Начиная с 21 апреля 1945 г. танки Жукова брали одну улицу за другой, уже привычно ожидая юношей с фаустпатронами. Вокруг одного танка создавалась боевая группа с противотанковым орудием, пулеметом и несколькими автоматчиками или огнеметчиками. Пушки били по зданиям, где очевидным образом был очередной пункт обороны. Развалинами овладевала пехота. Потери с обеих сторон были чрезвычайными. Немец описывает мальчишку с автоматом, бегущего со снесенной нижней частью лица, с глазами полными ужаса.
Между тем, вихрь поднялся с юга. Броня крепка, и танки Конева были действительно быстры. Рыбалко и Лелюшенко оторвались от своих пехотинцев на большое расстояние. Они загнали в тупик старую знакомую – 4-ю танковую армию вермахта (правда, бледную тень прежней всесокрушающей силы), прошли часть зоны ответственности 9-й армии Бюссе и видели на дорожных указателях два хорошо известных указания – Цоссен и Потсдам. Оставался открытым, зияюще открытым, правый фланг. Что, если части германской 9-й армии повернут направо и отсекут танки Рыбалко и Лелюшенко? В ответ на звонок Рыбалко Конев говорит: «Не беспокойся, Павел Семенович. Не беспокойся из-за отрыва от пехоты. Спокойно иди вперед». Конев посылает на прикрытие фланга 28-ю армию Лучинского. В этот день неукротимый Рыбалко прошел почти 40 километров. А Лелюшенко еще больше, едва не пятьдесят.
Севернее ударные бригады Катукова—1-я и 44-я – не мешкая, приступили к выполнению исторического приказа маршала Жукова о выходе в центр Берлина. Путь вперед был необычен. Горели лесные массивы, и дым застилал видимость, а на каждом повороте затаились с фаустпатронами мальчишки из гитлерюгенда. (Именно в эти часы 20 апреля Гитлер награждал детей с фаустпатронами и слышал дальний привет юбиляру – пушки Жукова били непосредственно по району гитлеровского бункера. Мир не порадовал фюрера, и тот, сгорбившись, стал спускаться в затхлую тишину своего бункера.) Карта боев говорила об обреченности Берлина, между немецкими 9-й и 4-й танковой армией проскользнули как тени всадники гитлеровского Армагеддона – танки Конева.
3-я ударная армия Кузнецова вошла в Берлин с северо-востока. Жуков приказал Кузнецову прекратить окружение отдельных участков сопротивления и идти прямо к центру города. Пригодился огромный опыт борьбы в бесчисленных оставленных за спиной городах – войска создавали боевые группы, приспособленные к боям в городских условиях. Пушки, «катюши» и огнеметы давали берлинцам представление о Сталинграде. 5-я ударная армия Берзарина вместе с 12-м танковым корпусом вошла в Берлин с севера. Катуков и Чуйков были уже в Фюрстенвальде, Эркнере и Петерсхагене – на улицах восточной части германской столицы. Фаустпатроны, снайперы и минные поля замедляли их движение, но остановить уже не могли.
Рокоссовский уверенно шел с севера, Берлин и его притягивал как магнит. Но когда правый фланг стал двигаться с хорошей скоростью, а 61-я армия пересекла и Одер и Хавел (находясь фактически в тылу 3-й танковой армии Мантойфеля), полностью отрезав ее от Штайнера и других осколков группы армий «Висла» – теперь Рокоссовский уже не имел шансов, поскольку Жуков занял северную дорогу на Берлин.
Оставалось примерно 20 километров для того, чтобы встретиться с дивизиями Конева и замкнуть окружение Берлина. К 7 вечера 22 апреля 9-й гвардейский танковый корпус пересекает Хафель и укрепляется у Хеннигсдорфа.
Впервые возникла реальная возможность того, что солдаты Жукова, Конева и Рокоссовского, не разобравшись, вступят в братоубийственный бой. Танки 1-го Украинского уже овладевали южными районами Берлина. Всего сотня метров отделяла Конева от рейхстага. Офицеры Конева были очень обижены. Когда один из них встретил Чуйкова и пожаловался на то, что Жуков перешел им путь, Чуйков пожал плечами как бы безразлично: «Простите, но я всего лишь исполнял приказ».
С каждым часом Берлин становился все менее привлекательным городом. Никакие городские службы не работали. Покойников никто не убирал. Жители забились в подвалы. Вода не шла. Электричество подавалось лишь пару часов в день. В крупнейшем бомбоубежище – «Анхальтер-Банхоф» сбились 12 тысяч человек, пробывших здесь многие дни. Даже двигаться было практически невозможно. И почти невозможно дышать.
Мегаломания Гитлера даже в эти дни не знала предела. Он считал, что, вовлекая Красную армию в Берлин, вермахт может осуществить колоссальное окружение (некое повторение Киева и Вязьмы 1941 г.). Вот его слова 23 апреля 1945 г.: «Противник знает, что я нахожусь здесь. Это дает нам превосходную возможность завлечь противника в капкан здесь… Я думаю, что у нас еще есть четыре дня. Все решится в эти четыре дня».
Последующие дни были для Гитлера полны горького разочарования в людях из своего ближайшего окружения. Он получил от Геринга письмо: «Мой фюрер! – В свете того, что Вы решили остаться на своем посту в крепости Берлин, не согласитесь ли Вы с тем, что я возьму на себя полное руководство Рейхом – с полной свободой действий внутри страны и за ее пределами, в соответствии с декретом от 29 июня 1941 г.? Если никакого ответа не поступит к 10 часам сегодняшнего вечера, я буду исходить из того, что Вы потеряли свободу действий, и буду считать вступившими в силу условия Вашего декрета, и буду действовать в интересах нашей страны и нашего народа».
Гитлер снял Геринга со всех занимаемых им должностей, лишил его всех титулов. Войска СС окружили Бергхоф, и маршал авиации Геринг фактически стал пленником.
Решился на предательство и Гиммлер – он начал непосредственные переговоры с шведским графом Бернадотом в ночь на 23 апреля и официально попросил того организовать перемирие на Западном фронте. (Шеленберг уговорил Гиммлера не возвращаться в бункер, поскольку Гитлер приготовил ему суровую судьбу.)
Мотив, что вокруг – предатели, стал заглавным в психике Гитлера. Но берлинцы уже не верили не только фантазиям Гитлера, но и его обещаниям, типа того, что «армия Венка» освободит Берлин. А именно это провозгласил Геббельс 24 апреля 1945 г.
К 25 апреля 1945 г. Берлин был полностью окружен. К 27 апреля протяженность германской линии обороны составила 15 километров, глубиной в пять километров. Острые на язык берлинцы стали называть свой город Reichsscheiterhaufen – «погребальный костер Рейха». Этот костер защищали 45 тысяч германских солдат, 40 тысяч волонтеров Фольксштурма, три тысячи детей из гитлерюгенда. Части СС окружили защитным кольцом рейхсканцелярию и правительственные дома в районе Вильгельмштрассе – в этих частях было много прибалтов и других иностранных членов СС. Это был настоящий «легион смерти», знающий, что пощады ему не будет. Именно к этому времени Кейтель и Йодль уговорили Гитлера перевести войска с Западного фронта на Восточный. Штабы вермахта издали соответствующие приказы.
В Берлине
23 апреля Сталин окончательно провел разграничительную линию между фронтами Жукова и Конева. Конечной точкой наступления Конева он обозначил в Берлине вокзал Анхальтер. Так Сталин отметил вклад Жукова в победу в этой войне, ему предоставлялось право поставить последнюю точку, сделать символический жест. Защитник Москвы и организатор Сталинградской эпопеи становился победителем Берлина.
Восемь армий сражались со страшными усилиями, стремясь преодолеть германское сопротивление в условиях мегаполиса. Чуйков рано утром 25 апреля рассматривал город – море крыш – из ванной комнаты угловой квартиры на верхнем этаже пятиэтажного старого дома, где окно выходило наружу. Точнее говоря, командарм смотрел сквозь щель в стене. Город был плоский, и Чуйкову были видны многие укрепления обороняющихся. ОКХ переместился в традиционное место военных министров Пруссии и Германии – на Бендлерштрассе. Здесь к небу поднимался черный и желтый дым. Острие атаки будет направлено именно туда. Ландвер-канал и бетонированный поворот Шпрее привлекали особое внимание Чуйкова – там рейхстаг и рейхсканцелярия – цели предстоящих боев. Особую неприязнь Чуйкова вызывали здания восемнадцатого века – их огромные стены с трудом поддавались даже артиллерийским снарядам.
Чуйков переложил с места на место кирпич, и острая боль пронзила руку – экзема, реакция на кирпичную пыль. Слишком много кирпичной пыли было в его жизни, впервые эта экзема поразила его в Сталинграде. Совершенно внезапно здание перед его глазами содрогнулось и просело, это началась военная страда.
Чуйков был озабочен тем, чтобы взять аэропорты Гатов и Темпельхоф – чтобы Гитлер не ускользнул из Берлина. На такую возможность намекали военнопленные, они видели транспортные самолеты с полными баками горючего. Гатов был на западной оконечности Берлина и функционировал весьма активно – самолеты взлетали и садились.
47-я армия уже проделала значительный путь, и ее воины сражались из последних сил. 26-го они ворвались на поле Гатова. Темпельхоф был в трех с небольшим километрах от рейхсканцелярии, именно на него был, прежде всего, нацелен Чуйков. Здесь видели много женщин с фаустпатронами. В землю были врыты танки – даже на взлетной полосе. Советским бойцам очень помогли захваченные фаустпатроны, именно ими были выбиты защитники подходов к Темпельхофу. К обеду 26-го люди Чуйкова ворвались на взлетные полосы Темпельхофа.
…Молодой лейтенант 22-го танкового корпуса Виктор Боев неплохо говорил по-немецки. Это и привело его к неожиданной беседе по телефону. Телефонный аппарат отыскался в одном из берлинских домах, покинутых жителями. Боев набрал адрес справочной. Номер министерства пропаганды? Девушка быстро ответила. Представителю министерства Боев сообщил, что звонит из Сименсштадта и хотел бы соединиться с доктором Геббельсом по важному делу. У рейхсминистра было совещание, но он вышел на экстренный звонок. «С вами из Сименсштадта говорит русский офицер. Когда и в каком направлении вы собираетесь бежать из Берлина? Вы должны помнить, что мы найдем вас, даже если бы нам пришлось прочесать всю землю. И мы приготовили для вас виселицу. Не хотите ли спросить что-либо у меня?» «Нет», – сказал Геббельс и повесил трубку.