мы, в результате чего мнение и решение относительно церкви, к ликованию просящих, были наконец изменены.
XVI век стал для греков поворотным: сначала была приобретена земля в сестьере Кастелло, затем получены все необходимые разрешения, и наконец, закипела работа. За дело взялся знаменитый архитектор и скульптор Санте Ломбардо, создавший жемчужину Венеции – скуолу Гранде-ди-сан-Рокко, где творил великолепный мастер, один из лучших живописцев Венеции – неутомимый Якопо Тинторетто.
Интересно, что живописец, которого австрийский историк Макс Дворжак именует «подлинным преемником искусства Микеланджело», тоже оказался связан с греками – росписи в куполе Сан-Джорджо-дей-Гречи проходили под его непосредственным руководством и наблюдением.
Частично в проекте участвовал и еще более прославленный Андреа Палладио – автор знаменитых церквей Реденторе, Сан-Джорджо-Маджоре в Венеции, вилл Ротонда, Вальмарана, Пизани, исторического центра Виченцы, внесенного в список ЮНЕСКО, – единственный архитектор, в честь которого назвали целый стиль – палладианство.
Дополнил почетный ряд Бальдассаре Лонгена – мастер, создавший знаковые для Светлейшей здания, в том числе впечатляющую базилику Санта-Мария-делла-Салюте, эффектно замыкающую извилистый Большой канал – главную водную улицу Серениссимы, окаймленную стройными рядами палаццо, стоимость которых оценивается в целое состояние. Впрочем, участие масонского архитектора Лонгена оказалось скромным – он построил здание, где сейчас располагается музей, и создал кенотаф – памятное символическое захоронение внутри церкви одного из местных священников – Габриэле Северо, ставшего митрополитом Филадельфии.
Речь не о далеком Новом Свете, хотя в XVI–XVII веках о существовании Америки уже было известно (Филадельфия в США была основа в 1682 году, уже после смерти Габриэле Северо. – Прим. авт.), а о Филадельфии в Лидии – территории, принадлежащей в данный момент Турции. Останков священника в кенотафе с гармоничными пропорциями нет, а место настоящего захоронения неизвестно. Но вполне вероятно, что он нашел последнее пристанище непосредственно рядом с Сан-Джорджо-дей-Гречи. Возможно, в окрестностях или на том старинном кладбище, что заметишь, если с любопытством изучать территорию и заглядывать во все потаенные уголки.
Имена упомянутых людей, легендарных для Венеции и мира искусства, а также использование дорогостоящей синей краски в отделке уже ясно дают понять, насколько серьезно греки подошли к созданию своей церкви. Обрадованный народ вкладывал внушительные средства, дабы продемонстрировать и свою духовную победу, и настигшее их экономическое процветание, что позволило выделить колоссальные по тем временам суммы на строительство. Не случайно, по некоторым оценкам, получившееся белоснежное творение из истрийского камня – одна из самых красивых православных церквей в Европе, сохраненная «Маленькая Византия» в лагуне. Долгосрочное ожидание и томление эллинов способствовало созданию шедевра на века.
Однако в иностранной архитектуре идеального Ренессанса быстро начинаешь замечать нечто знакомое: то тут, то там – на дверях, в интерьерах – встречается традиционный для России двуглавый орел. Это древний символ, отразившийся в разных культурах, но именно в императорский знак он превратился при последней правящей династии Византии, уже упомянутых Палеологах – семье, царствовавшей два столетия и породившей финальный яркий взлет византийского искусства. Не случайно он именуется Палеологовским Возрождением – последний, прощальный всплеск культуры на закате умирающего, некогда недосягаемого и могучего государства.
В подвластной им стране христианство являлось основной религией, по этой причине греки украсили свою церковь родным для них царским символом. Он же стал эмблемой Константинопольского патриархата. На Русь диковинная птица с герба властителей попала благодаря браку последней византийской принцессы Софьи Палеолог с московским великим князем Иваном Третьим, что позже примет на службу Аристотеля Фиораванти.
Кстати, направляясь на новую Родину в Московию, девушка транзитом проезжала Венецианскую республику, но в качестве остановки выбрали Виченцу, а не Венецию. Объясняется подобное решение просто – итальянец Джан-Баттиста делла Вольпе, что вез Софью Палеолог и прикладывал всяческие усилия для заключения международного брака, был родом из Виченцы и не мог упустить случая похвастаться перед земляками собственными достижениями, высоко ценимыми обеими странами.
Заморская невеста из некогда состоятельного, но потерявшего свои позиции рода придавала определенный вес и престиж амбициозному правителю Москвы и подвластному ему княжеству.
Связь с государством, некогда блиставшим как центр духовности, силы, искусства и власти, льстила и давала определенное превосходство.
Взять герб Палеологов и принять статус «Третьего Рима» стало политическим, идеологическим и культурным шагом, сделавшим Русь прямой наследницей погибшей Византии.
В символической передаче короны и заключении эпохального брака тоже оказались замешаны венецианцы, сыгравшие основную роль во встрече Софьи и Ивана, затем создавших крепкий династический союз. Их потомки, в своих жилах соединившие кровь византийских императоров и правителей Московии, остались в русской летописи.
Конечно, сын – Василий III – продолжил политику отца по «собиранию русских земель», присоединив Рязань, Смоленск и Псков, а внук – Иван IV Грозный – помимо определенного одиозного образа, вошедшего в историю, еще значительнее расширил территории, добавив Казань, Астрахань, Сибирские ханства. Он первый из московских царей, чье венчание на царство прошло в построенном Аристотелем Фиораванти Успенском соборе Кремля. Его сын – Дмитрий Угличский, убитый в детстве и причисленный к лику святых, покоится вместе со всеми своими родственниками в построенном венецианцем Альвизе Архангельском соборе. Связь Венеции, Италии и России судьбоносно прослеживается во многих деталях.
О Палеологах в храме напоминает и внушительный образ Спаса справа от Царских врат, но, прежде чем вы подойдете к нему, обнаружите прямо в полу погребальные плиты. Среди тех, кто похоронен непосредственно в церкви Сан-Джорджо-дей-Гречи и рядом, есть греки и русские.
Например, Колошин Сергей Петрович – студент Санкт-Петербургского университета и сын действительного статского советника, родившийся в Москве и скончавшийся в Венеции в 1841 году. О юноше извещает памятная доска на наружной стене рядом с апсидой на маленьком кладбище, что находится за храмом и обычно закрыто. Справа от плиты москвича есть другая табличка, а послание на ней словно подчеркивает факт второго отечества для многих, кто волею судеб оказался далеко от дома в туманной венецианской лагуне: «Я первый прибыл к вам и первый вас оставил. Не плачьте, мне здесь хорошо: я дома».
Есть и женское захоронение, принадлежащее графине Екатерине Воронцовой, в девичестве Сенявиной, супруге посла, любимой фрейлине императрицы Екатерины Второй, занимавшейся первым русским консульством на вилле Мараведже в Серениссиме. После трагической кончины от болезни в Пизе в 1784 году ее тело привезли в Венецию и захоронили перед иконостасом. Погребальная плита Екатерины Алексеевны является первой слева среди четырех видимых захоронений перед алтарем в православной греческой церкви в честь Великомученика Георгия. Который – о чудо и совпадение! – является в том числе и покровителем златоглавой Москвы.
Уже построенная, церковь в честь этого святого фигурирует в воспоминаниях русских, находящихся в Венеции по службе. Посол Иван Чемоданов в XVII веке по приезде в Царицу Адриатики был приглашен в греческий православный храм на молебен о здравии царя Алексея Михайловича Романова. Согласно документам, за почти двухмесячное пребывание в Светлейшей его делегация как минимум шесть раз общалась с братьями по вере.
А непосредственный родственник правителя, точнее, его первой супруги из рода Милославских – путешественник и государственный деятель – стольник Петр Толстой, отправленный Петром I обучаться морским наукам, описал непростой путь в Венецию, с остановками в соседних городах, прохождением таможни и прочими бытовыми ситуациями, возникавшие в дороге. Из Москвы до республики Серениссима Петр Андреевич вместе с другими отправленными царем людьми, которым предстояло получать новые знания, добирался 15 недель.
За годы обучения морскому делу он не только осваивал профессию, но и делал заметки, раскрывающие современникам чужеродные традиции европейцев.
Петр обращал внимание на многонациональную толпу, наполняющую город, куртизанок и их нравы, мощеные улицы и архитектуру. Описывал стольник церкви, монастыри, часы на башнях, Арсенал, Дворец дожей, площадь Сан-Марко, отмечая любопытную подробность. Местный люд любил прохаживаться в разных ее частях, в зависимости от изменяющей свое положении тени. Интересно и замечание Петра, что гулять по площади Святого Марка приезжим и венецианцам недворянского происхождения было не положено, особенно если на ней уже присутствовали аристократы. Находиться здесь считалось уместным исключительно по большой необходимости и то, только чтобы перейти площадь.
Толстой стал свидетелем разных праздников, знаковой церемонии обручения дожа с морем и, конечно, застал знаменитый карнавал: его описание данного действа – одно из первых, изложенных русским путешественником в красочных деталях. Жил тезка Петра Великого рядом с греческой православной церковью Святого Георгия, продолжая заложенную ранее традицию взаимодействия с единоверцами.
Конечно, Толстой часто посещал службы, описывал интерьер церкви, святыни, проводимые ритуалы, а однажды стал свидетелем похорон утонувшего грека и подробно описал последовательность процесса отпевания.
Наконец, не обошелся без греков и предполагаемый тайный визит самого Петра Первого в Венецию. Согласно официальной версии, русский царь не доехал до города на воде, о котором мечтал и который включал в программу своего заграничного путешествия. Однако существуют записи и доклады, сделанные жителями республики, доказывающие обратное. Утверждается, что Петр со спутниками остановился в доме у состоятельного грека и передвигался по городу, облаченный в славянские одежды. Помимо них, внешние данные и рост Петра Алексеевича Романова уже привлекали внимание. Даже если допустить, что государь гостил в интересующем его городе инкогнито и под покровом тайны, то остаться незамеченным у него вряд ли получилось.