Ну что ж, именно эту тему, в числе прочих, мы с императором обсудили сегодня утром. Тогда, узнав, как именно происходил этот процесс в нашей истории, император, подумав, сказал:
– Тут не все так просто. Имеются и некоторые пока еще нерешенные вопросы. Например – тот же Вюртемберг, в котором моя дочь Ольга – супруга наследника престола Карла Евгения.
– Я понял вас, ваше императорское величество. Иными словами, вы полагаете, что неплохо бы сделать так, чтобы Вюртемберг оставался независимым. Возможно, с присоединением Великого герцогства Баден к Вюртембергу. Зато в наших интересах подчинение Пруссии Эльзаса и даже Северной Лотарингии, где большинство жителей говорит на немецких диалектах, чтобы остановить экспансию Франции на восток и северо-восток.
Император задумался, а потом заметил:
– Наверное, и Баварии тоже. Вряд ли королевство Бавария без нашей поддержки станет реальным противовесом Австрии и Пруссии.
– Именно так, ваше величество. У нее нет выбора – или она станет вассалом Австрии, или – Пруссии. Первое в свете недавних событий нежелательно, даже если новый австрийский канцлер и считается дружественным России.
А теперь Николай Павлович покосился на меня, ожидая моего ответа «железному канцлеру». Ну что ж, пора произнести первое слово в мировой политике. Я улыбнулся, и сказал:
– Господин генерал, господин посол, в наших интересах существование сильной Пруссии. Более того, если Пруссия окажет нам серьезную помощь в нашей войне с Францией и Англией, то мы будем готовы поддержать вопрос о принадлежности Пруссии Эльзаса и немецкой части Лотарингии, при соблюдении, конечно, прав франкоязычного меньшинства. Единственное, что мы бы хотели заранее обговорить в дополнение к различным торговым привилегиям – это то, что мы вынуждены настаивать на сохранении независимости Вюртемберга. Присоединение Бадена к последнему ознаменует торжество справедливости, ведь и тот, и другой – части бывшего герцогства Швабского.
Я умышленно не стал напоминать, что к последнему относились и Западная Бавария, и Южный Эльзас, да и части Швейцарии. А Бисмарк неожиданно улыбнулся. Похоже, мы предложили ему даже больше, чем он ожидал.
– Распространяется ли это и на Баварию?
– Нет, эксцеленц, – улыбнулся я. – Если Бавария войдет в состав Пруссии, либо свяжет себя договорными отношениями с последней, Российская империя не будет против. Особенно при наличии преференций для российских интересов.
В ответ Герлах от имени короля Фридриха подтвердил, что Германия готова строить заводы на российской территории для производства практически всей номенклатуры вооружений и других промышленных изделий, а также поставлять эти вооружения до того, как заводы будут построены.
Когда же я спросил, что это «практически все» могло бы означать на деле, он ответил, что решения по новейшим штуцерам еще не принято. На что я с улыбкой парировал, мол, «серьезная помощь» в войне подразумевает и подобные поставки. Но добавил:
– Конечно, есть и некоторые другие товары, которые могли бы нас удовлетворить. Мы знаем, что у Пруссии есть железо, уголь разных видов и другие полезные ископаемые. Кроме того, именно Пруссия производит сталь разных марок и некоторые другие интересующие нас промышленные продукты.
Бисмарк как-то странно посмотрел на меня и ответил, как говорят в подобных случаях, «не в такт»:
– Господин подполковник, прошу извинить меня за нескромный вопрос, но вы, если я не ошибаюсь, из… точнее, с той самой эскадры?
Пауза, которая последовала после слова «из», меня особенно заинтриговала, тем более что Бисмарк продолжил разговор на эту несколько щекотливую тему:
– Господин подполковник, прошу понять меня правильно. Вы, как и те люди, с которыми я познакомился в Данциге и по дороге в Торн, совсем другие, чем большинство русских дворян. Ваша манера держаться, ваш взгляд на вещи, ваши манеры – безупречные, но несколько другие, чем у наших современников. Да, я уже знаю, откуда вы пришли. Догадался не я, скажу вам сразу, а молодой Макс Кевич, адъютант генерала фон Герлаха.
Ну что ж, похоже, наше инкогнито разгадано. Неприятно, но что поделаешь. А Бисмарк продолжал:
– Господин подполковник, даже в российском гвардейском мундире сразу бросается в глаза эта разница. Но сия информация известна на данный момент только герру Кевичу, герру фон Герлаху и мне. Господину генералу, естественно, придется ввести его королевское величество в суть дела. Но мы ему объясним, сколь нежелательно разглашение этой тайны широкому кругу лиц. Впрочем, у меня есть к вам еще одно предложение…
– Какое же, господин посол? – с улыбкой ответил я.
– Полагаю, что наша промышленность будет готова построить интересующие вас предприятия в кратчайшие сроки, если вы поделитесь хоть какими-либо секретами производства из будущего. Конечно, далеко не всеми, а только теми, которыми сочтете нужными. И под гарантию их нераспространения.
«Ну, положим, гарантии – вещь довольно зыбкая, – усмехнулся я про себя. – Сегодня они есть, а завтра, глядишь, и наши английские, а уж тем более американские “партнеры” начнут производить то, что им по времени не положено производить. Последнее не так уж и невероятно, если учесть, что немецкая эмиграция в США вот-вот хлынет бурным потоком. С другой стороны, мы таким образом сможем создать определенные сегменты российской промышленности за прусские деньги. Полагаю, что наши ребята смогут придумать, какие именно. И как пустить немецких инженеров по тупиковому пути».
Я сделал полупоклон Бисмарку и ответил:
– Ваше предложение содержит рациональное зерно, но, прежде чем начать его осуществлять, следует подумать, как соблюсти полную секретность. С позволения его императорского величества, я сообщу о вашем предложении своему начальству; полагаю, что решение последует в ближайшее время. Вообще же стоит решить, как обеспечить быструю связь между Петербургом и Берлином. У меня есть одно интересное предложение.
– Уж не касается ли оно вашего беспроводного телеграфа? – поинтересовался фон Герлах.
– Именно его я и имел в виду. Мы готовы откомандировать в Берлин своих людей, которые смогут организовать деятельность такого телеграфа в российском посольстве в Берлине.
– Я готов на свой страх и риск дать согласие на ваше предложение, – кивнул фон Герлах. – Уверен, что его королевское величество не будет возражать…
После того, как мы распрощались с нашими гостями, император пригласил меня отобедать вместе с ним. После десерта, когда я пил из фарфоровой чашечки ароматный чай, а император – свою любимую минеральную воду, он произнес:
– Ну что ж, Андрей Борисович, с пруссаками наш разговор прошел именно так, как мы с вами и ожидали. Посмотрим теперь, что сообщит нам австрийский канцлер… У нас с вами есть полчаса на раздумье. Так что давайте снова обсудим, какие именно темы стоит затронуть в разговоре с фон Рехбергом.
– Именно так, ваше императорское величество, в свете результатов только что закончившейся встречи…
26 августа (7 сентября) 1854 года. Санкт-Петербург
Елизавета Тарасовна Бирюкова,
будущая английская (и французская?) шпионка
Я проснулась с хорошо знакомым мне чувством сексуального дискомфорта. Чтобы избавиться от такового, мне нужен был мужик. Но где ж его взять-то? Валя Смирнов отбыл в Свеаборг. Что он там делает, я не знаю, но он сообщит мне все как миленький, когда вернется. Иначе, увы, придется отказать ему во взаимности, даже несмотря на фрустрацию… Я подозреваю, что именно в Свеаборге происходит формирование того самого второго каравана, который отправится на юг вниз по матушке по Волге. И информация об этом может мне ох как пригодиться.
После моего первого визита к поручику Ольшевскому прошло уже две недели. Когда я пришла к нему в третий раз, у него в гостях был чиновник по имени Зигмунд Шендзеляж (блин, ну и фамилия!) Этот Шендзеляж попытался расспросить меня, кто я и откуда, но получил от меня тот же ответ, что и Ольшевский – у меня есть, что рассказать, но я буду говорить об этом только с его шефом. Тот с обидой поинтересовался у меня, почему я не верю, что он и есть тот самый шеф, на что я лишь загадочно улыбнулась, после чего он посмотрел на меня со странным блеском в глазах.
– А вот силой вы ничего от меня не добьетесь, – сказала я. – Неужто вы думаете, что я не предприняла никакие меры предосторожности на случай силового захвата?
Это был, конечно, чистой воды блеф, но Зигмунд все же повелся и, прикинувшись шлангом, сказал мне:
– Какая может быть сила в отношении прекрасной дамы? Но, видите ли, сударыня, шеф согласится с вами встретиться только после того, как ваша информация подтвердится. А насчет вознаграждения… Пан поручик рассказал мне, чего именно вы хотите, и я передал это дальше.
Тут Ольшевский достал золотые часы с двойной крышкой из жилетного кармана и озабоченно произнес:
– Прошу извинить меня, уважаемая госпожа Елизавета, и вы, пан Зигмунд. Дела, знаете ли… – И откланялся. А я, что уж греха таить, после бокала-другого шампанского стала торопливо расстегивать пуговицы своего платья…
Что тот поляк на Майдане, что Адам Ольшевский, что Зигмунд… У меня появилось впечатление, что поляков во все времена роднят четыре фактора: чванливость вперемешку с самомнением, тупость, нежелание мыться и то, что одна моя недавняя подруга-американка, как и я, предпочитающая компанию мужчин, но время от времени не чурающаяся и нежной женской дружбы, именовала «wham, bam, thank you, ma’am», что можно перевести как: «трах, бах, спасибо, мадам!»
То есть сам акт продолжался секунд двадцать-тридцать, ну, или если повезет, то целых сорок (впрочем, к майданному поляку даже это не относилось – тот вообще оказался импотентом). После этого я три раза навещала Зигмунда в его апартаментах на Кирочной, но лучше у него не становилось.
Не секрет, что моя фрустрация росла не по дням, а по часам. Я даже уже стала прикидывать – может, лучше соблазнить того юного курсантика, коему я показывала свое декольте на «Смольном»? Но, увы, теперь я обитала в служебном помещении Зимнего дворца – мне выделили там комнатушку с окном, выходящим на юг, чтобы зарядное устройство на солнечных батареях поддерживало в рабочем состоянии мою аппаратуру. Но Кронштадт, где теперь стоял сей учебный корабль, был не близко, а командировка туда мне не светила. Ведь я теперь обязана была присутствовать на балах и прочих подобных мероприятиях, делая фото и описывая все, что там происходило.