Поэтому я надеюсь, что наши с вами… э-э-э… встречи будут происходить как можно чаще, но так, чтобы ни Альфред, ни кто другой из моего окружения не мог бы что-либо заподозрить. И это лучше также делать вне Лондона, в котором даже у стен есть глаза и уши. На всякий случай мы вас поселим под именем сэр Теодор Фэллон – надеюсь, вы не против.
Я несколько удивленно кивнул, а она продолжала:
– Кстати, мне бы не очень хотелось услышать, что вы… э-э-э… проводите свое время с какой-нибудь дамой. Имейте это в виду, – и тут Виктория вновь посуровела.
Ага, щас пойду и начну приставать к каждой встречной и поперечной, подумал я с усмешкой. Но посмотрев на выражение Викиного лица, которая буквально сверлила меня своим огненным взглядом, задал один вопрос, который меня тревожил:
– Ваше величество, а позволительно ли мне будет хотя бы взглянуть на Лондон и другие города? Я много про них читал, но ни разу в Англии не был. Равно как и в Шотландии.
Виктория еще больше нахмурилась, но через минуту неожиданно ответила:
– Хорошо, сэр Теодор, я распоряжусь, чтобы вам завтра показали Эдинбург. Думаю, что в будущем у вас появится возможность познакомиться и с Лондоном. Но имейте в виду – вы для нас бесценны, поэтому мы каждый раз будем принимать меры предосторожности.
Понятно. Другими словами, я буду все время находится под плотной опекой. И здесь, и в Лондоне. А вопрос с моей стороны был не праздным. Первую часть моего задания я, скажем так, выполнил и даже перевыполнил, пусть даже ценою собственного здоровья. А вот как, интересно, подступиться ко второй – по возможности докладывать «в центр», хотя бы о том, что все в порядке?..
Согласно инструкции, для передачи информации мне необходимо было послать письмо до востребования на имя Harold Adrian Russell Philby[88] в почтамт на углу Ньюгейт-стрит и Сент-Мартин-ле-Гранд. Но почтовых ящиков на тот момент еще не существовало, и, чтобы послать такое письмо, необходимо было посетить какой-либо почтамт, причем так, чтобы никто об этом не узнал. Доверить же подобное письмо другому лицу было чревато.
В случае опасности я должен был отправить письмо в тот же почтамт, вот только при адресации пропустить либо второе, либо третье имя Филби. Мне пришлось выучить наизусть еще один адрес – на Стебондейл-стрит на Острове Собак в Лондоне, – но он был предназначен лишь на самый крайний случай, из серии «Шеф! Все пропало!». Светить его по пустякам было нельзя ни в коем случае.
Так что я решил не делать резких движений и подождать до Лондона. А там попробуем что-нибудь придумать. Днем, уже после Викулиного отъезда, меня отвезли в Эдинбург, по которому я прогулялся в компании того самого Джона Ирвинга, а также двух неразговорчивых молодых людей с военной выправкой. Мы посмотрели мрачный Эдинбургский замок, несколько церквей и кучу других исторических зданий – весьма красивых, но покрытых копотью, и поэтому город выглядел попросту черным. Почему, понять было нетрудно – воздух пропах угольным дымом, и я про себя подумал, что мне повезло, что я не буду долго находиться ни здесь, ни в самом Лондоне.
Потом была долгая дорога на поезде в сопровождении тех же двух военных. Выехали мы около полуночи, рано утром, еще затемно, остановившись на завтрак в Йорке – поезд сделал для этого сорокапятиминутную остановку. Завтрак, кстати, отличался от шотландского лишь присутствием вареных яиц и отсутствием овсянки, а также черного пудинга, что меня ничуть не опечалило. И, наконец, во второй половине дня мы приехали на вокзал Кингс-Кросс в Лондоне.
Там меня посадили в карету, в которой моими компаньонами оказались трое людей в форме, столь же немногословных, как и мои спутники по дороге в Лондон. Окна не занавешивали, но Лондона я почти не увидел – мы ехали сквозь густой смог, и даже до наступления темноты здания по обе стороны дороги было весьма сложно разглядеть.
Привезли нас на какую-то пристань, где мы пересели на пароходик, отправившийся в путь вверх по реке, на котором мы немного перекусили. Когда меня наконец выпустили на палубу, я увидел, что мы подходим к небольшой пристани, расположенной у берега, утопавшего в зелени. Воздух здесь был намного чище, и я догадался, что мы уже покинули Лондон.
Непродолжительная пешая прогулка при свете факелов, и мы оказались у здания, которое мои спутники назвали «Голландским домом». Пришел лакей и провел меня в хорошо отделанную спальню, но без той роскоши, к которой я успел привыкнуть в Стирлинге. К ней примыкал небольшой холл, а рядом находилась ванная комната.
– Сэр Теодор, это ваши апартаменты. Сейчас вам принесут ужин. Если вам что-либо понадобится, позвоните в колокольчик. Послезавтра вас повезут в Лондон, а завтра можете отдохнуть. Да, и еще. Просьба не покидать территории дворца без сопровождения. Если хотите прогуляться, то к вашим услугам Сад Королевы за дворцом, либо Сады Кью в пяти минутах ходьбы, которые вам с удовольствием покажут.
Другими словами, сиди и не рыпайся. Я заказал ванну и смену одежды на завтра, плотно поужинал и пошел спать – я уже забыл, когда нормально спал в своей кровати.
Сегодня с утра, после завтрака, я вышел погулять. День был на удивление солнечным и теплым – градусов двенадцать, не меньше. Сам дворец при свете дня оказался красным кирпичным зданием, от которого так и веяло Фламандией. Мне сразу стало понятно, почему его окрестили Голландским домом[89]. Дом был окружен живой изгородью, то ли из можжевельника, то ли чего-то не менее колючего, а у единственного прохода стояла будка с двумя людьми в красной униформе, весьма внимательно смотревшими на меня. Я подошел к ним и с улыбкой спросил:
– Скажите, уважаемые, а что там дальше?
– Сэр Теодор (надо же, знают мое имя!), если вы хотите прогуляться по Кью-Гарденс, то я с удовольствием вас провожу где-нибудь через полчаса, когда пришлют новую смену.
– А можно пока посетить Сад Королевы?
– Тогда вам вон туда, – и он показал мне на дорожку, огибавшую дворец слева.
Кто ж знал, что в Саду Королевы меня ожидает то самое «мимолетное виденье, гений чистой красоты»…
31 октября (11 ноября) 1854 года.
Кёстендже[90]
Пожилой охранник порта Гамид стоял на пирсе и дрожал всем телом. И даже не от холода, хотя ночь была сырой и ветреной, а вся одежда Гамида состояла из старого дырявого камзола, тонкого плаща и не менее тонких шаровар. Нет, его мучил ужас, который липкой волной заползал в душу.
Гамид не боялся смерти – турки вообще-то большие фаталисты и считают, что вся их жизнь в руках Аллаха, который в любой момент может призвать к себе правоверного. Его напугали странные вещи, происходящие в порту с самого вечера. Для начала, когда уже был совершен последний намаз, в темнеющем небе промелькнул странный силуэт, похожий то ли на огромную птицу, то ли на гигантскую летучую мышь. Словно посланница ангела смерти Азраила, он покружил над портом, а потом полетел куда-то в сторону города.
По спине Гамида тоненькой струйкой потек холодный пот. Он облизнул пересохшие губы и поплотнее запахнулся в плащ. Потом, когда уже совсем стемнело, где-то в городе тонко и протяжно завыла собака. Гамид знал, что так собаки воют лишь тогда, когда в доме появляется покойник. Он попытался прикинуть, с кем из его знакомых мог произойти несчастный случай, но тут у самого уреза воды раздался тихий плеск. Гамид снова вздрогнул и с часто забившимся сердцем, едва дыша, на цыпочках, подошел к краю причала. Но ничего подозрительного заметно не было. Небольшие волны набегали со стороны моря и с тихим плеском разбивались о причал.
Гамид вспомнил, как, отправляя их сегодня на дежурство, онбаши[91] Фируз строго-настрого предупредил всех охранников порта, чтобы они смотрели в оба. Неверные, которые недавно крепко побили франков и британцев, якобы собираются напасть на османские порты на Черном море.
– Знайте, сыновья греха, – пригрозил им на прощание Фируз, – если вы прохлопаете ушами и не поднимете тревогу, увидев корабли московитов, то лучше бы вам вообще не родиться на свет.
– А как же мы поднимем тревогу? – спросил у онбаши Фируза Селим – приятель Гамида, тощий и высокий парень лет двадцати. – Ведь у нас нет ни пистолетов, ни ружей.
– У тебя есть колотушка, – строго сказал Фируз. – Лупи ею со всей силы по железной доске, которая висит на столбе. Или по своей пустой голове, которая будет звенеть не хуже той самой доски…
Онбаши громко рассмеялся своей шутке.
И вот Гамид стоит на посту и наблюдает за морем, где все равно, если сказать честно, ничего не видно. Словно шайтан затянул всю водную гладь дымкой. Гамид вздохнул, поудобней перехватил колотушку и зашагал в сторону пакгауза в конце пирса, чтобы там хоть немного укрыться от пронизывающего ветра.
Он не знал, что живет последние минуты в своей жизни. У пакгауза его уже ждали две странные фигуры. Лишь только Гамид свернул за угол, как одна из фигур шагнула к нему из темноты и полоснула по горлу охранника острым как бритва ножом…
– Первый, я – Гас, – доложил по радиостанции лейтенант Гасанов. – У меня чисто.
– Понял, Гас, – прошипела рация. – Концерт начнется по расписанию. Как понял меня?
– Понял, – коротко ответил лейтенант. Потом он взглянул на часы с флуоресцирующими стрелками и сказал своему напарнику: – Через шесть минут начнем.
Набег на Кёстендже был хорошо подготовлен. Загодя в город и порт с помощью сочувствующих русским греков и болгар на арбах и куруцах завезли часть взрывчатки и оружия. Добровольные агенты помогли выявить и разузнать местонахождение в Кёстендже и его окрестностях складов с боеприпасами и военным снаряжением. За неделю до нападения в город под видом крестьян и торговцев просочилось десятка три казаков и взрывотехников, которые уже на месте определили, что надо взрывать и в какой очередности.