. Сигизмунду III удалось замаскировать свои замыслы и, тем самым, обеспечить себе свободу действий. То, что поход Лжедмитрия поначалу почти не встретил сопротивления, можно объяснить скорее не тем, что в Москве недостаточно серьезно воспринимали происходящее, а эффектом прокламаций, систематически распространяемых сторонниками «царевича». Он основывался на недовольстве существующим положением, которое, в свою очередь, вызывало сомнение в правомочности существующей власти Годуновых. Люди были готовы воспринимать щедрые обещания как гарантию возврата добрых старых времен. «Истинного», законного по рождению царя считали гарантией возврата нормальных условий. Настроение в столице, вероятно, менялось в таком же направлении. Очевидно, противники царей Бориса и Федора Годуновых исходили не из предположения, что Лжедмитрий — это чудом спасшийся сын Ивана Грозного.
Они собирались свергнуть Бориса и его сторонников и в результате этого получить преимущества для себя.
Крах «царя Дмитрия Ивановича» был обусловлен не только тем, что он практически не выполнил своих щедрых обещаний, но, вероятно, в большей степени тем, что стиль его правления и жизни противоречили традиционным представлениям о сущности образа царя. Вследствие этого в широких кругах населения Москвы также росли сомнения в правомочности его власти. К этому добавлялось впечатление, что он предпочитал все иностранное и иностранцев, прежде всего поляков: достаточное основание для предостережений со стороны православного духовенства. Таким образом, он давал множество поводов для агитации против себя. Он разочаровал не только высокопоставленных бояр, но и подданных, верных царскому режиму. Чужеродная помпезность свадебных празднеств увеличила напряжение и, наконец, привела к разрядке.
Даже если оценивать короткое время правления мнимого Дмитрия Ивановича как эпизод в истории Московского государства, то события, связанные с его личностью, способствовали выявлению постоянных черт в истории самодержавия: очевидно, массы подданных не представляли себе другую форму правления. Традицию, не оценивая, принимали как фактор, отражающийся на политической и социальной повседневности, включая и ее недостатки. Предполагая начать реформы, можно было исходить только из самодержавной власти, но и она была переплетена с традицией, являвшейся частью ее собственной легитимации. К традиции относилось и происхождение, тем более что порядка престолонаследия не существовало. Самодержавие определенно было пленником своей собственной идеологии. Несмотря на кажущуюся неограниченной власть, свобода действий все же была поставлена в определенные рамки. Выходящий за эти рамки подвергал самого себя опасности. Ирония истории заключается в том, что противники царя оперировали тем доводом, что речь шла о сохранении «истинного» самодержавия и призвании «истинного» царя.
Хельмут Нойбауэр
ВАСИЛИЙ ШУЙСКИЙ1606–1610
Василий Шуйский, род. в 1552 г., избран на царство 19.5.1606 г., коронация 1.6.1606 г., низложен и пострижен в монахи 17.7.1610 г., умер 12.9.1612 г. в Польше, похоронен в замке Гостынин, перезахоронен в Кремле в 1635 г. Брак с Еленой Репниной, брак в 1608 г. с Марией Буйносовой Ростовской (инокиня с 17.7.1610 г.).
После насильственного конца мнимого Дмитрия Ивановича, Лжедмитрия, создалась такая же ситуация, что и за восемь лет до этого: как найти государя, происхождение которого допускало бы создание непрерывной генеалогической линии? Законными претендентами казались члены боярских родов, имевшие княжеский титул, которые могли по своему происхождению претендовать на близость к Рюриковичам, такие, как Шуйские или Мстиславские. То, что в течение двух дней удалось победить Василию Ивановичу Шуйскому, вряд ли могло кого-нибудь удивить: он стоял во главе двух заговоров против Лжедмитрия, многим была известна его оппозиционная роль во время правления царя Бориса Годунова, он также был искушен в искусстве политического выживания. Формальным возведением на престол он был обязан группе бояр, готовых к действиям в запутанной ситуации. То, что они предпочли человека из своего собственного общественного слоя, было мотивировано, кроме прочего, тем, что со времени опричнины Ивана Грозного они испытали обиды и потери, а теперь надеялись на приобретение власти. Манифест по поводу коронации Шуйского 1 июня 1606 г. наряду с обычными пустыми фразами, обещающими справедливость, содержит уступки будущей боярской думе, чьи полномочия должны были выходить за рамки полномочий только совещательного органа. Без ее согласия не мог быть вынесен ни один смертный приговор, имущество родственников осужденных не подлежало конфискации. (При Иване IV царской немилости — опалы — было достаточно для разорения целых семей.) Обещания можно было понимать как намерение нового царя вернуться к отношениям, какие царили до установления самодержавия. В то время как населению, занимавшемуся торговлей, были обещаны гарантии их собственности, крестьянству, зависевшему от помещиков, манифест не давал никаких положительных перспектив. Если смотреть в целом, то обещания можно было оценить, как ограничительный акт, то есть как отказ от неограниченной царской власти. Хотя это и не было однозначно сформулировано, но были все основания предполагать, что новый царь хотел сделать уступки своим прежним товарищам по сословию. Вызывало беспокойство появление новых мнимых царских сыновей, хотя они и не представляли собой действительной опасности. На население столицы оказало положительное влияние возвращение на свой пост патриарха Иова, смещенного Лжедмитрием. Он объявил об отмене всех прежних присяг на верноподданничество. После его смерти в 1607 г. его место занял митрополит казанский Гермоген. Обсуждалась также кандидатура митрополита ростовского Филарета (в миру Федора Никитича Романова), но против него было то обстоятельство, что своему восхождению по иерархической линии он был обязан Лжедмитрию. Сведение счетов с приверженцами самозванца на высоких постах прошло без насилия, преимущественно путем перемещений.
Во внешней политике царь стремился к соблюдению формальностей, но посольство, которое в конце 1606 г. в Кракове объявило о смене монарха, напомнило полякам и о предприятии Лжедмитрия. Сигизмунд III задним числом дезавуировал самозванца, однако одновременно сослался на то, что шляхтичи имели право участвовать в военных операциях за пределами Речи Посполитой, и в заключение подчеркнул, что москвичи сами признали мнимого «царевича» правомочным наследником трона. Такого рода ответы не могли удовлетворить царский двор, несмотря на вежливый стиль. Очевидно, в Кракове были хорошо осведомлены о том, что положение нового государя в Кремле ни в коем случае нельзя было считать прочным.
В Поволжье по-прежнему действовал «царевич» Петр, мнимый сын царя Федора Ивановича, пользовавшийся поддержкой терских казаков, среди которых он распространял лозунги о борьбе с боярством, изолировавшим царя от народа. От посланного из Москвы военного отряда он ускользнул, подавшись на Украину. В приграничных районах государства возникло широкое, направленное против «боярского царя», движение под руководством Ивана Исаевича Болотникова. Этот холоп убежал к казакам, затем попал в татарский плен и был рабом на галерах, пока ему не удалось бежать через Венецию. В районе Путивля он собрал своих первых приверженцев и заручился содействием воеводы, князя Г. П. Шаховского, который был послан туда в порядке наказания. Последний по меньшей мере не препятствовал распространению слуха о том, что «царь» Дмитрий (Лжедмитрий) выжил во время восстания в Москве — второй случай «чудесного» спасения. Зона действий была выбрана восставшими весьма удачно: Комарицкая волость (в треугольнике между городами Путивль Рыльск Добрыничи) была ареной первых успехов Лжедмитрия, который в свое время пообещал жителям десятилетнее освобождение от налогов, отмененное лично новым царем. Слухи о том, что «царь Дмитрий Иванович» еще жив, нашли благодатную почву. Они ширились, тем более что Болотников выдавал себя за его воеводу и заявлял, что хочет этим содействовать осуществлению его наследственного права. «Царевич» Петр Федорович со своими приверженцами вступил в район восстания, кроме того к движению присоединились и другие казачьи отряды. Осенью 1606 г. движение приобрело такую силу, что вынудило царское войско отступить. Существенным подкреплением стали тульские и рязанские служилые дворяне под руководством П. П. Ляпунова, Г. Ф. Сумбулова и И. Пашкова, представителя служилых казаков, с отрядом из 500 человек. Они также заявили о своем желании выступить против «боярского царя», урезавшего их права. Участие некоторых представителей боярства в восстании предположительно основывалось на личном соперничестве с бывшим товарищем по сословию Шуйским.
Если исходить из социального состава сил, направленных против Василия Шуйского, то интерпретировать происходившее в дальнейшем как «крестьянскую войну» можно только с оговоркой. В советской исторической науке до последнего времени это считалось доказанным, одновременно в восстании видели апогей Смутного времени, конфликт, протекавший под знаком классовой борьбы. Недовольство и страх перед карательными акциями фактически стали отправными точками для агитации, мобилизующей крестьянство и казачество. Однако и в этом случае для пробуждения надежд на будущее и обоснования собственных действий использовали фигуру «истинного» царя, а привлечение в качестве сторонников даже представителей именитых боярских родов было полезным для легитимации предприятия. Более проблематичным было сотрудничество со служилыми дворянами, поскольку они, как владельцы поместий, не могли согласиться с призывом к крестьянским «свободам», не угрожая своему собственному существованию. Очевидно, они не были расположены к изменению социальной структуры. Если они поначалу и принимали социально-революционные лозунги, то, вероятно, в надежде использовать движение в своих целях, имея в виду наследование землевладений или сокращение служебных обязанностей. С точки зрения Болотникова, участие в восстании служилых дворян было очень полезным, хотя он и осознавал расхождение интересов.