасно – там порой пошаливали разбежавшиеся после поражения по всему Крыму солдаты «союзников», а также те из татар, кто перешел было на их сторону, и теперь ждал за это строгого наказания. Конечно, и у бабушки нас ожидала другая опасность – умереть от обжорства. Уже на этапе барабульки.
Бабушка немного удивилась, когда увидела, что мы заявились к ней с винтовками за спиной. А когда Маша ей сболтнула, что мы к тому же состоим в отряде «Амазонки», то бабушка даже на какое-то время потеряла дар речи. Если б она еще узнала, что стараниями моего Сашеньки наш отряд теперь считается частью российской армии и находится в подчинении его друга Жени Васильева, главного «контрразведчика» – ну и словечко! – Севастополя и Крыма, то, боюсь, что бабушка вообще бы этого не перенесла.
А вот дедушка сидел и усмехался в седые усы – мол, знай наших. Я всегда была его любимой внучкой, и именно он учил меня верховой езде, стрельбе и многим другим полезным вещам… Забыла сказать, что он – ветеран Балаклавского греческого батальона, и что совсем недавно, когда англичане попытались захватить их родной город, он взял свое допотопное кремневое ружье и отправился в крепость Чембало. По рассказам ее защитников, дедушка ухитрился подстрелить парочку незваных гостей, даром что ему уже за шестьдесят.
Чтобы перевести разговор на другую тему, я спросила про семью Иоаннопуло, жившую в соседнем доме. Когда-то я дружила с их младшими.
– Да уехали они четыре месяца назад. Продали свой дом и отправились в Одессу – у них там старшая дочь живет.
– Продали? А кто ж его купил? – удивилась я. В вой-ну многие уезжали из этих мест, а вот приезжали только солдаты и матросы. Ну и добровольцы. Но не сюда – кому нужна Балаклава? – а прямиком в Севастополь.
– Да какой-то малоросс купил, Поваренко его фамилия. Сказал, что долго жил в Петербурге, а вот когда начал болеть, врачи посоветовали ему ехать на юг, вот он и направился в Балаклаву. Только… знаешь… странный он какой-то. Малороссы ведь как говорят? «Г» не произносят, а вместо нее «гх» – почти как мы, греки. А у этого речь правильная, только вот некоторые слова он произносит странно, словно как иностранец какой-то. Да и нелюдим он больно, все гуляет и чего-то высматривает. А вечерами любит посидеть в таверне – только не греческой, а русской. И, главное, ничего не говорит, а сидит долго, слушает, что бают другие.
– Это очень интересно, бабушка, – меня и в самом деле заинтриговал ее рассказ. Ну не слышала я ничего о том, чтобы кто-то поехал бы в Крым лечиться тогда, когда здесь уже вовсю шла вой-на. Правда, в самом Крыму в те дни еще не стреляли, но союзный флот уже вошел в Черное море.
– И ты знаешь, внучка, – продолжила свой рассказ бабушка, которой хотелось, как и всем пожилым людям, хоть с кем-то поделиться своими наблюдениями, – к нему все время приходят какие-то странные люди. Вот и сегодня, когда мы шли домой из церкви, я заметила, что к нему кто-то зашел.
Потом бабушка ойкнула и сменила тему, спросив у меня, правда ли это, что у меня появился жених. Пришлось ей рассказать о Саше, после чего та задумалась.
– Конечно, он ксено[75]. Только это еще ничего не значит. Вот и у Машеньки мама наша гречанка, а папа русский, и лучше семьи я не знаю. – Маша зарделась, ведь в детстве ее девочки-гречанки дразнили «ксени»[76] и не хотели с ней играть, пока я не взяла ее под свое покровительство. – Так что совет тебе да любовь. Ты только покажи мне его.
– Бабушка, как только он вернется из Петербурга, мы обязательно заедем к тебе, хорошо?
– Договорились!
Потом был кофе со сладостями, а далее бабушка сказала:
– Девочки, ложитесь спать, а то завтра к девяти на литургию!
Положила она нас в комнате, в которой когда-то жила мама с сестрами, прямо у входа, что меня, если честно, обрадовало. Во-первых, дорога до удобств была короче, ведь по нужде приходилось выходить на улицу. Но главное, мне не давала покоя мысль о странном соседе – «Поваренко».
Женя Васильев многому нас учил – он занимался с нами по два-три часа в день, а еще больше он посвящал беседам с Машей, хотя изо всех сил старался при этом держаться профессиональных тем, таких как слежка за подозреваемыми, как с ними разговаривать, а главное – разбираться в том, кто перед тобой – действительно вражеский лазутчик или просто не в меру любопытный человек. Конечно, он строго-настрого запретил нам что-либо делать самостоятельно, но я рассудила, что чем быстрее этот «Поваренко» будет «нейтрализован» (это тоже одно из любимых слов Жени), тем лучше. Ведь победителей не судят. Это потом я поняла – как глупо я поступила, и что из-за своей торопливости и самоуверенности чуть не сорвала серьезную операцию.
Услышав дедушкин храп, а потом вслед за ним и бабушкин, мы все по моему сигналу потихоньку оделись и выскользнули из дома. Я знала, что окно в комнате, где жили раньше дети Иоаннопуло, плохо закрывается, и если чуть надавить в одном месте, то шпингалет соскочит, причем практически бесшумно. Но на всякий случай, я захватила пузырек с оливковым маслом, чтобы смазать петли – они могли заскрипеть и разбудить хозяина и его гостя.
Открыв бесшумно окно, мы пробрались в детскую. У меня была одна забавная штучка, подаренная мне Сашей. Он называл ее фонариком. Если нажать на кнопочку в ее тыльной части, то из другого конца начнет выходить свет, не похожий на свет свечи или лампы. Он был какой-то холодный, словно свет луны. Подсвечивая этим фонариком, мы осмотрели комнату. Вместо пары старых кроватей, на которых когда-то спали мои друзья, стояли небольшой столик и пара стульев, а также шкаф… А на столе бутылка и пара стаканов, от которых пахло не водкой и не греческим узо, а чем-то более «благородным», импортным.
На одном из стульев лежал портфель. Так-так… Открыв его и достав несколько бумажек, я при свете фонарика стала их разглядывать. Но увы, на бумаге были лишь какие-то непонятные столбики цифр и букв. Положив их обратно в портфель, я – поставила его на пол, после чего решила осмотреть шкаф. Смазав тряпочкой с оливковым маслом его петли, я открыла его и заглянула внутрь. Все, что там находилось – это какая-то потрепанная книжка. По неожиданному наитию я взяла и ее. Так-так… На самом что ни на есть английском языке. Сочинение какого-то Джона Клиланда под названием «Фанни Хилл – мемуары женщины для утех». Интересное чтение для малоросса. Только я хотела положить ее обратно, как любопытство заставило меня пролистать пару страниц – все-таки подобных произведений я ни разу в руках не держала. И тут я обнаружила, что кое-какие страницы и слова помечены чернилами. Чуть поколебавшись, я сунула ее туда же, в портфель.