Но те, кто пытается сравнить переправу через Вислу с броском через Одер, неизменно склоняются в пользу Вислы. Русское наступление встретило относительно точную работу германских артиллерийских установок, особенно со стороны Франкфурта-на-Одере. И главное: колоссальные силы оказались брошенными на пустую первую линию немецкой обороны. А ведь на военной конференции, посвященной наступлению, ряд высших офицеров рекомендовал обрушиться на вторую линию немецкой обороны. Противотанковой артиллерии было очень сложно наладить поддержку атакующей пехоты.
Готтхард Хейнрици находился в своем командном пункте Шеневальде – к северу от Берлина. Генерал-полковника не удивил час, образ, способ и стиль русского наступления – он был ветераном Восточного фронта. Но большинство офицеров его штаба было поражено мощью развернувшегося наступления. Генерал Бюссе сказал, что это – худшее из всего, что он видел на войне. Пессимизм охватил и полковника Айсмана.
Основная часть германских войск, как и было приказано, отошла ко второй линии обороны. Маневр оказался успешным. Теперь немецкие части ждали подхода русских, находясь в нетронутых оборонительных сооружениях второго пояса. Хейнрици знал, что Жуков будет спешить и быстро наступать, пока германская артиллерия не ударила по мостам на реке Одер. У двух армий (3-й и 9-й) Хейнрици было 700 танков и самоходок. Его войска имели 744 орудия и 600 противотанковых пушек. И все же немецкий генерал в глубине души знал, что единственное, на что он способен – это задержать наступление Жукова. Остановить его или контратаковать у Хейнрици не было сил.
И все же немцы сражались отчаянно. Достичь превосходства на земле Жукову было трудно, даже когда инженеры проложили надежные мосты через Одер для мощной техники. Сказалось недостаточное разминирование немецкого предполья. (Красной Армии трагически не хватало минных детекторов.) Почва была предательски мягкой, и тяжелая техника немедленно увязала в ней. В такой ситуации Жуков не был с начала 1943 г. Он ждал прорыва Чуйкова и Берзарина, но у обоих дела шли неважно. Первоначальный оптимизм Жукова в отношении быстрого форсирования Одера сменился глубоким пессимизмом.
Во второй половине дня 16 апреля Сталин в первый раз выразил свое неудовлетворение делами на участке 1-го Белорусского фронта. Жукову он сказал: «Вы недооценили силы противника на берлинской оси фронта. У Конева дела идут лучше». Сталин посыпал раны Жукова солью: у Конева преодоление Нейссе «произошло без сложностей». Жуков пообещал взять Зееловские высоты в течение грядущего дня—17 апреля.
17 апреля Жуков перегруппировал свою артиллерию и танки. 800 бомбардировщиков нанесли удар по всем возможным целям, артиллерийское сопротивление немцев следовало подавить. В десять с небольшим утра безотказная 1-я гвардейская танковая армия снова бросилась на противника. На «тридцатьчетверках» сидели пехотинцы, танкисты – лучшие в мире – вели бой не за страх, а за совесть. Но и немцам уже некуда было отступать, это была их последняя битва, и они оборонялись с профессиональным мастерством.
День был страшно тяжелым – и, прежде всего, тем, что не дал ожидаемых результатов. Тогда Жуков пошел на крайние меры. Во-первых, он приказал командирам подразделений лично возглавить атакующие действия своих войск. Неумелые действия приведут к немедленному снятию офицерских погон. Во-вторых, Жуков решил рискнуть: по первоначальному плану танки вступали в бой только после взятия Зееловских высот, но теперь Жуков меняет план: танки, вперед! Катуков получил приказ прямо в бункере Жукова. Было ясно: любым путем, за любую цену. На виду у всех Жуков обратился прямо к Катукову: «Вперед и двигаться!» С ноющим сердцем мастер своего дела Катуков бросил доблестных танкистов на ограниченную площадь фронтовой полосы, где они шли по песку и поднимались на холмы с черепашьей скоростью, представляя собой хорошую мишень.
Вторая танковая армия Богданова была направлена в сектор Нойхарденберг. Но почва была такова, что танки не могли обогнать пехоту. Хаос заменил наступление. Ниже Нойхарденберга героев-танкистов Богданова встретили 88-мм противотанковые пушки и немецкие фаустпатроны. Жуков был не менее жестким, чем его соперник из 1-го Украинского фронта. Особым приказом он объявил о наказуемости за «отсутствие решимости». Генерал-лейтенант Попель, начальник штаба 1-й гвардейской танковой армии, заметил своим коллегам: «С нами лев, и он готов показать когти». Этот лев знал только один зов – на Берлин.
В 5 часов утра войска Чуйкова снова бросились вперед. Самоотрешение достигло предела, в этом броске вперед жизнь человеческая отступила на второй план. Жуков приказал штабам приблизиться к фронту на дистанцию штаба дивизии. «Танки и пехота не могут ожидать того, что артиллерия уничтожит все германские войска! Никакой жалости. Продолжайте двигаться днем и ночью!.. К ночи 19 апреля подойти к району Бранденбургских ворот любой ценой».
18 апреля было для Жукова среди всех тяжелых особенно тяжелым днем. Поток раненых с передовой не сокращался. Наступал четвертый день его операции, а он не добился целей, предназначенных для второго дня. Надежда была только на левый фланг, где солдаты Чуйкова, доблестно и беззаветно, по-русски отдавая жизнь за святое дело, сумели потеснить 9-ю германскую армию. Как ни странно, но ему помогало именно меньшее присутствие танков, так обильно горевших справа, где они попадали в оптические прицелы немецких артиллеристов и под огонь фаустпатронов. Более изощренные, менее видимые люди Чуйкова, полагавшиеся только на мать-землю, сумели пройти боевой участок и взяли вскоре после полуночи несколько домов на околице деревни Зеелов. Справа же танки шли волна за волной, так и не перебивая германский волнорез. Сколько их дымилось, сколько молодых жизней погибло в развороченном металле. Это был отчаянный день, и он не дал особых результатов.
Чуйков доложил Жукову, что его армия прижата к земле: «Товарищ маршал, прижали нас временно или нет, наступление окончится победой». Чуйков объяснил, что немцам легко использовать артиллерию и пулеметы в болотистой местности, где они сверху. Идет битва за каждый метр. Его 8-я армия медленно, но наступает.
Сталинградцы 8-й армии не теряются. Хуже не будет. Ближе к земле и расчетливее в движении. Удивительно, но Чуйков пробился и в этот раз. Рота за ротой уходит вперед – и вот уже деревня Зеелов позади. Не только неравны были силы, но и ярость русских не знала предела, это-то и повернуло колесо истории.
Постепенно силы немцев начали слабеть. Генерал Бюссе видел, что его правый фланг уже не выдерживает напора. 56-й танковый корпус Вейдлинга – главная резервная сила немцев на этом участке фронта – таял на глазах. Запрошенные дивизии СС – 18-я и «Нордланд» – запаздывали. 9-я парашютная дивизия, принявшая всю силу первоначального страшного удара Жукова, начинала терять боевую силу. Именно в этот момент фюрер «Гитлерюгенда» Аксман предложил Вейдлингу прислать школьников с фаустпатронами. К чести Вейдлинга, он отказался от такой помощи. «Вы не можете жертвовать этими детьми в уже потерянном деле». Ярость генерала смутила Аксмана, и тот удалился.
В подземной штаб-квартире в Цоссене опустошенный генерал Кребс искал утешение в вине. Сапер Петр Себелев писал этим вечером: «Повсюду раскуроченная немецкая техника, автомобили, горящие танки и множество трупов, которые наши люди тянут к местам погребений. Погода безразличная. Идет мелкий дождь, и наши штурмовики летают над германской половиной поля. Множество немцев сдалось. Теперь они не желают сражаться и умирать за Гитлера».
На юге Конев занял высокую позицию над рекой Нейссе, и он пока был удовлетворен. Обратившись к генералу Павлову, Конев сказал: «Наши соседи включили прожекторы – они нуждаются в свете. А нам желательно больше темноты». Фронт атаки у Конева был 70 километров. А дымовую завесу, искусственную темноту он создал в четыре раза больше – пусть немцы гадают, откуда придет погибель. И этот дым держался – ветер был слабый, но дул с нашей стороны. Это Конева радовало. Не очень радовало то, что западные союзники были всего лишь в 60 километрах от Берлина.
Русские с долей презрения смотрели на реки Центральной Европы. Разве это реки в сравнении с Волгой и сибирскими исполинами? И все же эти реки были важны. Нейссе – река между Форстом и Мускау, была вдвое уже Одера. И все же это преграда, и тот берег ощетинился дулами орудий и пулеметов. Беда была в том, что Нейссе была быстрой рекой с неравными берегами.
Конев начал бой интенсивной артиллерийской подготовкой (145 минут) в 6.15 утра 16 апреля. «За кровь и страдания наших людей – огонь!» Артиллеристы 1-го Украинского фронта тщательно определили цели, и их стрельба не была слепой. И артподготовка здесь длилась дольше, чем у Жукова на севере. «Бог войны гремит сегодня громко». В этом грохоте солдаты не слышали друг друга на расстоянии метра.
Атаковал Конев ровно в 9 утра – к этому времени были готовы понтонные мосты, по которым вперед пошли танки. Маршал Конев через телескоп наблюдал за происходящим из наблюдательного пункта 13-й армии генерала Пухова – с утеса, нависшего над Нейссе. После артподготовки самолеты авиационной армии Красовского начали бомбардировку на фронте шириной в 390 километров – лучшее прикрытие для десанта, который начал свой крестный путь под огнем. Немцы почти не комментировали происходящее. Немецкий лейтенант: «Террор сделал нас безмолвными».
Успеть пробиться на высокий берег в тумане! Понтоны, бочки, годились все виды плавсредств. Для защиты переправы генерал Иванов использовал батареи, которые с коневского берега били по правому прямой наводкой. Некоторые орудия переволокли по дну Нейссе. Две сотни пулеметов прикрывали эту операцию. Поразительно, но переход Нейссе состоялся в 150 (!) местах. За первой волной шла вторая волна, за нею – третья. На западном берегу взвилось красное знамя.