Вот отсюда и то озлобление, с которым «добровольцы» карали «пестро одетых людей… без шапок, без поясов», еще в самом начале гражданского противостояния, до всякого красного террора. Не будь этого озлобления, не было бы и таких выпадов со стороны красных. Впрочем, красные тоже сделали все для того, чтобы усилить градус озлобления в обществе.
В гражданской войне нет ни правых, ни виноватых. Вместе с расколом нации на воюющие лагеря происходит и разрыв национальной правды. То же самое и с террором – вина за пролитую русскую кровь лежит на всех – и на белых, и на большевиках, и на социалистах-демократах. Большевики вызвали своими социальными экспериментами неоправданно жесткую реакцию, на которую ответили столь же неадекватно жестоко. Это и запрограммировало дальнейшее ожесточение политической борьбы, перетекающей в политическую уголовщину.
Глава 4Ленин против Сталина
Для уяснения того, чем был Красный проект для русских, необходимо рассмотреть взаимоотношения Ленина и Сталина. Эти два советских вождя видели реализацию данного проекта по-разному. Если Сталин на первый план выдвигал державность, то Ленин как был, так и остался поборником глобализма в его крайней версии. И эта несостыковка двух вождей особенно ярко проявилась в последние годы жизни Ильича. Тогда между ним и Сталиным вспыхнула скоротечная, но очень показательная дискуссия по поводу модели национально-территориального устройства.
Ленин всегда выходил победителем из внутрипартийных столкновений, которых было немало. Он умел убеждать, причем не только при помощи логики. Во время дискуссии вокруг Брестского мира Ильич остался в меньшинстве, что грозило ему политическим проигрышем. Тогда он пообещал выйти из ЦК и напрямую обратиться к массам. Соратники такой перспективы, понятное дело, испугались и вынуждены были поддержать Ленина. Ну а потом уже сами убедили себя в том, что Владимир Ильич был прав.
Талант (если не сказать, гений) полемиста, помноженный на железную волю, придал Ленину несокрушимый авторитет. Рядовые члены партии даже выработали особую технологию, которая помогала им определиться во внутрипартийных спорах: «Голосуй всегда с Ильичем – не ошибешься!»
Свою последнюю победу, причем над большинством партийных лидеров, Ленин одержал в конце жизни – осенью 1922 года. Тогда он настоял на том, чтобы единое советское государство строилось как союз республик, каждая из которых имела бы право на выход. А ведь почти все ведущие партийно-государственные деятели считали, что национальные республики должны были войти в РСФСР на правах автономий – без права выхода. Именно в этом была суть «плана автономизации», который выработал нарком по делам национальностей И.В. Сталин. Сам он еще в 1919 году, на VIII съезде партии заявил: «Без государственного союза советских республик, без их сплочения в единую военно-хозяйственную силу невозможно устоять против соединенных сил мирового империализма ни на военных, ни на хозяйственных фронтах. Федерация советских республик является той искомой формой государственного союза, живым воплощением которой является РСФСР». Таким образом, модель федеративного устройства предлагалась именно «российская» – с включением в РСФСР других национальных республик.
Таких же представлений придерживались Ф.Э. Дзержинский, Г.К. Орджоникидзе, Г.В. Чичерин и др. Даже вождь Коминтерна и горячий поборник мировой революции Зиновьев был за унитарное государство.
Самое интересное, что Ленин на первых порах вовсе не протестовал против автономизации. Уже в начале 1922 года вполне могла бы возникнуть единая социалистическая Россия, включавшая в свой состав Украину, Белоруссию и Закавказье. И тогда у нас была бы совсем иная история и совсем иное государство.
Но создание единого государства было отложено – по инициативе Сталина. В январе 1922 года нарком иностранных дел Чичерин поставил вопрос – как же быть с представительством национальных республик на международной Генуэзской конференции? Ведущие державы соглашались вести переговоры с РСФСР, но были категорически против участия в них ее сателлитов. Наркоминдел предлагал поступить просто – взять да и включить республики в РСФСР. Но Сталин посоветовал не торопиться, а подготовиться к процессу объединения как следует – в течение нескольких месяцев. Иосифа Виссарионовича тут даже и упрекнуть-то нельзя – и даже как-то грешно. Уж сколько мы знаем разного рода поспешных реформ, которые только загубили разного рода благие начинания. И тем не менее так получилось, что благоприятный момент был упущен. А в течение нескольких месяцев в политическом мировоззрении Ленина произошел очередной крутой перелом. Что же случилось?
Ленин часто пытался вести себя как стопроцентный прагматик от политики и идеологии. Он считал, что в разные периоды можно использовать совершенно разные формы организации – в том числе и государственной. В вопросах о национально-государственном строительстве он следовал за Марксом и Энгельсом, которые также относились к государству как к орудию реализации политических идей. В принципе «классики» были против федерации, предпочитая ей унитарную республику. Яснее всего об этом написал Энгельс в 1891 году: «По-моему, для пролетариата пригодна лишь форма единой и неделимой республики. Федеративная республика является еще и теперь в общем и целом необходимостью на гигантской территории Соединенных Штатов, хотя на востоке их она уже становится помехой. Она была бы шагом вперед в Англии, где на двух островах живет четыре нации… Она давно уже сделалась помехой в маленькой Швейцарии… Для Германии федералистическое ошвейцарение ее было бы огромным шагом назад» («К критике проекта социал-демократической программы»).
Ленин мыслил так же. В 1913 году, в письме С.Г. Шаумяну, он писал: «Мы за демократический централизм, безусловно. Мы против федерации. Мы за якобинцев против жирондистов… Мы в принципе против федерации – она ослабляет экономическую связь, она негодный тип для одного государства». А годом позже он высказывался не менее категорично: «Ставить в свою программу защиту федерализма вообще марксисты никак не могут, об этом нечего и говорить».
В то же самое время Маркс, Энгельс и Ленин признавали, что при определенных условиях федерация может быть необходимой. Например – для того, чтобы предотвратить развал крупного государства. Дескать, если не получается решить вопрос посредством унитаризма, то можно прибегнуть и к федерализму – рассматривая его как переходный этап. Образцом подобной диалектики Ленин считал проект «классиков» по созданию федеративного союза Англии и Ирландии.
Более того, накануне Февральской революции 1917 года Ленин выступил с проектом создания Соединенных Штатов мира, заявив о том, что они «являются той государственной формой объединения и свободы наций, которую мы связываем с социализмом, – пока полная победа коммунизма не приведет к окончательному исчезновению всякого, в том числе и демократического, государства» («О лозунге «Соединенные Штаты Европы»). Это уже был типичный красный глобализм, который никогда не отпускал Ленина. Можно даже сказать, что Ленин-глобалист постоянно душил Ленина-государственника.
Вообще большевики, взявшие власть в России, были убежденными интернационалистами и жаждали скорейшего создания планетарной коммунистической республики. Они рассматривали Россию прежде всего как базу мировой революции. В ноябре 1920 года Ленин так характеризовал настроения большевиков в дни Октябрьской революции: «Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию» («К четвертой годовщине Октябрьской революции»).
Сегодня большевиков охарактеризовали бы как глобалистов. Национальные различия воспринимались ими как нечто архаичное, если только не реакционное. Ленинцы были убеждены в том, что нации обязательно сольются, исчезнут, хотя для этого и понадобится довольно-таки длительное время. И здесь они следовали за своими учителями, классиками «научного социализма» – Марксом и Энгельсом. Последний предсказывал: «Национальные черты народов, объединенных на основе принципа общности, именно в результате этого объединения неизбежно будут смешиваться и, таким образом, исчезнут точно так же, как отпадут всевозможные сословные и классовые различия, вследствие уничтожения их основы – частной собственности» («Проект коммунистического символа веры»).
Вот почему в 1915 году Ленин выступил против проекта создания Соединенных Штатов Европы – с радикально-глобалистских позиций. Лидер большевиков утверждал: «По сравнению с Соединенными Штатами Америки, Европа в целом означает экономический застой. На современной экономической основе, т. е. при капитализме, Соединенные Штаты Европы означали бы организацию реакции для задержки более быстрого развития Америки. Те времена, когда дело демократии и дело социализма было связано только с Европой, прошли безвозвратно» («О лозунге «Соединенные Штаты Европы»).
В дальнейшем Ленин покажет себя как принципиальный сторонник этих вот СШМ. И весь его «государственный прагматизм» был на самом деле всего лишь совокупностью тактических маневров, призванных выиграть время для «последнего и решительного» боя за мировую республику.
При этом Ленин, конечно же, не хотел отделения от России «национальных окраин». Более того, он считал, что именно федерализм поможет сохранить государственное единство, столь необходимое для реализации коммунистического проекта. Отсюда и знаменитое право на отделение, которое Ленин и большевики торжественно обещали «нацменьшинствам». Они понимали его как некую формальность, которая окажет грандиозное пропагандистское воздействие на «окраины». Большевики рассуждали примерно так – пусть кто хочет, тот и отделяется, тем более что процесс отделения идет уже и без нас – полным ходом. Мы потом все вернем назад, главное – выставить себя защитниками «угнетенных» наций.