Жуков на Одере
Жуков, возглавивший 1-й Белорусский фронт, стоял на Одере. Река не была широка, это не Волга, но препятствием она была значительным. Плыли льдины, и немцы укрепляли свой берег с каждым днем: бункеры, минные поля, противотанковые укрепления, пулеметные гнезда. Все это падало на плечи 45-летнему генерал-полковнику Чуйкову, командующему Ударной 8-й гвардейской армии, знаменитому защитнику Сталинграда. Теперь он всматривался в левый берег и ругал союзников: «Если бы союзники не отступили в Арденнах в декабре, американцы и англичане не попросили бы Сталина о помощи, наша линия коммуникаций не была бы такой растянутой и мы смогли бы взять Берлин в феврале». Спешное наступление оставило далеко позади все основные тыловые службы. «Мы нуждаемся в амуниции, в боеприпасах, в коммуникациях. А немцы получили два месяца для подготовки и укрепления своих линий».
Генерал-полковник Михаил Ефимович Катуков втайне благодарил за задержку. Его танки проделали такой поход по Польше, что требовалось тщательное восстановление машин. «Мы прошли 570 километров — это по прямой, а на спидометре танков — 2 тысячи километров». Его заместитель — генерал Гетман добавил: «Азбучная истина войны — победа достигается не взятием городов, а разгромом армии противника. Наполеон в свое время забыл об этом. Он потерял Москву — но, что важнее, он потерял армию. А ведь это был Наполеон».
На других советских фронтах было нечто похожее — желание быстрее нанести смертельный удар, и в то же время стремление основательно подготовить этот последний удар. Ни у кого не было иллюзий, что немцы будут драться за свою столицу с примерной яростью и известным умением. Все трое ведущих — Жуков, Конев и Рокоссовский уже получил от своей разведки сообщения о методичном немецком само-укреплении. Для немцев немалое изменилось с выходом в Германию — они теперь были отличны от самих себя — в Белоруссии и Польше они не имели того, что возникло уже в Восточной Пруссии — чувство, что они защищают родное гнездо.
Красная Армия ждала приказа своего главнокомандующего. В дело входил новый фактор: каждый день пассивности на Востоке означал приближение к Берлину с Запада англо-американцев. Пока генерал Эйзенхауэр держал свое слово, но Черчилль и другие уже начали его подталкивать. Можно ли ждать дольше? На пресс-конференции Эйзенхауэра спросили, кто возьмет Берлин, русские или западные союзники? Эйзенхауэр ответил, что «расстояние на стороне русских». Но тут же добавил, что он «не желает делать никаких предсказаний: хотя Русские ближе к Берлину, перед ними находится вся основная мощь германской армии».
За 21 день войска Эйзенхауэра перешагнули через Рейн и вошли в срединную Германию раньше намеченных сроков. Неожиданная увеличенная скорость перемещения по Германии давала западным союзникам новые возможности. Возникала новая ситуация. Будет ли «Айк» верен прежним обещаниям? Командующий английскими войсками фельдмаршал Монтгомери, стоящий во главе мощной 21 армейской группы, прислал ему в марте требование возглавить продвижение в Германии: «Наш мощный и полнокровный удар по Берлину явится завершением войны». Эйзенхауэр немало размышлял над посланием Монти. Быстрое смещение войск (40 дивизий) с севера к Берлину может быть успешным, а может кончиться ужасным смятением. Предлагалась гигантская азартная игра. И, возможно, риск превышал шансы на успех.
Эйзенхауэр ответил: «Соглашаясь с общей концепцией мощного удара в направлении Берлина, я не нахожу текущее время подходящим». Эйзенхауэр был командующим западными войсками, «Монти» обязан был подчиниться.
А Красная армия начала строить мосты через разлившийся широко Одер и его болотистые окрестности. Немцы начали запускать с севера мины, но русские довольно быстро создали защитные ограждения. Авиации (как и бензина) у немцев практически не было. Со всей страны в Берлин везли зенитные орудия.
У Сталина
В первые дни марта Жуков прибыл к Сталину и нашел его в тяжелом состоянии духа. «Какая ужасная война! Сколько жизней наших людей она унесла. Немного осталось семей, которые не потеряли своих близких». Сталин отпустил охрану, и они ужинали вместе. Сталин удивил Жукова — обычно он просто бросался на еду, в этот раз он долго сидел, опустив голову. Жуков спросил мрачного и немногословного Сталина
о судьбе его сына Якова. Сталин ответил, что немцы вынуждены были уничтожить его, так как не добились его сотрудничества. Он никогда бы не предал свою страну. Обсудили Ялтинскую конференцию. Сошлись в том, что Польша непременно должна быть дружественным Советскому Союзу государством. Вопрос о взятии Берлина Сталин приказал обсудить с начальником Генерального штаба Антоновым. Сталин послал Жукова начать конкретную проработку планов Берлинской операции, и вместе с Антоновым они глубоко за полночь изучали подходы к Берлину с востока. Основной план 8 марта был представлен Сталину.
Жуков на данном этапе поразил немцев — он начал наступление не на Берлин, а значительно севернее. 50-минутная артподготовка предшествовала броску танков Катукова — 1-я гвардейская танковая превратила отступающие немецкие войска в толпу. В Кольберг он вошел 4 марта. На следующий день 61-я армия вошла в Штаргард, прикрывавший путь на Штеттин. Теперь и Жуков и Рокоссовский «занимались» Балтийским побережьем, оставив на время Берлин. Советская авиация решала судьбу германских кораблей на Балтике. Дороги были заполнены потоками беженцев, в ужасе смотрящих на советские танки. 25 марта
2-й Белорусский фронт Рокоссовского вышел к Данцигскому заливу. Жуков затребовал вернуть 1-ю танковую армию Катукова «в прежнем виде». 2-я ударная армия Федюнинского вышла к южным пригородам Данцига, гарнизон которого отверг предложение о сдаче. Штурм окончился 30 марта, а Рокоссовский, верный обещанию, возвратил танковую армию Катукова Жукову. Теперь войска можно было смело посылать на Одер, и 8-я дивизия Чуйкова расположились между Франкфуртом-на-Одере и Кюстрином.
Глава 18МЕЧ ВОЗМЕЗДИЯ
Наши задачи не могут быть ограничены изгнанием врага за пределы нашей Родины.
И.В. Сталин, май 1944
Необходимо обеспечить Советскому Союзу мир в Европе и Азии на период 30–50 лет… Имея это в виду, СССР должен выйти из текущей войны с выгодными стратегическими позициями, которые должны быть основаны на границах 1941 года. Это не исключает возможностей частичной модификации границ (например, с Польшей, с Румынией, с Финляндией и т. п.).
Посол СССР в Британии И. Майский, 1944
Контуры нового мира
Близ Японии наконец-то был взят остров Иводзима — база, откуда тяжелые «Б-29» могли устремляться к Японским островам. Но большие потери в битве за Иводзиму заставили Рузвельта еще раз запереться с военным министром Стимсоном. Тот заверил, что «практически каждый имеющий значимость физик, включая четверых нобелевских лауреатов, задействован. Бомба будет готова для испытаний к середине лета».
Черчилль в конце марта 1945 года усилил нажим: если Рузвельт не проявит твердость в «польском вопросе», тогда премьер-министр открыто доложит об англо-советских противоречиях в палате общин. Нет сомнений в том, что Рузвельт придавал кардинальное значение своей договоренности с советским руководством. От этого зависело осуществление его глобальных замыслов. И он не хотел, чтобы расхождения по польскому вопросу поставили под удар его генеральный план. Поэтому Рузвельт в течение всего марта 1945 года откладывал в сторону предупреждения Черчилля о том, что Сталин идет в Польше и в Румынии своим собственным курсом. Помимо прочего, СССР мог всегда утверждать, что его действия диктуются военной необходимостью, — что и соответствовало истине.
Рузвельт полагал, что выступить вместе с Черчиллем против люблинского правительства в Польше означало бы явно нарушить ялтинские соглашения, а «мы должны твердо стоять за верную интерпретацию крымских решений». Он также полагал, что в Ялте люблинскому правительству было открыто дано предпочтение перед остальными политическими силами в Польше: «Мы ведь договорились сделать несколько больший упор на люблинских поляках, чем на двух других группах». Румыния же, писал Рузвельт Черчиллю, является не лучшим местом для суждения о советских намерениях.
Рузвельт явно считал, что Восточная Европа является зоной особых интересов Советского Союза и не следует ему здесь указывать, «как себя вести». Когда Черчилль оказывал давление на Рузвельта с целью держаться более жестко перед советским руководством, то президент предупреждал, что это «сделает очевидными различия между английским и американским правительствами». Рузвельт в высшей степени ценил ялтинские соглашения и отказывался ставить их под угрозу.
Дж. Кеннан, будущий посол США в СССР, писал другому будущему американскому послу в Москве — Ч. Болену 26 января 1945 года, что Европа должна быть поделена на сферы влияния, что США должны создать собственную зону влияния в Западной Европе и при этом «не должны вмешиваться в события, происходящие в русской сфере влияния, и в то же время не позволять русским вторгаться в свою сферу». В пользу раздела мира на сферы влияния склонялся ведущий американский журналист У. Липпман. С его точки зрения, оптимальная система будущих международных отношений — «региональные созвездия государств». При этом США были бы самой влиятельной нацией в «Атлантическом сообществе», СССР главенствовал бы «на русской орбите», Китай — на «китайской орбите». Безопасность внутри орбит обеспечивалась бы абсолютным преобладанием главенствующей в регионе державы, а общий мир — воздержанием от вмешательства одной великой державы в зону влияния другой.
Еще одно обстоятельство поставило под угрозу единство великих союзников. Как уже говорилось, командующий войсками СС в Италии генерал Вольф встретился тайно в Цюрихе с руководителем американской разведки в Швейцарии Алленом Даллесом. Объединенный комитет начальников штабов не желал участия советских представителей в этих переговорах. Капитуляция немецких войск в Италии сразу же выводила мощные американо-английские силы с юга в центр Европы, перед ними лежали Вена и выход на Балканы. Союзники могли зайти далеко в контактах с руководством СС, чьи части составляли основу сражающихся восточнее Берлина германских сил. В Москве знали о ведущихся переговорах. Нежелание американцев допустить советских представителей на переговоры с генералом Вольфом воспринималось в Москве крайне негативно. Сталин написал Рузвельту, что переговоры с противником возможны лишь в том случае, если это не дает немцам возможности использовать их для переброски своих войск на другой, в данном случае советский, фронт. А немцы уже передислоцировали сюда три дивизии из Италии. 22 марта 1945 года нота Советского правительства обвинила западных союзников в ведении сепаратных переговоров с генералом СС Вольфом (инициативу выдвинул Гиммлер) в Швейцарии. В ноте говорилось о нации, «вынесшей на себе всю тяжесть войны», а теперь проигнорированной. Сталин вместо Молотова во главе советской делегации в Сан-Франциско поставил молодого Громыко. Рузвельт ответил коротко, что немцы стараются раздуть противоречия между союзниками.