Снаряды зажгли леса, и танки, уворачиваясь от пламени, поспешили к долине реки Шпрее. На минных полях лихорадочно работали саперы. Танковые колоны остановилась у берега Шпрее, и, казалось, надолго. Впереди широкая гладь реки. Но Конев приказал переднему танку идти вперед, и оказалось, что река здесь мелка. Неожиданная большая удача. И вот уже первая бригада пересекла Шпрее, сокрушив слабую в этом месте германскую оборону. В полдень на позициях 5-й гвардейской армии Жадова заработал 60-тонный понтонный мост, что позволило пройти и тяжелым танкам. Три танковые армии уже пересекли Нейссе. Танкистам дан был уже приведенный выше приказ «забыть о пехоте и рваться вперед, полагаясь на моторы». Моторы взревели, и танки помчались в лихой атаке. Здесь было то, что любят танкисты, – оперативный простор.
К вечеру войска Конева сражались уже на второй линии германской обороны. Конев был удовлетворен результатами первого дня своего наступления. Следующими целями он наметил города Штремберг и Котбус. Далее был Люббен – последний пункт сталинской разделительной линии между Первым Белорусским и Первым Украинским фронтами. После Люббена – при благоприятном стечении обстоятельств – Конев мог повернуть к северу на Берлин.
Направленность части его войск на Дрезден была хороша и к месту – немцы не знали предела его амбиций, воспринимали его действия как побочную операцию. Наступала ночь, но Конев вовсе не желал своему фронту спокойной ночи, он, напротив, приказал продолжать наступление и в темноте. При этом одной из главных черт его плана было прикрыть две танковые армии, не измотать их преждевременно. Сталин одобрил действия Конева и попросил обратить особое внимание на Целендорф. В этом городке находился Далем – центр ядерных исследований рейха.
В этой гонке на Берлин 19 апреля появился еще один участник. Маршал Рокоссовский доложил Сталину, что 2-й Белорусский фронт готов к штурму Берлина с севера. Пока маршал говорил с Верховным, фронт полыхал огнем. Ночью авиация дальнего действия нанесла удар по противостоящим силам генерала Мантейфеля, и три германские армии (65, 70-я и 49-я) в 7 утра 20 апреля 1945 г. покинули свои позиции на сорокакилометровой полосе от Альтдама до Шведта. Рокоссовский был сторонником применения дымовых завес и отвлекающих диверсионных мероприятий – ему было важно, чтобы противник не знал реальной цели его наступательных усилий.
Именно поэтому 2-я ударная армия начала наступление в районе Штеттина (хотя собственно Штеттин в данный момент Рокоссовского не интересовал). Стоявший во главе атакующих колонн Батов (65-я армия) настоял на раннем начале атаки – в 6 часов 30 минут утра. В предрассветном тумане его 107-й гвардейский стрелковый полк переправился через Западный Одер на самых разнообразных плавсредствах. Несколько легких орудий уже перевезли, но нужны были танки и большая артиллерия, иначе был риск того, что немцы сбросят плацдарм в весенние воды.
Задача была очень сложной – быстро пройти между двумя рукавами Одера, не застрять в весенней распутице и выйти к дорогам, ведущим к германской столице, – на знаменитые германские автобаны. К вечеру здесь были уже 15 самоходок и 31 батальон с 50 орудиями. В телескопический прицел Рокоссовский мог видеть бой за расширение плацдарма. Теперь командующий фронтом был уверен, что генерал Батов открывает ему двери к Берлину. В прорыв следовало ввести основную массу войск. Рокоссовский потребовал вгрызться в берег и ждать подкреплений. В течение ночи с 20 на 21 апреля Батов отбил не менее тридцати германских попыток скинуть его в Западный Одер. Плацдарм держался, но его глубина была недостаточна для того, чтобы служить стартовой площадкой большого броска. Ситуация улучшилась, когда 49-я армия Гришина укрепила плацдарм, обеспечила перелом и открыла поток переправляющихся людей и техники в Центральную Германию.
Рокоссовский отрезал 3-ю танковую армию генерала Мантейфеля от остальных боевых частей группы армий «Висла». Мощный плацдарм по западную сторону Одера позволил ему успешно двигаться на Пренцлау.
На ближайшей к Берлину дистанции танки Катукова первоначально не произвели ожидаемого эффекта. Полевой телефон сообщал страшные вещи: «Мы стоим на каблуках пехоты и не можем двинуться дальше». Катуков вышел к своему штабу: «На протяжении всей войны я никогда не видел подобного сопротивления». Он обязан своими глазами увидеть, что мешает его гвардейцам. Что бы там ни было, он берется взять Зееловские высоты к утру 20 апреля.
Сила силу ломит. Гигантская мощь и абсолютное самоотвержение советских воинов не могли не принести результата. Обильно политые кровью, наконец-то, позади остались злосчастные Зееловские высоты.
Чуйков и Катуков продолжали бои за Зеелов, где столько наших могил разверзлись в апреле 1945 г. Фланги Чуйкова были опасно открыты, и его удачей было то, что силы генерала Бюссе, его 9-й армии, оказались скованными. Чуйков достиг Зеелова в полдень того же дня. Сопротивление было столь отчаянным, что Чуйков потребовал еще один день, чтобы погасить очаги сопротивления между Одером и Берлином.
Войска 1-го Белорусского фронта ворвались в ключевой пункт германской обороны – Мюншеберг. Было 19 апреля 1945 г., 9 часов вечера, когда 82-я гвардейская стрелковая дивизия ворвалась в этот город с востока. Чуть севернее был взят городок Вризен. Это были решающие вехи. Находясь на пределе своих физических возможностей, Жуков увидел пресловутый свет в конце туннеля. Именно поздним вечером в четверг, 19 апреля, маршал увидел реальные признаки того, что противник слабеет и поддается. Взята третья линия германской обороны на фронте шириной в 70 километров, от Альт-Одера до Кунерсдорфа.
После нескольких дней кромешного ада удача пришла к войскам Красной армии. Это поняли по обеим сторонам фронта. Штаб армейской группы вермахта «Висла» получил сообщение, что германские части отступают. Генерал Бюссе позвонил Хейнрици и признался: «Сегодня – день кризиса». Он спрашивал, какая часть обороны важнее – южная или северная? Его войска (9-я армия) были разделены, и он не знал, что сделать главной точкой опорных усилий. Тогда-то и сбылось: передовые части Жукова 19 апреля начали выходить к пригородам германской столицы.
На следующий день Жуков пошел на изменение своей тактики. Быстро последовала серия приказов. Бомбардировочная авиация должна подавить германскую артиллерию. В то же время следовало подтянуть советскую артиллерию. Жуков отдал приказ произвести артиллерийский обстрел германской столицы. А танкам, не снижая скорости, войти в пригороды.
Впереди столица страны, ворвавшейся в наш, пусть не самый обустроенный, но родной дом; столица страны, принесшей нам неисчислимое горе, порушенные судьбы, миллионы могил. Впереди Берлин, этим все сказано…
В 11 утра 20 апреля Жуков поспешил на именины Гитлера. Суровый маршал не мог остановиться, он мстил за полегших в бескрайних полях и за свою порушенную деревню, за остановившиеся сердца праведников и за миллионы могил. Впервые его артиллерия готовилась бить прямо по Берлину. Это сейчас не так ощутимо, но тогда, когда пехота узнала, что впервые их артиллерия бьет по германской столице, ее охватил приступ ликования. Генерал-лейтенант Колмогоров отдал приказ: «По логову врага, Берлину, – огонь!» В небо пошли трассирующие пули солдатского салюта.
Инженеры феноменально быстро ремонтировали пути от Кюстрина на Берлин, на платформы ставили огромные осадные орудия, захваченные в Силезии. В первой половине дня 20 апреля взят Бернау (любой, кто знаком с Берлином, знает этот пригород, тогда городок в 12 километрах к северо-востоку от центра). Свободно вздохнул Богданов – его танкистам надоело маневрировать между орудийными стволами, теперь они выходили на любимый простор. Два его корпуса начали обходить германскую столицу с севера. 5-я ударная армия Берзарина (будущего коменданта Берлина) приступила к очистке еще одного пригорода – Штраусберга. Через несколько часов его добычей станут пригороды Ладенбург и Цеперник – выход к центру с северо-востока. Другие части Жукова устремились в направлении Ораниенбурга – на северо-запад от берлинского центра. А позади завершалось окружение 9-й германской армии Бюссе (ее остатков) и 56-го танкового корпуса Вейдлинга.
Восточная часть Берлина и пригородов уже ощущала мощь наступления Жукова. Картины падали со стен, дома подвергались землетрясению, звуки войны заглушили шум большого города. Вейдлинг ввел 56-й корпус в Берлин, в Кёпеник-Бисдорф. Это означало, что предстоит еще один смертельный бой. Сопротивление все еще было значительным. Да, в небе уже не было некогда всемогущих люфтваффе. Но за каменными добротными немецкими домами наряду с малозначащим фольксштурмом на пути были и такие части, как 1200 солдат СС из личной охраны Гитлера.
И все же Жукова уже не остановить, 20 апреля был его день. Штабу 1-й гвардейской танковой армии поступил радиоприказ от Жукова: «Катукову, Попелю. 1-й гвардейской танковой армии поручается историческая миссия: первыми ворваться в Берлин и водрузить Знамя Победы. Вы лично отвечаете за исполнение. От каждого корпуса послать одну из лучших бригад на Берлин и издать следующие приказы: не позднее 4.00 часов утра 21 апреля любой ценой прорваться в пригороды Берлина и сразу же передать для Сталина и для прессы сообщение об этом. Жуков». Никто не «похитит» у Жукова приз его жизни, плод его нечеловеческого упорства, бездонной работы и военного гения. Приглашая мировую прессу, он как бы обходил Сталина (если тот заартачится). Отныне Берлин находился под постоянным огнем артиллерии Жукова, но к победе его могли привести лишь гусеницы его танков.
Но даже бомбардировка берлинских улиц не увела с них стоящих в очередях берлинцев: жажда еды, голод преодолел страх. Домохозяйка: «В Вилмерсдорфе разрывы становились все ближе и ближе, улицы начали пустеть, если не считать женщин, стоящих за продуктами. Периодически проезжали немецкие танки, опасающиеся попадания под огонь русских пушек. В понедельник снаряд попал в мужскую очередь за сигаретами. Во вторник снаряд разрушил пекарню, в которой были люди». Германское министерство иностранных дел просигнализировало иностранным миссиям: «Ввиду сложности ситуации и особенно административных трудностей, большая часть министерства перемещается в новые здания».