Конечно, некоторые архитектурные детали пришлось удалить, но, по правде говоря, здание больше нуждалось в капитальном ремонте. Обтерлись и подверглись разрушению многовековые камни – их давно следовало заменить, требовалось обновить детали, оставленные предыдущими собственниками без внимания; не лишним было и почистить фасад. В связи с этим стройка длилась годами и десятилетиями: накопленные проблемы не давали возможности управиться всего за несколько лет. Из-за проводимых работ в здании не смог жить и сам Джорджо Франкетти – человек, сумевший полюбить Ка' д'Оро и не пожалеть средств, как некогда его основатель – Марино Контарини. Более того, восстановление «Золотого дома» продолжалось даже после его смерти.
Сейчас в здании, ремонт которого наконец завершен, располагается галерея Франкетти с коллекцией барона. Здесь можно полюбоваться работами Тициана, Тинторетто, Яна Стена, Пьетро и Туллио Ломбардо, Андреа Мантенья.
Произведением искусства по праву можно назвать и дворик с терракотово-серой отделкой стен, где летом держится желанная прохлада, а тишина, нарушаемая легким плеском вод о ступени со стороны Большого канала, способна вернуть в далекое прошлое. Узоры на полах, заворачивающиеся в круги, завитки и геометрические фигуры рассыпаются на мелкие детали в виде треугольников, звезд, квадратов разных размеров и цветов. Чтобы пересчитать все оттенки, придется провести много времени, сравнивая градации оранжевого, красного, коричневого, белого и зеленого камня, что украшают собой остающийся знаменитым «Золотой дом».
А что же Александр Трубецкой? Как сложились его отношения с дамой, которой «бархатный» кавалергард преподнес столь драгоценный подарок? Считается, что между ними вспыхнул роман, но под венец русский князь в 1852 году повел… дочь своей возлюбленной – Евгению (Ядвигу) де Вуазен. В отличие от матери, внешне девушка считалась невероятно привлекательной и даже приглашалась позировать в качестве модели одному европейскому художнику для его картины.
История любви и щедрого подношения постепенно забывалась. От русского «Золотого дома», некогда отвергнутого Тальони, тоже не осталось и следа. Когда-то позолоченный, на манер старшего венецианского брата фасад утратил былой блеск, обветшал, стал разрушаться. Сильный пожар 1889 года довершил дело, уничтожив и подмосковное чудо-палаццо, и всю деревню Аниково. Восстанавливать утерянную постройку тогдашние владельцы не посчитали нужным. Кого удивлять сей диковиной? Все прошло, «как с белых яблонь дым»[40].
Да и оригинал на венецианской земле выглядит так, будто всех пережитых им изменений и не было вовсе – отреставрированный бароном Франкетти, собиравшим внешний утерянный облик по документам, картинам и гравюрам, дворец старается забыть как страшный сон период смены хозяев, в том числе владычества невесомой Марии Тальони.
Только захоронение балерины на французском кладбище Пер-Лашез напоминает, что история благородного подарка не мираж, привидевшийся над мистической лагуной, а реальный факт в русской и венецианской летописи. Оставленные для Тальони на могильной плите в качестве нынешнего скромного приношения пуанты усиливают смысл эпитафии на французском языке: «Земля, не дави на нее слишком сильно, она ведь так легко ступала по тебе».
12Дягилев, вдохновение и судьбоносный остров Лидо
Здесь, в Венеции, так же божественно, как и всегда, – для меня это место успокоения, единственное на земле, и к тому же место рождения всех моих мыслей, которые я потом показываю всему миру.
Фрагмент отеля Grand Hotel des Bains
Его имя нерасторжимо связано с Венецией. Сергей любил блеск ее каналов на солнце, узоры дворцов, отражающихся в воде, мягкий, смешивающийся с горячим воздухом перезвон колоколов, бесконечные округлые силуэты мостов, скользкие траурные гондолы, нарядные, богато отделанные исторические кафе на площади Святого Марка, неизменные городские свечки-кампанилы, пленяющее своей красотой искусство и великолепную живопись, которую он считал верхом достижений эпохи Возрождения. Царица Адриатики, изобилующая шедеврами на каждом углу, настолько впечатлила русского барича в первые минуты знакомства, что еще в юности сама собой сложилась идея-предчувствие, будто земной путь он завершит в любимом городе на воде. Так и случилось.
На его светлом надгробии на кладбище Сан-Микеле всегда лежат пуанты – деятельность великого русского была напрямую связана с балетом – и цветы, иногда закрывающие надпись – «Венеция – постоянная вдохновительница наших успокоений». Это цитата импресарио, ценителя прекрасного, организатора знаменитых «Русских сезонов», создателя журнала «Мир искусства», вечного искателя, мятежного творца и безусловного лидера – Сергея Павловича Дягилева, вырезанная на камне его же собственного погребального монумента на вечную память.
Возможно, неусидчивый, сложный характер, крупное телосложение, упрямство и воля – дар грандиозного предка, также испытывавшего в свое время интерес к находящейся в далекой Европе Серениссиме. Сам Дягилев утверждал, будто он – потомок императора Петра Первого и их некоторое внешнее сходство, манера поведения и тяга к новаторству не являются случайными.
В семье Румянцевых, к которой принадлежала бабушка Сергея Павловича, когда-то родился ребенок, внешне похожий на царя. Отец мальчика служил при Петре Алексеевиче денщиком, а учитывая безудержный нрав Романова и его легкомысленную манеру поведения с женщинами, подобная история может оказаться не просто семейным преданием.
Будучи истинным потомком императора-реформатора или только делая вид, будто он является таковым, Дягилев тем не менее совершил в своей жизни нечто похожее.
И если Петр открывал России Европу, «прорубая окно», то Сергей из этого «окна» показывал наилучшие достижения империи искушенному Старому Свету.
Где бы он ни был и как бы ни складывались дела, практически неизменно для отпуска выбиралась Венеция – город, впечатливший великого импресарио еще в юности. Первое знакомство случилось во время европейского путешествия в восемнадцатилетнем возрасте вместе с кузеном – Димой Философовым, когда Сергей восхищался окружающей красотой Светлейшей, сравнивая ее с волшебным царством.
Двоюродные братья много ходили пешком, катались на гондоле, слушали историю в изложении гида, поднимались на колокольню Святого Марка, осматривали музеи и дворцы. Посетили молодые люди и театр «Ла Фениче», но не пришли в восторг ни от услышанной оперы «Миньон», ни от самого театра. Юноши, недолго думая, покинули скучное представление, даже не дожидаясь его окончания. Несмотря на это, сказочный город на воде будоражил их воображение, хоть и вызывал разнородные впечатления.
С одной стороны, Сережа был сражен великолепием Венеции, с другой – отмечал безжизненность и мрачность, резюмируя в итоге, что «это чудный, но несколько тоскливый городок».
Однако чары республики крылатого льва и ее заманчивая привлекательность все же пленили Дягилева, превратив Венецию в неотъемлемую и дорогую сердцу часть жизни. Уже за 27 лет до кончины в письме мачехе он пророчески предугадал грядущую смерть в лагуне: «Итак, я убеждаюсь, что окончу дни свои здесь, где некуда торопиться, не надо делать усилий для того, чтобы жить, а это главная наша беда, мы все не просто живем, а страшно стремимся жить, как будто без этих усилий жизнь наша прекратится» [41].
Впрочем, Дягилев, как никто, жить умел. Загораясь разнообразными амбициозными проектами, он практически не знал компромиссов и неизменно шел до конца, иногда ссорясь с друзьями и теряя расположение покровителей. При этом все отмечали невероятное обаяние Сергея, это оружие, помогавшее ему играючи добиваться желаемого и получать, казалось бы, невозможное. Невзирая на сопутствующие трудности, импресарио, следуя собственному творческому видению и умению раскрывать настоящие таланты, был в состоянии создать грандиозное событие, что привлекало колоссальное внимание общественности. Будь то проводимая им выставка, созданный журнал, показанные в Европе оперы или сильнейшая сторона, что станет визитной карточкой, – балеты. Он делал все иначе, свежее, ярче, провоцируя творческое новаторство и расчищая путь яркой культуре, устремленной в будущее, но помнящей о классике прошлого даже в самых своих дерзких идеях.
Не случайно эпиграфом к статье первых выпусков знаменитого издания «Мир искусства», что определило культуру на рубеже эпох и продавалось даже в итальянском Милане, Сергей выбрал цитату божественного Микеланджело: «Тот, кто идет за другими, никогда не опередит их». Опередить Дягилева тоже не представлялось возможным – этот человек знал настоящий рецепт успеха.
Иногда вдохновительницей, привлекающей фортуну, выступала любимая Венеция, с которой у Сергея Павловича связаны как счастливые моменты, так и драматичные события жизни, напоминавшие театральную постановку.
Начнем с приятного. Именно на отдыхе в Венеции вместе с другом юности – Львом Бакстом и главным танцором «Русских сезонов» Вацлавом Нижинским родилась идея «Шахерезады» – виртуозного, восхитительного спектакля, что станет одной из легенд дягилевской антрепризы. Помимо бесспорной звезды, коей являлся Нижинский, в восточной сказке участвовала и известная танцовщица – богатая наследница Ида Рубинштейн, отличавшаяся свободной манерой танцевать перед публикой практически обнаженной. Но главным героем после парижской премьеры в июне 1910 года неожиданно для всех стал художник.
Выполненные Бакстом декорации и костюмы придали спектаклю такую незабываемую восточную пленительную красоту, что на ничего не ожидавшего Левушку (как ласково называли его друзья) внезапно обрушилась, словно горная лавина, оглушительная слава и большой интерес общества. Бакст в один момент сделался знаменитейшим художником мира.