Три старухи с вязаньем в глубоких креслах
толкуют в холле о муках крестных;
пансион «Академия» вместе со
всей Вселенной плывет к Рождеству под рокот
телевизора; сунув гроссбух под локоть,
клерк поворачивает колесо.
Казалось бы, домашняя, а не гостиничная картина, но Бродский описал происходящую замедленную жизнь пансиона в точности. Пожилые венецианки, сами того не ведая попавшие в рифмы строф произведения, наведывались в «Академию» с рукоделием, спицами и пряжей, чтобы в своем убежище XVII века пообщаться друг с другом и связать теплые носки для любимых членов семьи и родственников.
Также место упоминается в «Набережной неисцелимых» как самый первый приезд в декабре 1972 года: «Мы высадились на пристани Accademia, попав в плен твердой топографии и соответствующего морального кодекса. После недолгих блужданий по узким переулкам меня доставили в вестибюль отдававшего монастырем пансиона… Пару минут я разглядывал мебель. Потом завалился спать».
Роскоши некогда русской виллы и ее элегантности в описании нет и следа. И оно объяснимо: номера, где останавливался поэт, находятся в дополнительном здании, что пристроили к вилле Мараведже позже. Однако писатель мог видеть две нарядные темные колонны с богато украшенными капителями в основном здании. Сейчас это зал, отведенный для завтраков.
Есть легенда, что данная пара колонн является оригинальной частью лоджии авторства знаменитого архитектора Якопо Сансовино при колокольне Сан-Марко на главной площади.
14 июля 1902 года рано утром конструкция, царственно простоявшая почти тысячелетие, неожиданно обрушилась и бесшумно осела, не повредив соседние здания. «Кампанила проявила благородство», – скажет кто-то из венецианцев, ведь чудом удалось избежать разрушений и человеческих жертв. Словно демонстрируя особое Божественное покровительство, золоченый ангел с вершины колокольни грациозно приземлился перед входом в базилику Святого евангелиста Марка. Это явно хороший знак!
Но, несмотря на отсутствие пострадавших и поддерживающие послания от Высших сил, город накрыла трагедия – Венеция потеряла свой стройный символ, доминантой тянувшийся с площади Сан-Марко в небеса. Немыслимо!
Колокольня казалась вечной, мощной, непобедимой. Она столько видела за свою историю: встречала экспедиции венецианцев, возвращавшихся издалека с триумфом и победами, светила как маяк, на расстоянии указывая путникам направление. Здесь Гёте впервые увидел море, Галилей демонстрировал свое изобретение, а колокола нараспев сообщали горожанам о разных событиях. Она родилась в знаковый для республики день – 25 апреля 912 года, в праздник святого Марка евангелиста, и тихо ушла ранним июльским утром в 1902, оставив осиротевших венецианцев перед обломками былого величия.
Обрушение знаковой постройки сильно повлияло на гостившего летом в Венеции великого импресарио Сергея Дягилева. Он всегда смотрел в будущее и прекрасно понимал вред излишней привязанности к прошлому, что может сковывать творцов. Деятель искусства оставил об июльском событии следующую запись: «Культура двадцати веков, давящая на наши плечи, мешает нам творить, и, если бы с башней Св. Марка рухнула бы вся наша милая Венеция, – мы обезумели бы от горя, но… для будущих людей было бы одним серьезным препятствием меньше».
И все же это – исторический символ Серенессимы, ее часть, плоть и кровь. Жить без нее? Об этом не могло быть и речи! Предстояло все построить с нуля – и саму кампанилу, и примыкающую лоджию. Конечно, использовать новые технологии, согласно тенденциям времени, а землю дополнительно укрепить сваями. Решение восстанавливать достопримечательность в первоначальном виде и на том же месте приняли сразу, произнеся легендарные слова, вошедшие в историю: “Сome era, dove era” («Какой была и где была»).
Новое творение, специально открытое 25 апреля, но уже в 1912 году, повторившее как брат-близнец обрушенную колокольню, озарило Венецию, как и в прежние времена. Свое место заняли лоджия, колонны, скульптуры, украшения, львы. Золотой ангел вернулся на вершину защищать своими крыльями бескрайнюю лагуну. Венеция восстановилась в своем великолепии, и траур трагедии потихоньку стал замещаться радостью от долгожданного возрождения.
Однако в городе можно встретить части старой постройки, дышащей ренессансными канонами. Утверждается, будто колонны пансиона являются историческими деталями лоджии, что после обрушения были кропотливо собраны из обломков и с любовью восстановлены.
На них до сих пор видны длинные шрамы в виде трещин на темных прожилках камня. Внешне они соответствуют тем, что красовались ранее, так что легенда о спасенных архитектурных творениях самого Сансовино вполне может являться правдивой. Знал ли об этом Бродский?
Можем лишь строить предположения. Живых свидетелей проживания писателя в гостинице немного. Директор Лучано видел Бродского несколько раз в начале своей карьеры в отеле, но общение в силу большой разницы в возрасте у них не сложилось, исключительно вежливые приветствия. Иосиф Александрович хорошо знал тогдашних владельцев «Академии» и периодически вел с ними беседы. Но пожилые венецианцы давно скончались, и поделиться воспоминаниями некому. Жизнь не стоит на месте.
Кстати, изменения затронули и сам пансион, и его структуру. Во времена Бродского в большинстве номеров отсутствовали ванные комнаты, зато были доступны общие туалеты и душевые. Нобелевскому лауреату о личном санузле оставалось лишь мечтать. Сейчас это необходимая часть инфраструктуры, поэтому номера, где останавливался писатель, как и все остальные, модернизировали.
Один из них – 45-й – как раз такой. Иосиф Александрович гостил в нем. Простая, скромная обстановка, совсем небольшой размер. Кровать, шкаф, окно, стул, стол и небольшое посвящение на стене в честь известного русского гостя. Копия портрета Иосифа, созданного его другом, художником Робертом Морганом, и короткая историческая справка.
В подобном окружении происходило сакральное для нас, его читателей, действо – взаимодействие Бродского с Венецией, взаимопроникновение друг в друга, погружение мыслей в воды лагуны и воздуха с моря в легкие. Открытие, понимание, восхищение, вдохновение, меланхолия, беззаботность, умиление, грусть – кто знает полную гамму чувств, что складывалась, как по нотам, на партитуре этой шаткой земли в душе поэта? В городе, где вода стала частью жизни, мыслей, идеологии и даже духа.
Здесь вид из окна хоть и выходит на небольшую тихую улицу, но сбоку заметен канал. А влажность круглогодично висит в воздухе, зимой особенно колко и настойчиво пытаясь проникнуть к теплому телу, несмотря на многочисленные слои одежды.
Но природные условия – лишь мелочи, не способные отвлечь от главного. Скрываясь в калле, прогуливаясь по кампо, стоя под портиками Прокураций на Сан-Марко в несезон, когда Бродский обычно приезжал в Венецию, сидя за столиками кафе под золотыми мозаиками базилики, останавливаясь на мостах и замирая перед шедеврами в музеях, писатель неизменно вел с Серениссимой диалог, не завершавшийся даже в номере пансиона «Академия» с почти спартанской обстановкой.
Так, без лишних деталей и фанфар, скромно и незаметно, но с каждым разом все неотвратимее, росло нечто всеобъемлющее и безграничное, что найдет выход на бумагу большими тиражами и путь к сердцам людей. Любовь к самому необычному городу мира, зависшему между небом и морем, – Венеции. Что, оплакивая, великодушно решила оставить нобелевского почитателя при себе после завершения его земного пути.
Безусловно, преданность и восхищение были оценены республикой, а длительное взаимодействие Человека и Города способствовало ответному чувству самой Царицы Адриатики к Иосифу Александровичу. Да-да, он все же сумел затронуть сердце великолепной дивы. Что совершенно неудивительно, ведь истинная любовь – она всегда взаимна.
4Армянский монастырь, братья Айвазовские, Гоголь и болонская колбаса
Рожденный смертным, оставил по себе бессмертную память.
Памятник Мхитару Севастийскому
Наиболее яркое впечатление на него произвел грандиозный Рим – Вечный город – место скопления русских художников, образцов античной архитектуры, истории прямо под ногами, жемчужин эпохи Возрождения в церквях, музеях и под открытым небом, созданных по велению могущественных глав Ватикана. Нарядная Флоренция порадовала холмами, башнями, дворцами, ломящимися от шедевров, идеальными пропорциями и памятью о величайших гениях Ренессанса, совершивших прорыв в мировом искусстве. Конечно, увлекал и кипящий эмоциями Неаполь с сочными южными красками и особой, широко выливающейся через край, страстной любовью к жизни.
Но несмотря на расслабляющее итальянское солнце, морские просторы и величайшую концентрацию красоты на квадратный метр, его душа искренне любила родную Феодосию, куда известный в Европе мастер – Иван Айвазовский – неизменно возвращался после самых дальних путешествий по манящим странам.
Лагунной полупризрачной Венеции с ее миражами и отражениями тоже суждено было сыграть в его жизни определенную роль и не только стать героиней пейзажей с неизменно завораживающим морем, но и местом эпохальных встреч.
Талантливый юноша из Крыма родился под счастливой звездой. Его яркий и очевидный для окружающих талант способствовал зачислению в лучшее художественное заведение страны – в Петербургскую Императорскую Академию художеств. И хотя Иван Константинович был моложе положенного для вступления возраста и не соответствовал всем требованиям, не принять во внимание его одаренность не представлялось возможным. Новый студент приступил к освоению искусства за государственный счет, а по завершении учебы получил золотую медаль и право на повышение квалификации в заветной для каждого художника мекке – в Италии.