Украшался рельефами, вытянутыми окнами, наращивал этажи и престижные piano nobile – наиболее роскошные уровни с залами. Появились три упругие арки, выходящие к воде, острые готические завершения, капители и медальоны.
Имелась и редкая для Венеции особенность – сквозной полукруглый коридор-проход, ведущий от площадки сзади палаццо к воде. Он позволял иметь доступ к главной городской артерии – Большому каналу, – в том числе людям из соседних владений.
Конечно, нес он и определенную выгоду. Помещения снимали в аренду гондольеры, рабочие, торговцы, используя их в качестве склада. До сих пор над дверями портика сохранены старинные ориентиры и указания, сделанные рукой дельцов из прошлого. Коммерческий дух не покинул привычное место: даже сейчас тут царит творческая атмосфера, манят магазины, где представлены различные изделия ремесленников и дизайнеров.
Семья да Мосто, тоже имевшая отношение к торговле, зафиксирована в документах как «новые» патриции, известные своим богатством и верностью республике. Состояли они и в Большом Совете, участвуя в важнейшей административной процедуре, подчеркивающей статус, – выборе дожа. Заметное присутствие рода в жизни города прослеживается со Средневековья до Возрождения, а среди наиболее ярких фигур семьи следует выделить Альвизе – торговца, путешественника, исследовавшего далекие берега Африки и острова Кабо-Верде, и мореплавателя Бертоламио, занимавшегося также собиранием полезной информации в политических и экономических интересах Венеции. Род обретал влияние, а некоторые его представители отличались отвагой и умением принимать оригинальные для своего времени решения.
Знаменит Ка' да Мосто и одноименным трагетто [9] да Мосто, что курсировал от каменного дворца до моста Риальто, перевозя товары и людей, начиная с далекого XIII века.
Изначально, пока семья владельцев размеренно жила в просторном палаццо, лодка предназначалась для личного пользования, но затем благодаря коммерческим интересам проходимость портика и количество транспорта увеличились.
Торговцы отдавали предпочтение трагетто, так как это был быстрый способ сообщения между районом у Риальто, островами и кварталом Святых Апостолов. С годами он становился все популярнее, и в XIX веке упоминается как «проход к трагетто до Мурано». Хотя имя менялось не единожды: будучи также «лодкой Ка' да Мосто» и даже фигурируя как «трагетто “Белого льва”» – великосветского отеля, пристанища королей и вершителей судеб мира.
Названная в честь царя зверей, гостиница обозначается в исторических рекомендациях для путешественников как одна из лучших в городе, а в XVIII веке слава «Белого льва» достигает своего пика. Не случайно отель с прекрасным видом, что хвалили современники, избрал для пребывания в Серениссиме император Священной Римской империи Иосиф II, сын Франца I и Марии Терезии.
Любивший путешествовать инкогнито, правитель предпочитал свободу сковывающим и длительным протокольным церемониям. Останавливаясь в локанде [10] на Большом канале, он мог рассчитывать на автономность и неузнанность, ведь «Белый лев» помогал венценосным гостям избежать предписанных республикой правил, установленных для случаев посещения города членами королевских семей. Тайный приезд императора тем не менее согласовывался с Сенатом республики и не являлся секретом для администрации города.
Отелю суждено было стать не только пристанищем монарха, скрывавшим его персону, но и местом встречи четырех братьев. Император и один из них приехали одномоментно. В ожидании остальных они гуляли по Венеции в масках, и, плутая в узких улицах, спрашивали дорогу у ничего не подозревающих прохожих. Затем к ним присоединились еще двое родственников.
Правитель, отличавшийся свободными нравами, не допустил великосветских ритуалов даже при встрече с членами семьи. Как описывают историки, он увидел из окна подплывающую лодку, спустился по лестнице, чтобы встретить брата, а когда тот по этикету хотел поцеловать руку, то предоставил для лобызания свое лицо.
По окончании венецианского путешествия Иосиф II щедро оплатил выставленный счет, оставив в «Белом льве» большую сумму в качестве благодарности, в отличие от гостившей в палаццо семь лет спустя четы князей Северных – под этим именем по Европе инкогнито путешествовал сын российской правительницы Екатерины Великой, царевич Павел Петрович с супругой.
Будущий самодержец покрыл лишь половину от запрошенной стоимости, остальное владельцам пришлось требовать от чиновников. Но то было в самом конце. Начиналось же все обнадеживающе: по приезде гостей ждала насыщенная программа из спектаклей, праздников, балов, приемов, карнавала и регаты.
Январь 1782-го, ознаменовавшийся визитом высокопоставленной четы в Венецию, выдался теплым. Практически весенняя погода для самого сурового сезона года воспринималась Павлом как чудо. Можно было забыть о тяжелых одеждах, привычных на Родине, и греться в случае необходимости горячим шоколадом в знаменитом и старейшем из сохранившихся кафе Италии – «Флориан» на площади Сан-Марко.
Светлейшая очаровывала будущего императора не только благодатным климатом, но и своей красотой, необычностью, влиянием. Тогда она – один из важнейших городов Европы, притягивающий, словно магнит, в свои роковые незабываемые объятия. Это время Казановы, всепоглощающей страсти, вседозволенности развлечений, водоворота карнавалов, свободы и стирания граней морали благодаря надеваемой маске.
При этом Республика Святого Марка – одно из первых государств на территории Италии, сделавших шаг навстречу установлению дипломатических отношений с Российской империей. К тому же предпринятая русским флотом в 1768–1774 годах успешная Архипелагская экспедиция сподвигла Царицу Адриатики смотреть с уважением и серьезностью на далекую державу. В качестве подтверждения такого отношения во время визита в город царевичу представили адмирала Анджело Эмо и продемонстрировали легендарные верфи Венеции.
В целом программа наследника русского престола представлялась насыщенной. Иногда в письмах встречаются жалобы на малое количества сна, но диковинный город и окружающая обстановка вдохновляли и придавали сил Павлу Петровичу. Супруги с радостью погружались в венецианскую суету и, конечно, согласно традиции, носили маски.
Классическая женская моретта [11], которую предполагалось держать ртом за специальную деталь, в результате чего дама становилась молчаливой, Марии Федоровне не подошла. Супруга царевича примерила ее, но постоянное желание делиться эмоциями и впечатлениями с мужем не способствовало ее длительному ношению. Немудрено! Ведь поводов восхищаться оказалось предостаточно.
Чета посещала соборы, монастыри, дворцы.
Как поклонника стиля и творчества Андреа Палладио, Павла привлекала базилика Сан-Джорджо-Маджоре, спроектированная легендарным зодчим.
Впечатлила его и массивная Санта-Мария-делла-Салюте, триумфально возвышающаяся над водами Большого канала.
Не оставил равнодушным и собор Святого Марка – на тот момент не являвшийся главным, а выполнявший функцию капеллы дожа с неописуемыми сокровищами: сверкающими в темноте мозаиками, старинными образами и великолепным Золотым алтарем.
Посетил наследник и главную базилику Венеции – Сан-Пьетро-ди-Кастелло на окраине, где присутствовал на богослужении, проводимом венецианским епископом. Статус «главной» аннулирует через некоторое время Наполеон, по инициативе которого пальму первенства получит дожеский Сан-Марко. Бывший кафедральный собор погрузится в сон и уединенность, радуясь редким посетителям, дошедшим до его белоснежного фасада в отдаленном городском сестьере[12] Кастелло.
Конечно, один за другим следовали приемы у знатных горожан, в частности у прокурора Андреа Трона, важного человека в Венеции. Благодаря имеющемуся статусу и заслугам он вполне мог претендовать на роль дожа, если бы не супруга – Катерина Дольфин. Прекрасная, эрудированная, привлекательная, творческая женщина, она выделялась даже в свободолюбивой Венеции: читала запрещенные книги, не посещала церкви и легкомысленно оставляла за собой шлейф ярких любовных историй.
Догарессой (супругой дожа) по причине неоднозначной репутации дама стать не могла, но блистать в венецианском обществе, быть второй леди республики, оставаясь при этом любимой женой влиятельного человека, оказалось возможным. Ее палаццо видело в качестве гостей монархов, послов, ученых, людей из мира искусства, вошедших в историю. Водила дружбу Катерина и с настоящей догарессой, которая, несмотря на положение, не могла законно им пользоваться и появляться на приемах.
Есть версия, что дож Паоло Реньер увидел ее в Константинополе, где юная девушка зарабатывала хождением по канату и циркачеством на публике. Недостаточно высокий статус стал преградой для официальной светской жизни, а одно из условий брака заключалось в отказе от роли «первой леди». Из деликатной ситуации вышли следующим образом: на приемах дожа сопровождала его разведенная внучка. На тот момент общество считало это куда приличнее, нежели ошибки первой профессии в далеком прошлом.
Вероятнее всего, с опальной догарессой Павел Петрович и Мария Федоровна познакомились как раз в палаццо у Трона, где собрался весь свет: приезд сына русской императрицы нарекли главным событием зимы.
Вызвали эмоции у царевича и увиденные библиотеки – историческая и невероятно гармоничная Марчиана, что находится на площади Сан-Марко, и книги в палаццо Бембо. Перед глазами гостей из России раскрывались редчайшие экземпляры, старинные издания времен Средневековья, часть собрания Франческо Петрарки, рукопись епископа Виссариона Никейского – ученого грека, занимавшегося образованием будущей супруги великого князя Московии – Софьи Палеолог, племянницы последнего императора Византии. Свою ценную библиотеку он подарил Венеции (в частности, Марчиане), так как именно через этот город его соотечественники прибывали с Востока на Итальянский полуостров.