В Тиргартене от «Физелер-Шторьха» Грейма остались одни обломки. К счастью, одному отчаянному пилоту люфтваффе удалось ночью пригнать в город учебный самолет, и теперь Грейм и Ханна Райч полетели на нем обратно в Рехлин. Последующие события помешали Грейму выполнить приказ Гитлера, но ему и не стоило об этом волноваться, поскольку к тому времени фюрер сам оказал услугу Гиммлеру, покончив с собой.
В самом Берлине дела шли все хуже и хуже. Подразделения берлинской полиции подняли белый флаг и сдались, устроив перестрелку с войсками, пытавшимися помешать им. Ежедневные коммюнике Верховного командования совершенно явно переняли фразеологию Геббельса:
«Весь мир следит за нашим героическим сражением за Берлин, за судьбой битвы немецкой нации против большевизма. Пока столица доблестно защищается, чему нет примера в анналах современной истории, наши войска на Эльбе повернулись спиной к американцам, дабы прийти на помощь защитникам Берлина…»
Однако обитатели бункера и сам автор этих напыщенных фраз были осведомлены о текущих делах намного лучше. Брак Гитлера с Евой Браун был формально узаконен ночью 28 апреля в присутствии свидетелей и чиновников-регистраторов. Церемония завершилась свадебным завтраком и стала дополнительным признанием фюрера в своем банкротстве как политика и командующего.
В течение 13 лет (Гитлер и Ева Браун были знакомы с 1932 года) лидер нацистов был убежден в том, что не может позволить себе личной жизни в статусе женатого человека. Гитлер был католиком, хоть и весьма далеким от праведной жизни, и он отлично понимал, что обет безбрачия, даже чисто формальный, поднимал его авторитет. И теперь эта часть личины фюрера была сброшена. Своей женитьбой Гитлер показал себя мелким буржуа, коим всегда оставался глубоко в душе – как и все его старейшие сподвижники.
29 апреля 1945 года
«В воскресенье в нас по-прежнему вселяли уверенность в армию Венка и надежды на переговоры с западными державами. Однако в том, что касалось действительного положения вещей, нас держали в полном неведении…» (Крукенберг, цитата из работы.)
«Как и следовало ожидать, 29 апреля сражение стало только еще более яростным. Направления атак противника были все более очевидными. Один из прорывов осуществлялся с востока к центру Берлина; второй, с юга, был направлен на станцию метро «Зоопарк» – через Темпельхоф, Лютцовштрассе и Гогенцоллернплац; третий, с севера и северо-запада, через Шарлоттенбург, тоже имел своей целью станцию «Зоопарк». Продолжали поступать доклады о тяжелых боях и глубоких прорывах противника. Самые тяжелые бои велись в районе Александерплац, Шпиттельмаркт, вокруг вокзалов в Потсдаме и Анхальт, а также вблизи Ноллендорфплац.
Отдельные локальные успехи никого не вводили в заблуждение по поводу истинного положения дел. Части фольксштурма и гитлерюгенда, разнородные подразделения специального назначения, из которых по большей части состояли наши войска, никак не могли противостоять современной модернизированной армии – тем более в уличных боях. Численность наших частей сократилась до такой степени, что дивизии уменьшились до размера полков. Да и боевой дух войск стал падать. Наша пропаганда кормила их надеждой на всякого рода помощь от спешащих на подкрепление армий. Что было типично для пропаганды Геббельса, его метода считать цыплят до того, как они вылупились. …Теперь даже самым недалеким из нас пришлось признать, что их снова одурачили. Неудивительно, что осознание этого пошатнуло боевой дух людей» (Вейдлинг, цитата из работы).
Отрывок, который мы только что процитировали, ясно показывает, что и самого военного коменданта Берлина вводили в заблуждение неточные и неполные рапорты командующих секторами. В связи с этим мы можем привести цитату из письма генерала Крукенберга автору от 14 июня 1945 года:
«Когда меня допрашивали, я заметил, что они (советские офицеры) обижались, когда я говорил им правду об обороне столицы и о том, насколько на самом деле были слабы силы защитников, – если мы отбросим бесполезный фольксштурм[78], то я не думаю, что их численность превышала 25 000 человек[79] (включая вспомогательные силы противовоздушной обороны и гитлерюгенд). Более того, развернутые нами войска были жестоко потрепаны».
Эти цифры Крукенберг приводит, опираясь на личный опыт и беседы с другими офицерами. Разумеется, цифры эти могут быть всего лишь приблизительными – для точного подсчета в наличии нет никаких записей, доступны данные только по некоторым соединениям, например по дивизии «Мюнхеберг», боевой группе Монке и дивизии «Нордланд»; чего не скажешь об остальных. Наше последующее обсуждение распределения продовольствия после капитуляции со всей очевидностью покажет, насколько просто было «залечь на дно» среди груды развалин, которые тогда представлял собой Берлин. Более того, русские брали в плен и считали солдатами множество тех фольксштурмовцев, которых Крукенберг исключил из числа боеспособных оборонительных сил.
Немецкие писатели, описывая события тех дней в Берлине, прибегают к драматическим тонам. Хорошие примеры тому можно найти у Майкла Масманно и Вернера Гаупта, где мы можем прочитать:
«Площадь находится под плотным советским огнем; Вейдлинг с товарищами перебежками бросаются вперед и добираются до станции метро. Здесь они останавливаются перевести дух. Дальше путь заблокирован. Сотни, нет, тысячи женщин и детей нашли себе убежище в тоннеле. Они сидят, лежат и стоят в тесноте. Никто не может пошевелиться. Вряд ли найдется место, чтобы отправить естественные надобности. Воздух спертый и теплый. На каждом лице можно прочесть страх. На офицеров никто не обращает ни малейшего внимания. Никто не узнает военного коменданта Берлина».
Да и как его могли узнать? Вейдлинг в городе всего несколько дней; до того как он опубликовал свое обращение о сдаче, никто, кроме ближайших соратников, не слышал его имени.
Правда состоит в следующем: банда политиканов и военных преступников, чьей единственной целью было выиграть несколько часов времени, без всякой необходимости продлила бомбардировки и артиллерийские обстрелы города с миллионами мирного населения в нем; они назначили подчиненных, чтобы следить за исполнением своих безумных приказов даже на этой последней стадии безрассудства; и столкнулись с противником, который, понимая, что война в любом случае уже выиграна, не спешил, дав им тем самым шанс продолжать свой фарс так называемой обороны столицы. Вся эта защита по сути свелась к отсрочке неизбежного объявления капитуляции: орудия Волермана находились в Тиргартене, в бункере Зоопарка и еще в трех-четырех местах; они выпустили в различных направлениях несколько снарядов; фаустпатроны били по русским танкам и всему, что двигалось; в любого солдата или гражданского, неосмотрительно оставившего укрытие, стреляли снайперы.
Что до победителей, то хорошо известный литературный критик, Ф. Люфт, имел возможность наблюдать за ними из своего дома в маленьком тупике рядом с Ноллендорфплац. Вот что он видел:
«Во второй половине дня, примерно в пять часов, «наши» русские вернулись вместе со своими «сталинскими орга́нами», которыми из Тиргартена засыпали бункер Гитлера и другие места снарядами. На ночь они поставили свои машины позади моего дома. В 7:00 или 7:30 утра снова вышли на работу. И хотя они все еще находились на войне, а может, благодаря этому, вели они себя чрезвычайно дружелюбно».
«Правда» от 29 апреля сообщила следующее: «Над Берлином висит пелена черного дыма. По сути, дни и ночи в Берлине не отличаются друг от друга: те же самые обстрелы, те же самые взрывы и повсюду пожары, пожирающие все на своем пути». Вполне правдиво, если только там оставалось чему гореть.
В той же статье «Правды» можно прочесть: «Каждый из бесчисленных берлинских перекрестков усеян всеми мыслимыми видами препятствий: траншеи, баррикады, противотанковые ловушки. Заграждения из колючей проволоки, известные как «спираль Бруно», тянутся на протяжении целых кварталов. На трамвайных путях перевернули вагоны, чтобы преградить нам путь».
Танки появлялись на улице и стреляли до тех пор, пока защитники не разбегались. Затем они осторожно подъезжали и сносили препятствие. Сделав это, они останавливались и поджидали, пока пехота не овладеет ближайшими развалинами.
29 апреля в бункере фюрера неутомимый Вейдлинг внес несколько новых предложений: «берлинский гарнизон» мог бы попытаться прорваться и вывести с собой Гитлера. Руководитель гитлерюгенда, Аксман, целиком и полностью поддержал план и ручался за свой гитлерюгенд как гарантию жизни и безопасности фюрера. А поскольку ситуация в городе постоянно менялась, оба начальника штаба Вейдлинга, Рефиор и Дуффинг, тоже постоянно меняли свою точку зрения на детали плана прорыва.
Похоже, мог быть только один вариант прорыва сквозь кольцо русских: по Херштрассе и мосту через Хафель, мимо Пихельсдорфа и запада Шпандау, где фанатичные гитлерюгендовцы обергебитсфюрера Шлюндера и майора (бывшего фюрера гитлерюгенда) Тейлхаккера по-прежнему стреляли из руин по танкам, вынуждая тем самым русских топтаться на месте. Самая последняя идея заключалась в том, что две группы будут с боем пробиваться по обеим сторонам Херштрассе – по левому флангу группа из остатков 18-й моторизованной дивизии, а то, что осталось от 9-й парашютной дивизии, по правому. Руководить операцией Вейдлинг решил из выгодной позиции впереди. Арьергард должен был состоять из войск боевой группы Монке, дивизии «Нордланд» Крукенберга и специалистов по радиолокации с острова Фемарн, переквалифицировавшихся теперь в пехотинцев.
Но в какое место офицеры планировали переместить Гитлера? Было бы ему лучше вне Берлина, чем укрывшись под Рейхсканцелярией? И зачем помогать тому, от кого они вскорости все как один отрекутся? Не изобрели ли они весь этот план исключительно ради того, чтобы получить разрешение на прорыв, который позволил бы им сдаться западным союзникам прежде, чем они будут захвачены в плен русскими? Каковы бы ни были причины, Гитлер отказался участвовать в этой игре.