Это было похоже на проявление массового инстинкта самосохранения. В час своего самого трудного испытания «с непоколебимым упорством и терпением, с неизменной последовательностью Россия воспитала несколько поколений людей, которые словно были созданы для того, чтобы защитить и спасти свою родину. Никакие другие люди не могли бы их заменить, никакое другое государство не могло бы так выдержать испытание, которое выпало на долю России. И если бы страна находилась в таком состоянии, в каком она находилась летом 1914 г., – вопрос о Восточном фронте перестал бы существовать. Но эти люди были непобедимы… Они умирали в чужих европейских пространствах, окруженные со всех сторон вражескими войсками, в таком страшном русском одиночестве». Благодаря их человеческому самоотрешению, благодаря их мученическому подвигу мы имеем сегодня свободу исторического выбора.
После «Тайфуна»
Многие из тех, кто пережил страшный тысяча девятьсот сорок первый год, утверждают, что следующий – сорок второй – был еще более жестоким. Исчезло частично «извиняющее» обстоятельство поражений Советского Союза и его армии ввиду фактора германской внезапности. Менее убедительным стало оправдание, апеллирующее к отсутствию военного опыта. После битвы под Москвой неубедительным стало фаталистическое утверждение, что немцы принципиально непобедимы. В 1942 г. стало много труднее отрицать, что немцы, действуя за тысячи километров от своих баз, преодолевая русское бездорожье, сражаются эффективнее, с большим умением, с большим искусством и волей. Сражаются лучше. Осознание этого – проклятье, способное довести до безумия и солдата и генерала. Оно определенно выводило из себя Сталина. Предельно жестокая учеба Красной армии продолжалась почти весь 42-й год. До Сталинграда.
Советская экономика 1942 г. была только частью большой довоенной экономики СССР. Потерян был самый плодородный клин пахотной земли. 130 миллионов человек, живших на неоккупированной территории имели теперь вдвое меньше хлеба и мяса на душу населения, чем год назад. Треть железнодорожных путей была захвачена противником. Производство жизненно важных для военной индустрии алюминия, меди, марганца упало на две трети. Миллионы квалифицированных рабочих были либо убиты, либо мобилизованы.
В Ленинграде от голода ежедневно умирали три-четыре тысячи человек. Они умирали на улицах, в своих скромных комнатах, они падали и не поднимались, они засыпали и не просыпались. На Пискаревское кладбище тянулись молчаливые люди с санками, на которых лежали ушедшие из этого мира близкие. И нередко, спустив в братскую могилу своего покойника, хоронящие сами в бессилии падали вслед за ним. Это было молчаливое падение, смерть сделала всех немыми. Эта немота требовала мщения. В маленькой телефонной книжке ленинградской девочки Тани Савичевой значилось: «Женя, умер 28 декабря». «Бабушка, умерла 25 января». «Лека, умер 17 марта». «Дядя Вася, умер 13 апреля». «Дядя Леша, 13 мая». Последняя запись в телефонной книжке на букву М: «Мама, 13 мая в 7.30 утра. Савичевы умерли. Все мертвые. Осталась только Таня». Эвакуированная в Горький, Таня тоже умерла летом 1942 года. Все Савичевы умерли. Что, кроме скорби, ненависти к врагу и жажды мести, могли оставить нам миллионы Савичевых нашей страны? Апрель 1942 года был месяцем самой большой смертности в Ленинграде—102 тысячи 497 человек ушли молча из этого мира. И никто не назовет эту цифру точной, множество людей уходили безымянно.
Сталин сгруппировал войска у Москвы, он был уверен, что при первой же возможности немцы ринутся на столицу. Стратегическую разведку трудно упрекнуть – она давала весьма точные сведения о том, что немцы смещают центр своего внимания на юг, в направлении Донбасса, южной нефти, Кавказа. На Москву немцы пойдут после, а не до выполнения этих своих задач. Это уже знали западные союзники. Один из «кембриджской пятерки» – Кеинкросс по воскресеньям садился на велосипед и по воскресеньям передавал сведения, полученные британскими дешифровальщиками в Блечли, резиденту советской разведки. Сам Черчилль периодически передавал сведения «Бонифаса» Сталину. Эти сведения говорили: вермахт смотрит на юг и планирует сомкнуться на Среднем Востоке с победоносными японцами.
Наступление немцев, перекрытое советским контрнаступлением, становится в февральские дни 1942 г. снова осмысленным профессиональным делом германского командования. Преодолевая прежнюю панику, германские генералы восстанавливают боеспособность своих войск и ужесточают сопротивление движущимся вперед почти по инерции слабеющим советским дивизиям. В истории величайшей из войн битва германской 9-й армии и двух армий Конева (29-я и 39-я) в излучине Волги, как нам кажется, не занимает подобающего ей места, а ведь это была беспримерная демонстрация отчаянного мужества.
Складывается впечатление (по крайней мере, исходя из «противоречивости» дальнейшего планирования), что Гитлер в это время – как и в 1941 г. – лелеял неистребимую надежду на то, что на каком-то еще не ведомом ему и всему миру этапе ослабнет и рухнет великая русская «потемкинская деревня». Ее все более признаваемая мощь окажется такой же зыбкой, как и все в России – от климата до характера людей. Гитлер твердо верил – от этого впечатления не уйти – что где-то есть предел сопротивляемости огромной, но плохо контролируемой, неважно руководимой, отвратительно снабжаемой, несущей неоправданные потери Красной армии. В ожидании этого чуда – падения русского колосса (в которое Гитлер безусловно верил) фюрер германского народа провел много часов, дней и недель. Надежда на это чудо согревала его тогда, когда у профессионалов военного дела начинали опускаться руки.
В осмыслении опыта войны выявились два подхода. Первый подход связан с именем Жукова. Он предлагал перейти к стратегической обороне, к позиционной войне на тот период. Когда военная промышленность освоит новые образцы вооружений и решительно превзойдет германскую промышленность (о масштабах работы которой в Москве знали). Жуков исходил из опасности ошибиться во второй раз, бросить последний мощный людской резерв в непродуманные импровизированные авантюры и позволить немцам проявить себя там, где они сильнее всего – в маневренной войне.
Второй подход игнорировал стратегию, основанную преимущественно на наблюдениях за противником. Надо навязать им свою игру. Ведь получилось же под Москвой? Русский солдат в окопных сидениях теряет свои лучшие качества. Отказ от наступательных операций деморализует его. Все сказанное, увы, не новость, с этой особенностью русской армии мир познакомился с момента ее появления на европейской арене под Полтавой. Так делайте хоть что-нибудь!
План наступательных действий Красной армии на 1942 г. был таков: 6-я армия генерала Городнянского нанесет удар по Харькову с юга; синхронно армейская группа генерала Бобкина начнет боевые действия с Изюмского выступа в направлении на Красноград и тем самым обеспечит безопасность 6-й армии с юго-запада. Северное крыло наступления составит 28-я армия генерала Рябышева и части 21 и 38-й армий, задача которых – движение на Харьков с северо-востока, поворот налево и смыкание с южной атакующей группой. В это время Южный фронт Малиновского обязан был обеспечить безопасность движущихся к Харькову войск с юга.
Часовая артподготовка предшествовала наступлению войск маршала Тимошенко утром 12 мая 1942 года, начатого севернее и южнее Харькова. Южное и северное клинья его фронта вонзились в 6-ю германскую армию генерала Паулюса. Три дня и три ночи продолжался этот штурм германских позиций, и весы удачи колебались в обе стороны. Особенность (и трагедия) ситуации заключались в том, что Тимошенко неукоснительно вводил дополнительные – и очень значительные – войска именно в Изюмский выступ, желая сделать его плацдармом удара в тыл германской группе армий «Юг».
Но еще в начале мая немцы заменили свои противостоящие Изюмскому выступу части румынской 6-й армией, усиливая за счет этого маневра находящуюся севернее, в районе Белгорода, армию Паулюса и находящуюся южнее, в районе Павлограда, армию Клейста. Паулюс отбил натиск наступающих советских войск и приготовился к наступлению на юго-востоке от Харькова.
Всего за один день Клейст переходит Донец и Оскол в том месте, где они сливаются, сужая брешь советского прорыва до тридцати километров. Василевский в Ставке выступает с предложением остановить движение на Харьков, но получает отказ. К вечеру этого ужасного дня Харитонов теряет контроль над своей начинающей на глазах слабеть, терять управление и разбегаться армией, в то время как Городнянский с упорством, достойным лучшего применения, продолжал осуществлять давление в направлении Харькова.
Печально смотреть кадры военной немецкой кинохроники, которые показывают брошенную и захваченную немцами советскую военную технику… Неуклюжесть маневра, незрелая организация операции, безумный порыв в никуда на фоне спокойно выжидающих немцев – все это производит грустное впечатление. Пытающийся рационализировать произошедшее, Тимошенко пишет в отчете, что «следовало остановить наступательные операции 6-й армии 18 мая и отвести на восток не только танковый корпус, но и целиком 6-ю и 57-ю армии». Поздно. Крушение главных атакующих сил советской летней кампании 1942 года состоялось. До конца мая германские войска методично уничтожали эту собранную после Московского сражения мощь, лишая нашу страну возможности перехвата стратегической инициативы. Остановили ли погибшие известные и безымянные воины начавшееся германское наступление на южном направлении? После войны германские генералы будут утверждать, что остановка по времени была минимальной.
К Дону и Волге
Гитлер и руководство вермахта приходят к мысли о необходимости приложить все силы, чтобы постараться сокрушить Россию одним смертельным ударом. Если в прошлом году не удалось ее нокаутировать, то в текущем, 1942 г. ей следует перерезать сонную артерию на южном направлении. Первые идеи смещения центра тяжести на юг обсуждались на совещании в Орше, где Паулюс присутствовал в качестве заместителя Гальдера, а сам Гальдер определил стратегическую задачу так: «Когда погодные условия позволят нам, мы будем считать оправданным всеобщее движение на юге в направлении Сталинграда