а в изнурительных войнах Польско-Литовскому государству и крепнущей шведской монархии.
Армии Ивана IV состояли большей частью из кавалерии его новых подданных, татар, специализировавшихся на разграблении и опустошении равнинных земель. Русские веками испытывали на собственной шкуре скорость наносимых ими ударов, необыкновенную разрушительную силу этой легкой кавалерии, теперь эта тактика ведения боя была обращена против Ливонии. С начала 1558 г. русско-татарские войска опустошали Ливонию до ворот Риги и Ревеля, многие крепости, которые недостаточно защищали плохо оплачиваемые солдаты, были завоеваны. В июле 1558 г. почти без сопротивления капитулировал Дерпт. Депортация части населения Дерпта (в 1565 г. за ней последовали остальные) в восточную Россию, раздел земли между русскими служилыми дворянами давали по пять, что царь начал аннексию Ливонии.
Ужас разорения вызвал в Ливонии и Германской империи волну прокламаций, в которых «зверства московитов» рисовались в таких же красках, как до сих пор «зверства турок». Словами и рисунками на примерах злодеяний в Ливонии наглядно показывалась грозность русского царя, к чему вскоре добавились и новости о внутриполитическом деспотизме Ивана IV начиная с 1565 г. Эти прокламации создали образ «московского тирана» в общественном мнении Германии, однако они не достигли своей подлинной цели — политического эффекта, выразившегося бы в военной помощи. Хотя рейхстаг и принял решение о субсидиях, но они не могли быть выплачены; кайзер предупреждал московского царя, но балтийцы остались один на один с русско-татарской военной мощью. Ливонские власти вынуждены были в 1561 г. подчиниться польской или шведской короне, тем самым Ливония прекратила свое существование.
Война с Польско-Литовским государством пока приносила Ивану IV военные успехи, но параллельно с этим появлялись и угрожающие признаки будущих поражений. Завоевание Полоцка на Западной Двине было вторым военным триумфом после завоевания Казани, который Иван IV мог приписать себе самому. В феврале 1563 г. он лично принял капитуляцию города Полоцка. Для него это было возвратом старейшего русского княжества, «наследника Киева», еще одним шагом к «собиранию Руси».
С тех пор как война против Ливонии перешла в борьбу с могущественным Польско-Литовским государством, царь снова и снова видел перед собой обман и предательство, действительные и мнимые. Он испытал горькое разочарование, когда главнокомандующий русских войск в Ливонии, товарищ юности Ивана IV князь Андрей Курбский переметнулся на польскую сторону. Князь Курбский был щедро вознагражден и высоко почитаем как вассал короля Сигизмунда II Августа. Послав царю с другой стороны фронта оправдательную и укоризненную эпистолию, он начал знаменитую переписку между самодержцем и верным своему сословию боярином, подлинность которой, вероятно, несправедливо оспаривалась.
Примеру князя Курбского последовали менее важные персоны, иные были арестованы по подозрению или доносу, иногда насильно пострижены в монахи. Кровавая расправа с опытными полководцами и политиками, начатая еще в 1560 г. ссылкой Алексея Адашева и протопопа Сильвестра, распространилась на всех членов «избранной рады» и значительно сократила элиту, прежде близкую к царю, который начал окружать себя второстепенными личностями, иногда сомнительными иностранцами.
Очевидное противоречие между годами насыщенными внутриполитическими реформами и внешнеполитически ми успехами, и последовавшими за 1564 г. десятилетиями разрухи и внешнеполитических поражений привело к тому, что с начала исторических размышлений об Иване Грозном стали различать период реформ и период террора. Князь Курбский был тем человеком, который первым охарактеризовал эту двойственность. Прежний соратник царя в литовской ссылке нашел время для того, чтобы наряду со своей обширной полемикой с Иваном IV опубликовать и важную «Историю князя великого московского». Из этого произведения, написанного участником событий, в историографию вошла концепция о добром и злом периодах правления Ивана IV.
Историографическая оценка двух периодов правления Ивана IV до сих пор не была однозначной, исследователи видели в тирании «опричнины» частью запланированное преобразование общества, частью жестокое буйство душевнобольного тирана. Однако можно допустить возможность того, что царь хотел освободиться от упорного давления породненных между собой княжеских и боярских родов, объединившихся с могущественным епископатом, бежать из «царской клетки» и жить своей собственной жизнью Не выдержал историографической критики постулат о рационалистическом государственном мышлении царя Ивана IV, нацеленном на модернизацию в духе абсолютизма. Иррационализм и противоречивость оказались слишком очевидными, разрушительные действия — слишком катастрофическими. Принято обращаться к мнению русского историка Василия Ключевского о том, что террор опричнины был направлен не против бояр-княжат, как политической силы, а против отдельных личностей. Следовательно, опричнина «была в значительной мере плодом чересчур пугливого воображения царя», то есть формой мании преследования, причем подозрения, нашептанные больному и изолированному государю фаворитами, вызвали преследования и, в конце концов, стали причиной разрушения империи.
На вопрос о причинах поворота — была ли это (душевная) болезнь царя, или замена реформаторов «избранной рады» на капризных фаворитов, или конфликт государя с корыстными аристократическими кликами, которые сводили на нет его стремление к автократии структурным саботажем традиционной олигархии, — можно предположительно ответить «и так, и так». С 1560 г. он отдалился от советчиков своей юности, уничтожил авторитеты и привязанности прежнего времени. После смерти митрополита Макария в конце 1563 г. царь потребовал послушания и со стороны церковных иерархов. С тех пор митрополиты и епископы сменялись, если они оказывали сопротивление планам Ивана IV. После промежуточного периода, связанного с великой личностью Макария, он вернул русскому епископату служебную роль, которую тот играл со времен Ивана III.
Скандальным началом новой политики было отречение царя — причем не последнее — после смерти Макария. Было ли оно, как кажется на первый взгляд, только тщательно спланированным шантажом строптивой элиты с помощью воззвания к народу, или Иваном IV действительно овладела мысль уехать из Кремля? Непосредственно перед праздником святого Николая, наиболее почитаемого в России, 3 декабря 1564 г. Иван IV без оглашения или заявления покинул столицу, увезя с собой кроме прочего царскую казну и святые иконы. Через Троице-Сергиев монастырь он со всем своим домом добрался до Александровой слободы, которая раньше уже служила ему пристанищем. Несколько недель москвичи не получали никаких сведений о том, почему царская семья покинула Кремль. Слухи и страхи множились, но все попытки пробиться к царю были напрасными. Незадолго до Рождества до столицы дошли две царские прокламации: в одной он обвинял иерархов и бояр в том, что они систематически противодействовали автократической власти. Царь отрекся и уехал, так как ему постоянно мешали наказывать врагов и предателей. Второе послание заверяло купечество и простой народ в том, что царский гнев касается не их, а только духовенства и бояр.
Акция Ивана IV немедленно возымела действие: депутация от всех слоев поспешила в его резиденцию, пообещала принять все условия, самостоятельно уничтожить всех врагов царя, лишь бы он снова вернулся на трон. Плебисцитарная акция, наконец-то, развязала Ивану IV руки, чтобы рассчитаться с теми, кого он считал предателями и врагами, и создать собственную территорию, с которой он хотел осуществлять самодержавное правление. Свидетельство немецкого наемника Генриха фон Штадена, отчет которого о службе у Ивана IV является ценнейшим источником, формулирует, по-видимому, и изначально крывшуюся за этим политическую идею Ивана IV. Согласно отчету, царь хотел «уничтожить, так чтобы и их родов в стране больше не осталось, всех несправедливых управителей и властителей в стране, которые не служили его предкам верно и добросовестно. И так хотел сделать, чтобы вершили суд новые управители, которых бы он посадил, по судебникам, без подношений, даров и пожертвований».
Царь выделил для себя из территории империи «опричнину» («особной двор») с собственным управлением и собственным войском, которую формально можно сравнить с удельным княжеством традиционного типа. В соответствии с характерным для Древней Руси разбросанным земельным владением Иван реквизировал не цельную территорию, а отдельные области по всей империи, как урожайные, сельскохозяйственные районы, так и торговые центры, и центры добычи соли. Иван IV также отрезал сектор от столицы, в котором велел в 1566–1567 гг. устроить для себя особый двор; Кремль же он, предоставил земщине. В последующие годы велось монументальное строительство города Вологда, который, вероятно, планировался как окончательная столица собственного государства царя. Здесь, далеко на северо-востоке, вблизи конечного пункта английского пути вокруг мыса Нордкап Иван IV с помощью англичан начал строить еще и флот, который предположительно должен был послужить для его бегства.
Особая территория, включая кварталы Москвы, была организована путем выселения жителей и заселения людьми, слепо повиновавшимися царю! Собственно говоря, выделение «частного владения» для государя из территории империи не должно было стать основанием для конфликтов, однако в последующем оказалось, что стоявшая за этим стратегия царя была разрушительной. Термин «опричнина» сразу же был перенесен с этой области на войско, личные вооруженные силы царя с особым основным отрядом, члены которого носили черные рясы и, как отличительный знак, привязывали к седлу метлу и собачью голову (вероятно, вариант domini canes). Эти люди, избранные на основе честного обещания слепой преданности, образовали своего рода дружину с признаками религиозного ордена. На опричных подворьях они должны были выполнять лично установленные Иваном IV и руководимые им псевдо-монастырские правила и ритуалы, которые чередовались с карательными экспедициями, пытками и пиршествами. Уже по поводу учреждения опричнины немецкий наблюдатель заметил, что царь в течение нескольких дней потерял почти все волосы на голове и бороду: это, вероятно, было временное кожное заболевание, но могло означа