В противоположность его будущей роли «спасителя Европы» в наполеоновских войнах, первые годы правления Александра I были посвящены тому, чтобы сохранить, а по возможности даже упрочить положение России как европейской великой державы в условиях конфликта между французской и британской политикой гегемонии. Сразу после вступления на престол царь попытался избежать выбора одной из двух главных сторон конфликта — Англии или Франции. На основе международных договоров он старался добиться баланса интересов с Великобританией, но одновременно путем тайных переговоров с наполеоновской Францией стремился к сохранению позиции России в германской империи и в Леванте. При этом он, в контексте своих многообразных династических связей с немецкими дворами, использовал в ходе территориального преобразования Германии свое положение имперского князя, чтобы подчеркнуть господствующую роль России по отношению к Франции, осуществлявшей экспансию. Эта политика лавирования надолго усложнила отношения с обоими государствами. Поэтому Александр I сначала решился на явное участие России в третьей антифранцузской коалиции с Англией, Швецией, Австрией и Пруссией в 1804 г. После военных побед Наполеона над войсками этого союза в 1805–1807 гг. Александр был вынужден совершить резкий внешнеполитический поворот: в Тильзитском мирном договоре (1807 г.) он признал главенство Франции над всем европейским континентом, обязался участвовать в наполеоновской континентальной блокаде, согласился с потерей позиций на Средиземном море, а также с основанием великого герцогства Варшавского, ориентированного на Францию. Встреча обоих императоров, до тех пор враждебно настроенных друг к другу, посреди Немана (Мемеля) в июне 1807 г. символизировала временный, хотя и отягощенный растущим напряжением внешнеполитический компромисс между Францией и Россией. Несмотря на сопротивление внутри государства, царь последовательно придерживался этого союза, поддерживал континентальную блокаду, хотя Россия принимала в ней крайне незначительное участие. Континентальная блокада была весьма обременительна для русского экспорта, но в то же время обеспечивала существование Пруссии, тесно связанной с Россией. Александр использовал новый союз для того, чтобы активизировать действия против традиционного противника России на севере, Швеции, которая отказалась присоединиться к наполеоновской континентальной блокаде из-за своих интенсивных торговых отношений с Англией. После нескольких военных операций России удалось в 1809 г. надолго присоединить к территории империи всю Финляндию и занимающие стратегическое положение Аландские острова. Здесь Александру, как великому князю Финляндскому, представился шанс для реализации одного из своих периферийных конституционных проектов.
Русская внешняя политика за пределами Европы оставалась менее успешной. Так, ей не удалось добиться перемирия с Османской империей, которая по настоянию Наполеона находилась в состоянии войны с Россией. По этой причине, при повторном свидании двух императоров в Эрфурте (октябрь 1808 г.) экспансионистские стремления России на Балканах поначалу не достигли успеха, несмотря на согласие французской стороны. Только в 1812 г. удалось закрепить присоединение Бессарабии мирным договором с Турцией. Утопические планы Наполеона в отношении раздела мира между Францией и Россией, а также совместного вторжения в Индию морским и сухопутным путем сопровождали эту фазу временного русско-французского согласия, которое, однако, с самого начала было непрочным, поскольку противоречило фундаментальным интересам европейской политики, равно как и внешнеэкономическим интересам восточно-европейской великой державы. После возобновления военного противостояния Александр, хотя и стал на сторону Наполеона, но отказался от участия в военных операциях за пределами Польши. Возникший позднее проект брака Наполеона с одной из сестер самодержца, неудавшийся из-за дипломатических мелочей, свидетельствовал о возраставшей с 1810 г. напряженности в русско-французских отношениях. Союз с Швецией, направленный против Франции, и соглашение с Великобританией о позиции России в отношении Османской империи позволили уже в первые месяцы 1812 г. распознать новую смену внешнеполитического курса, которой во внутренней политике соответствовало свержение Сперанского.
В июне 1812 г. Наполеон начал военное вторжение в Российскую империю, которое закончилось катастрофой зимой после пожара Москвы. Уничтожение основной массы великой армии и бегство ее остатков, впереди которых инкогнито поспешил на запад французский император, привели к образованию антинаполеоновской коалиции. Ее войска после многочисленных сражений, в том числе битвы народов под Лейпцигом (1813 г.), заняли Париж (1814 1815 гг.). Было покончено с нацеленной на запад гегемонической политикой буржуазно-имперской Франции на европейском континенте. Благодаря ведущей идеологической, внешнеполитической и военной роли России в этом процессе Александр приобрел славу «спасителя Европы».
Военные успехи 1813–1815 гг. дали Александру I возможность распространить традиционную роль «судьи Германии» в духе великодержавной политики на всю Европу. Царь использовал время, прошедшее с первого Парижского мира (30 мая [по н. с.] 1814 г.) для многочисленных попыток сохранить господствующую роль Российской империи. Однако при этом он столкнулся — в частности, в польско-саксонском вопросе, который привел прежних союзников на грань новой войны, с заметным сопротивлением других ведущих европейских государств, которые не хотели мириться с тем, что Россия может стать государством, доминирующим в Европе, каким прежде являлась Франция. Царь продемонстрировал готовность довольствоваться основной частью герцогства и связать его, как неполное «королевство Польша» личной унией с русским государством, снабдив, кроме того, одной из самых либеральных конституций.
Россия вышла из Венского конгресса в целом окрепшей, хотя ее гегемонические амбиции были явно ограничены сбалансированной системой государств, возникшей в результате заключенных соглашений. Александру I все же удалось поставить Российскую империю на господствующую позицию в Восточной и Центральной Европе, так как продолжавший существовать раздел Польши вынуждал обе германские державы — Австрию и Пруссию — к постоянному внешнеполитическому согласию с санкт-петербургским двором.
Внутренняя задача Александра 1 нашла свое выражение в политическом мистицизме созданного 26 сентября (н. с.) 1815 г. союза законных христианских правителей, «Священного союза», в который вступило большинство государств, присутствовавших на Венском конгрессе. Политическая мистика имела под собой рациональный расчет: царь претендовал на идеологическом уровне добиться того, в чем ему было отказано на поприще международной политики — доминирующей позиции России. «Священный союз» после улаживания территориального вопроса в Европе знаменовал собой начало континентальной реставрации, оттеснения либеральных идей и проектов конституций, что отразилось в конференциях европейских великих держав в Аахене (1818 г.), но прежде всего в Троппау (1820 г.), Лайбахе (1821 г.) и Вероне (1822 г.). Он создал программные рамки для подавления современных политических идей. То, что законность правления имела преимущество перед ценностями христианско-политической практики, очень ясно показало греческое восстание 1821 г. И здесь решение Александра I, как уже бывало в случаях столкновений центральных внутренних интересов, было в пользу традиционной легитимной власти мусульманского султана, а не революционных православных греков.
Последние годы правления Александра, несмотря на очередные и опять-таки нереализованные конституционные планы, определялись как во внешней политике, так и во внутренних делах неоабсолютистскими принципами законности. Они в свою очередь опирались на фанатический мистицизм европейских движений пробуждения в их русском варианте и были возведены в ранг государственной идеологии, примыкавшей к православию.
С этими реставраторскими тенденциями ярко контрастировал тот факт, что активное знакомство представителей русского дворянского общества с западными идеями и общественными отношениями во время наполеоновских походов и последующего периода оккупации Франции не осталось без последствий. Главным образом в офицерском корпусе уже во втором десятилетии правления Александра I начал накапливаться отчетливый либеральный потенциал. Однако его обладатели практически не выделялись среди русской общественности, они также не играли заметной роли в санкт-петербургском придворном обществе. Не надеясь на то, что в России когда-нибудь будет либеральный царь, они сначала организовывались в тайные кружки («Союз спасения», 1816 г., «Союз благоденствия», 1818 г.), которые затем объединились в свободные надрегиональные союзы (Северное общество, Южное общество, Общество соединенных славян). Александр знал об этих движениях, но, очевидно, не воспринимал их как угрозу своему правлению.
Когда самодержец внезапно умер 19 ноября 1825 г. в Таганроге, куда он (сам также нуждавшийся в отдыхе) сопровождал летом больную императрицу, оказалось, что он никак не урегулировал вопрос преемственности на престоле. Отказ от престола среднего брата Константина (см. главу «Николай I») держался в тайне, в результате чего общественность не понимала причины перехода власти к следующему брату Николаю. Этой ситуацией воспользовались члены либеральных тайных союзов, начавшие 14 декабря военный мятеж, восстание декабристов. Восстание, однако, осталось офицерским бунтом и, не имея поддержки даже среди населения столицы, окончилось провалом в Санкт-Петербурге уже через несколько часов, а в других частях страны через несколько дней. С подавлением восстания, преследованием и осуждением его участников исчезли последние надежды на модернизацию Российской империи, которая при восшествии Александра на престол являлась неформальной правительственной программой, по крайней мере на уровне деклараций. Преемник Александра Николай I был лишен противоречий, характерных для его брата. Стоявшая со времени воцарения Алек