[15]. Я мимолетом подумал: хорошо, что у меня с собой нехилый запас антибиотиков – последствия их бурного времяпровождения с гордыми полячками вряд ли заставят себя ждать.
А на рассвете меня разбудил гудок «Славяночки». Я умылся из тазика, почистил зубы и подумал вскользь, что есть один плюс в том, что у тебя азиатские гены – это то, что бриться можно намного реже. Когда я оделся и вышел на палубу, корабль уже отходил от берега, направляясь вниз по течению обратно в Пруссию и далее на Балтику. А еще через пятнадцать минут задымили трубы на двух наших пароходах, закрутились, зашлепали по воде гребные колеса, и начался следующий этап нашего путешествия. До свидания, Висла, – здравствуй, Буг!
23 августа (4 сентября) 1854 года.
Западный Буг. Борт парохода «Курьер»
Старший лейтенант СВР
Самохвалов Константин Александрович
Еще три дня назад, на подходе к маленькому городишку Влоцлавек, я наблюдал за тем, как журчат мутные струи воды вдоль коричневого, покрытого потеками смолы борта колесного парохода, и негромко напевал:
В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Сережка с Малой Бронной
И Витька с Моховой…
Негромко – потому что пел бы я чуть громче, то не только распугал бы все население Влоцлавка, но и поверхность Вислы покрылась бы дохлой рыбой. По крайней мере, так (без привязки к конкретной реке) часто говаривала Надя, моя невеста, с коей мы разошлись как раз за сутки до начала моей командировки в Венесуэлу. Видите ли, она решила, что «твои погоны мне нафиг не сдались, а у Пети “мерседес” и свой бизнес». И поет этот Петя наверняка всяко лучше меня…
Впрочем, жалко в этой ситуации только одного – трех бездарно потраченных лет с этой дамой с увеличенным до неприличия бюстом и накачанными силиконом губами – подарок от поклонника, который был у нее до меня. О чем я, кстати, узнал от самого бывшего поклонника, о существовании которого мне стало известно, лишь когда он загремел в ментовку, и он не нашел ничего лучше, чем обвинить меня в том, что его арестовали за то, что Надюха – его бывшая телка, а я, блин, что-то вроде мента (ведь Надежда о моем настоящем месте работы ничего не знала). Как будто хищение казенных денег и мошенничество в довольно крупном размере не имело места быть…
А бонусом оказалось то, что знакомые полицейские дали мне почитать ту часть его показаний, которая непосредственно касалась моей бывшей подруги…
Ну да ладно, все это в прошлом. А вот то, что где-то в полях за этой самой сонной Вислой в братской могиле лежит мой прадед, Алексей Иванович Крученых, и его фронтовой друг Федор Николаев, не выходило у меня из головы. Помню последнее письмо прадеда, бережно хранимое мамой: «А еще после войны жди Федьку Николаева к нам в гости. Сходим на охоту, покажу ему наше Верхотурье. А потом съезжу к нему в Якутию. Он обещал покатать меня на оленьей упряжке и показать мне Лену, по сравнению с которой Висла – просто маленький ручеек».
Письмо пришло к моей прабабушке, беременной моим дедом, через неделю после похоронки. Там была еще фотокарточка, которая сейчас служит заставкой на моем «Йотафоне» – они стоят со снайперскими винтовками, у Федора куча орденов и медалей, а у моего деда только «За отвагу» и гвардейский знак… Потом его наградили – уже посмертно – «Красной Звездой», но ордена семье не выдали, ограничившись удостоверением к нему.
Дед, когда подрос, писал в разные города в Якутию, пытаясь найти семью Федора, но ответ был одинаковым – Федоров Николаевых в республике пруд пруди и погибших на фронте – увы, тоже. Так дед и не нашел родных фронтового друга своего отца.
Я тоже пару лет назад попытался через знакомых из «конторы» узнать, но с тем же результатом. Неделю назад я впервые увидел Сашу Николаева и поразился, насколько он похож на фотографию Федора. А на стенке его каюты я увидел точно такую же фотокарточку. На мой вопрос он ответил, что это его прадед, и что и его семья, со своей стороны, попыталась найти родственников этого самого Лёши, но им неизвестна была даже его фамилия.
Я ему рассказал, что знал сам. Погибли они вместе – немцы накрыли минометами позицию снайперов. Похоронили их в польской земле. А недавно ему стало известно, что ублюдки из местных польских нациков разгромили братские захоронения, расколотив кувалдами надгробия советских воинов… И что им за это ничего не будет – мэрия того самого городка – до Второй мировой вполне себе немецкого – заявила, что могилам оккупантов не место в их городе.
Но это все в будущем. Пока же ни мой прадед, ни Сашин не значатся даже в проекте. А у нас своих забот полон рот. Одна стерва сдала с потрохами наш караван полякам. Начальство же решило ее до поры до времени не трогать – мол, проследим, какая у них в Питере агентура и какие каналы связи.
Начальству, конечно, виднее, но тут вот сиди и гадай, где ясновельможные панове изволят напасть. Более того, инфу о том, что нам известно о сливе, приходилось тщательно скрывать, и в первую очередь от коллеги этой журнашлюшки, некого Николаса Домбровского, который, ко всему прочему, был еще и самым натуральным пиндосом. К тому же, по слухам, одним из любовников этой самой шалашовки. Какого хрена его вообще с нами послали? Командир нашего отряда, капитан Сан-Хуан, «для своих Хулиович», был того же мнения, но начальству, как известно, виднее.
Вот Маша Широкина, всего лишь женщина, причем весьма симпатичная – это совсем другой коленкор. Боевая, храбрая и, главное, наша до мозга костей. Но живет она с этим Ником в – одной каюте – мотивируя это тем, что места, дескать, мало. Там явно нет дыма без огня – ну поспал бы он в кубрике с офицерами – невелика птица. Блин, и почему бабы липнут к таким вот «импортным шевалье», вроде этого «америкэн боя»? Причем при живом муже – ее Николая я знаю по госпиталю, куда загремел после ранения во время «войны трех восьмерок». Мы с ним лежали в одной палате. Только вот мою ногу врачи спасли, а его – не смогли… Понятно, что он остался, и скорее всего навечно, в далеком будущем. Но приличия-то можно было соблюсти!
Во Влоцлавке у меня работы было мало; основной антишпионской деятельностью занималась контрразведка в лице Паши Филиппова, с которым мы сдружились еще во время перехода в Данциг. Казалось бы, оба мы из ведомств, которые друг друга не очень любят. Ан нет – сошлись характерами сразу, тут же распределив наши задачи. Но покой, как оказалось, мне только снился.
Вечер во Влоцлавке ознаменовался походом по местным кабакам, откуда морпехам пришлось с моей помощью вытаскивать бесчувственные тела наших шведских «охотников» и отбуксировывать их в нанятые по такому случаю подводы, куда мы складывали этих доблестных вояк. Хорошо еще, что их новоиспеченный сержант, некто Эрик Сигурдссон, проникшись своим новым званием, выпил мало и сообщил нам о местонахождении наших «викингов». Мы опасались, что, возможно, кого-нибудь из них мы не досчитаемся, но нашлись все.
Так что мы покинули этот славный город с превеликим удовольствием, хотя именно теперь началась настоящая работа. То, что на нас нападут, было стопроцентно. Но кто и где? У нас был в рукаве козырь, который именовался беспилотниками. Конечно, то, что нам выдали, было скорее игрушками – два «Инспектора-101» – крохотные разведывательные машины, всего по 250 граммов каждый, но при этом весьма глазастые.
Их мы начали запускать, лишь Влоцлавек пропал из вида, и пока один из них парил в небе, другой в это время заряжался. В воздухе эта крошка могла держаться сорок минут. Занимались ими мы с Пашей и еще двое ребят Хулиовича, которых я наскоро обучил этим хитростям на одном из островов около Свеаборга. Но у наших пепелацев был нехилый минус – из-за малого веса беспилотники трудно было использовать при сильном ветре.
И вот, как на грех, час назад все пошло наперекосяк. Вася Иволгин, один из морпехов, увлекся пилотированием нашей игрушки, хотя он с детства занимался авиамоделями и делал это виртуозно. Но порыв сильного ветра неожиданно шмякнул беспилотник о ветку сосны. Вася каким-то чудом смог вернуть его на палубу, и тут я впервые услышал, как Паша матерится – одно крыло «Инспектора» было надломлено, равно как и хвост. У нас имелись кое-какие запчасти, но работы было минимум на три-четыре часа. Ветер же все усиливался, и второй беспилотник мы решили не запускать.
Я связался по рации с Хулиовичем, который находился на «Егере» – нашем первом пароходе. Тот, выматерившись, принял решение двигаться дальше, ведь нам не было известно, как долго будет дуть этот чертов ветер, а длительная остановка в лесистой и относительно безлюдной местности в наши планы не входила. Нам не хотелось стать неподвижной мишенью – совсем недавно мы прошли мимо какого-то села, а в местечках и деревнях возле канала поляки наверняка имели свои глаза и уши.
По этой самой причине мы отказались от какого-либо контакта с местным населением, ведь даже в крынке молока или в ведре с водой вполне могла оказаться какая-нибудь гадость. Но то, что польские лыцари абсолютно точно знают, в каком именно сегменте Западного Буга мы сейчас находимся и с какой примерно скоростью мы идем, было понятно и ежу.
Про то, что главной мишенью будет «Егерь», ни Хулиович, ни я не сомневались – ведь именно там остались почти все морпехи. Сан-Хуан немедленно приказал всем лишним, кроме часовых и матросов, очистить палубу обоих пароходов. Так как Паша с Васей занялись ремонтом изрядно потрепанного, но не побежденного «Инспектора», я послал на нос нашего «Курьера» второго морпеха, Леню Куусилайнена, с пулеметом, а сам перебрался на баржу. И тут я увидел, что на борт парохода карабкается десяток «охотников». Я грозно крикнул им: «Куда вы прете?», на что сержант Сигурдссон ответил:
– Господин лейтенант, это те, кто побывал в заведении мадам Беаты Шидловой. У двоих из них теперь какие-то насекомые… ну… там. Чешется все, просто невозможно терпеть. Я решил срочно отправить их к врачу.