6Палаццо Волкофф – русский дворец на Большом канале
Венеция – город единственный и настоящий. Буду жить в ней месяц, два и вообще пока не надоест, может быть, всю жизнь.
Палаццо Волкофф
Он стоит прямо на Большом канале, украшая собой водную гостиную Венеции. Недалеко от знаменитой базилики с мощными завитками-валютами, возведенной в честь избавления от чумы архитектором-масоном Бальдассаре Лонгена, – Санта-Мария-делла-Салюте.
Еще один знаменитый сосед – палаццо из светлого камня с медальонами – считается чуть ли не самым злополучным местом Светлейшей – проклятый Ка' Дарио, владельцы которого умирали, разорялись, болели, теряли близких, несли лишения при странных, не всегда понятных обстоятельствах.
Постройка конца XV века, созданная Джованни Дарио, не затронула создателя, но унесла жизни его дочери, зятя и внука. Дальше – больше: армянский торговец, американский миллионер, туринский граф, итальянские бизнесмены и даже Кит Ламберт, менеджер группы The Who, в той или иной степени пострадали от мистического проклятия дворца и его духов, не знавших пощады. Последним ярким событием стало самоубийство в Ка' Дарио крупного финансиста в 1993 году. Рауль Гардини не вынес коррупционного скандала и настигшего вкупе с ним денежного краха.
Впрочем, на палаццо Барбаро-Волкофф, о котором пойдет речь, дурная слава ближайшего соседа не влияет, а злой рок чудом обходит его стороной. Возможно, причина в том, что в XIX веке здание стало собственностью русского профессора и художника, в память о котором старинный дворец Барбаро присоединил к названию непривычную на слух итальянца фамилию – Wolkoff.
Об ученом, художнике-акварелисте, искусствоведе Волкове-Муромцеве наслышан редкий знаток Венеции. На Родине, в России, он непопулярен, а на берегах Адриатики, где прошла заграничная жизнь, об Александре Николаевиче остались лишь редкие воспоминания.
Запад манил еще его отца – крупного помещика, а выездное разрешение для заграничной деятельности выдал император, намекая, что возвращение подданного в Петербург не является желательным.
Тем не менее Александр наведывался в Россию и даже успел в ней пожить, но путеводная звезда все же увела скитальца в далекую Европу. Он изучал агрономию в современном Тарту и химию в Германии, но, уже став ученым, неожиданно обратился к живописи, начал брать уроки в Дрездене и Мюнхене, после чего сделал ее своим основным источником дохода.
Конечно, радикальная переориентация после 30 лет вызывала удивление. Труд художника хоть и благороден, но нестабилен, а жизнь в Венеции и содержание семьи требовали определенных расходов. Но вопреки ожиданиям и устоявшимся стереотипам, акварели Александра стали популярными, особенно у английской публики, и дела быстро пошли в гору.
Мастер патриотично подписывался на своих картинах, как Rousoff в память об историческом происхождении. К тому же творец с фамилией Волков уже существовал и псевдоним мог избавить от ненужных потенциальных хлопот и путаниц.
Новоявленный Русов осознанно избирал в качестве основного материала легкую акварель: ее весьма ценили европейцы, а изображенные виды Венеции должны понравиться всем и иметь спрос. Он целыми днями рисовал на улицах или сидя в гондоле, иногда выбирая в качестве работы многочисленные церкви, где находился с полудня до пяти вечера, разрабатывая различные сюжеты.
Агроном-художник настолько преуспел на новом поприще, что через несколько лет решился на серьезный шаг – приобретение собственного дворца.
Но до этого в 1880 году, только приехав в город, он снял этаж и мезонин [33] в палаццо Контарини, принадлежавшем графине Берхгольд. Дама была известна капризной странностью: состарившись, она никому не позволяла себя видеть, чтобы не разрушать изумительный образ, сформированный в далекой молодости. Жилец общался с ней исключительно в переписке и ни разу не встречал владелицу дома лично.
Ходили легенды, будто бы мадам выходила по ночам и частенько использовала тайные переходы дворца Контарини для своего перемещения. Убедиться в их существовании Волкову удалось самостоятельно по счастливой случайности: кто-то из членов семьи надавил на стену, один из кирпичей упал, открыв другое помещение за стеной, напоминавшее коридор или комнату. Вероятнее всего, именно так пожилая графиня лицезрела детей художника, очарованию которых умилялась в письмах и расстраивалась, что вскоре они покинут ее. Но семью русского живописца и агронома ждало новое жилье на престижном Большом канале.
Заселение не обошлось без курьезов. Волков-Муромцев несказанно радовался заключенной им сделке по покупке палаццо Барбаро за 15 тысяч франков. Однако вскоре венецианский знакомый развеял его иллюзии, сообщив, что на деле Александр является собственником лишь половины дворца, ибо тот принадлежит двум разным людям, поделившим между собой этажи. В результате художнику пришлось дополнительно вложиться и выкупить оставшееся, заплатив на 18 тысяч франков больше.
Конечно, требовала обновления и внутренняя отделка нового дома, поэтому творить живописцу для содержания имущества предстояло немало. С другой стороны, он официально стал частью любимого города и ежедневно подмечал его особенности, имевшие место в конце XIX века.
Например, женщин с детьми на улицах, что сидели у дверей своих домов и играли с ними, неспешный быт пожилых людей, чинные прогулки разодетых аристократов, сцены в лодках или излюбленное развлечение – купание венецианцев в каналах. Каждый делал это перед собственным домом, когда заблагорассудится, детям же давали уроки плавания – так, отпрыски Волкова-Муромцева могли доплыть от теперь семейного дворца Барбаро-Волкофф до железнодорожной станции.
Имели место и шокирующие выходки: их учитель в жаркий день, дабы освежиться, просто спрыгивал из окна в канал и, мокрый, как ни в чем не бывало возвращался в дом через дверь.
С появлением пароходов и активизацией пассажирского движения по Большому каналу милая прелесть спонтанных водных процедур исчезла ввиду высокой опасности для жизни и здоровья.
Но не только творчество и местный уклад занимали художника: Александр имел честь посещать и знаменитые семьи Венеции, был вхож в высшие круги города на воде. Общался с Ференцем Листом – величайшим пианистом, дирижером, композитором, наблюдал за его игрой и импровизацией. Однако Волков отмечал его и как великолепного собеседника – разговоры с легендой виделись даже более интересными, нежели его мастерское исполнение.
Особенное внимание привлекала мимика и быстрая смена выражения лица Ференца в зависимости от улучшения или ухудшения игры музыкантов. Некоторые, охочие за гаммой настроения Листа, специально просыпались рано утром, дабы застать маэстро на мессе с блаженной улыбкой на устах и занести прекрасный, полный гармонии образ, в свою память.
Отдельное место в сердце и жизни Волкова-Муромцева занимал великий Рихард Вагнер – реформатор оперы, оказавший влияние своим талантом на всю европейскую музыкальную культуру, что радовал Венецию своим присутствием в палаццо Вендрамин, где располагается сейчас знаковое для Венеции место – крупное казино.
В целом игорные дома – негласная религия Светлейшей и одно из популярнейших развлечений, деятельность которых осуществлялась с разрешения республики. Именовались они ридотти, располагались по всему городу, а в середине XVIII века численность подобных казино приближалась практически к двум сотням.
Здесь кружили голову азарт, общение, дискуссии, интриги, романтические увлечения. Конечно, венецианцы, охочие до развлечений, с удовольствием проводили в них долгие шумные вечера, наслаждаясь компанией и игрой. И хотя ридотти исчезли, их следы можно заметить на фасадах, а иногда и внутри помещений. Однажды, например, мне посчастливилось остановиться в палаццо, где игорный дом в прошлом занимал целый этаж, а моя комната оказалась на месте бывшей кухни, где готовили угощения для гостей.
Среди подобных камерных ридотти палаццо Вендрамин с действующим казино, официально открытым после Второй мировой войны, заметно выделяется масштабом и интерьерами. Нам же дворец интересен как венецианское пристанище Вагнера и место встреч музыканта с русским художником[34].
В своих воспоминаниях Волков с уважением описывает нрав, воспитание, талант этого человека и свидания с ним и его близкими. Смерть, заставшая Вагнера в Венеции, стала трагедией и для Александра Николаевича.
Но стоит отдать ему должное: без усилий мужчины мир бы никогда не знал, как доподлинно выглядел легендарный маэстро. Волков настоял на том, чтобы скульптор Аугусто Бенвенути сделал посмертную маску композитора в тот момент, когда приемная дочь Рихарда по имени Даниэла не осмеливалась беспокоить мать, сидевшую у бездыханного тела супруга более двадцати часов.
Уговоры в силу случившейся трагедии не действовали, аргументы в пользу искусства и памяти для потомков тоже, но русская смекалка нашла выход из сложившегося положения. Пришедший доктор поймал намек Александра и подтвердил, что многочасовое нахождение около тела умершего для его супруги является вредным, в результате чего к мнению медика прислушались, женщину увели, и у Даниэлы не оказалось больше поводов препятствовать скульптору в доступе.
Девушка при этом выдвинула ультиматум: посмертная маска Рихарда Вагнера должна принадлежать ей. Однако и сам Волков через несколько лет получит копию этой маски, ибо, по справедливости, не приложи он тогда усилия и не прояви некоторую твердость, ее бы попросту не существовало. Так что в этой истории прослеживается явный русский след.
К слову, вращаясь среди европейцев и даже будучи далеко от России, Александр продолжал поддерживать связь с Родиной. Он проводил экскурсии по Венеции для членов дома Романовых, в частности великой княгини Екатерины Михайловны и великой княжны Елены, показывая город, знакомя с известными местами и произведениями искусства.