Драма в Варшаве всколыхнула всех. В Праге активизировался Вацлав Гавел. Он пишет в книге «Власть безвластных»: «Тот, кто закричал «Король голый!», сломал все прежние правила игры».
Через несколько часов после телефонного звонка Горбачева Раковскому Дьюла Хорн принял в Венгрии решение, которое снова изменило карту Европы. Из ГДР восточные немцы стали переходить границу с Венгрией, а оттуда перебирались в Австрию. Этот поток постоянно рос, а Горбачев с его перестройкой спал сладким сном: «Все как-нибудь решится само собой».
Конечно же, венгры боялись. Хорн послал своего заместителя Ласло Ковача узнать реакцию Москвы на роль Венгрии как моста для немцев из ГДР на Запад. Москва не колыхнулась.
Великая империя пошла по швам. То, за что Советский Союз готов был сражаться с западными союзниками, то, что являлось поясом безопасности СССР, было отдано Горбачевым на ветер как некое побочное явление. Та самая «необычайная легкость», о которой писал в свое время Гоголь.
Сразу после визита Горбачева в Берлин по случаю сорокалетия ГДР в начале октября 1989 г. в Восточной Германии последовали окончательные перемены. Полиция ГДР уже разгоняла группы молодежи, выкрикивающей новый лозунг «Горби! Горби!». Американские дипломаты докладывали, что эти толпы эти постоянно увеличиваются. Горбачев заговорил с Хонеккером в конфронтационном духе. Единственный способ остановить демонстрации по всей Германии – взять на вооружение перестройку. Только так Хонеккер может спасти свой режим. На официальной церемонии Горбачев призвал восточных немцев имитировать советские реформы.
Хонеккер не смог сдержаться. Во время последнего визита в СССР он был шокирован пустотой полок в магазинах. Советская экономика в коллапсе, в то время как в Германской Демократической Республике живут самые процветающие в социалистическом мире люди. Если взять уровень жизни в СССР за 100, то такой же уровень будет в Польше и Болгарии, а в Румынии он будет равен 90. Но в Венгрии этот уровень поднимется до 130, в Чехословакии – до 180, а у чемпиона, в Германской Демократической Республике, достигает 200 – в два раза выше, чем в Советском Союзе. И им еще указывают как вести дела!
По возвращении в Москву Горбачев сказал, что Хонеккер должен уйти – и как можно скорее. «Восточногерманское руководство не может контролировать ситуацию». Горбачев приказал Генеральному штабу, чтобы советские войска в ГДР (почти полмиллиона солдат и офицеров – элитные части) не вмешивались во внутригерманские события.
7 октября Хонеккер приказал секретной полиции ГДР использовать оружие и слезоточивый газ для разгона демонстраций в городах (речь шла, прежде всего, о Лейпциге). Но оппортунистически настроенный шеф секретной полиции Эгон Кренц, зная о позиции Горбачева, выступил против приказа Хонеккера. Тогда 70 тысяч протестующих вышли на улицы в Лейпциге.
Используя этот эпизод, Эгон Кренц на бурном заседании Политбюро СЕПГ 18 октября 1989 г. заставил Хонеккера покинуть свой руководящий пост. Советский посол Вячеслав Кочемасов в своих телеграммах передавал просьбу о помощи в критический час, свой совет спасти Хонеккера. Горбачев сказал своим помощникам, что он «возмущен» некомпетентностью Хонеккера в решении данной проблемы. Чувствующее, куда дует ветер, немецкое руководство оставило Хонеккера и сделало партийным вождем Кренца – немецкого Горбачева.
Но общественное движение, спровоцированное Горбачевым, уже невозможно было остановить. 4 ноября 1989 г. на улицы Восточного Берлина вышло более полумиллиона жителей. Весь кабинет во главе с премьером Вилли Штофом ушел в отставку. Кренц звонил в Москву, прося у Горбачева совета. Горбачев ответил, что граница между Восточной и Западной является искусственной. Если не открыть эту границу, то вспыхнет бунт.
В ночь на 9 ноября 1989 г. проходные точки в Берлинской стене открылись. По столице Германии шел крик: «Стена рухнула!». Реакция Москвы была непонятной. ТАСС сообщил: «Крушение Берлинской стены, которая многие годы была символом раскола Европы, является позитивным и важным фактом». Но и ТАСС и «Правда» объявили, что Москва не позволит крушение восточногерманского государства – «стратегического союзника» СССР. Примечательно, что Горбачев повторял эту свою сказку и после крушения Берлинской стены, выступая в ноябре 1989 г. в Италии…
Тем временем в Болгарии решалась судьба Тодора Живкова. Его сменил министр иностранных дел Петр Младенов. Здесь коммунистическая партия продержалась еще примерно год.
Заволновалась Прага. Собрание студентов 17 ноября 1989 г. взвинтило лишенную ориентиров полицию. 24 ноября на улицы вышли уже 350 тысяч пражан, что заставило уйти в отставку все Политбюро во главе с Милошем Якешем. 10 декабря ушел в отставку президент Густав Гусак. Его место занял драматург Вацлав Гавел.
Вслед за Восточной Европой наступила очередь Прибалтики. Надо отметить, что нахождение прибалтийских республик в составе СССР было закономерным и оправданным как с исторической, так и с политической точки зрения.
– Прибалтика была в составе России значительно дольше, чем Эльзас и Лотарингия в составе Франции – из-за потери которых Париж пошел на мировую войну.
– Прибалтийские государства отошли от России после 1917 г. не в результате некоего народного волеизъявления, а по прямому приказу фельдмаршала Гинденбурга и генерала Людендорфа, решивших таким образом ослабить своего великого восточного соперника.
– Возвращения охваченных левым движением прибалтийских республик в лоно России не произошло в 1919–1920 годах только потому, что британский империализм, посредством посланного в Балтику флота, решил «отогнать» Россию от открытых морей, повернуть колесо петровской фортуны.
– Всякий, кто испытывает моральные конвульсии по поводу реализации пакта Риббентропа – Молотова, пусть просмотрит миллионы метров кинопленки 1939–1940 годов, запечатлевших ликующие толпы и море цветов, которыми встречали Красную Армию в Прибалтике.
– Американские сторонники «восстановления» демократии в Прибалтике пусть лучше вспомнят о сущности полуфашистских режимов там в 20—30-е гг., о бедности населения – а иначе кто объяснит, почему так много прибалтов уехало в США и Аргентину – и не вернулось домой. Неприглядную картину Прибалтики 1920—1930-х годов просто невозможно отрицать.
И теперь, глядя на пустые корпуса ВЭФа, на распущенный Институт инженеров воздушного транспорта, на невероятную проституцию, на феноменальное цивилизационное падение прибалтийских республик, хочется спросить радетелей прибалтийского отрыва, где их историческая мудрость? Не говоря уже о справедливости. И уж даже не поминая солидарность…
11 января 1990 г., прибыв в Вильнюс, Горбачев увидел четвертьмиллионную толпу литовцев. Вторгаясь прямо в толпу, он кричал: «Независимость? Выступим за нее! На рабочем месте, в городах, в республиках, но вместе!» Но то, что срабатывало за границей, не работало здесь. В ходе выборов в Литве в феврале оппозиционный «Саюдис» получил 90 мест из 140. Оппозиционеры победили и в Латвии; в Эстонии они приблизились к половине депутатов. 11 марта 1990 г. Литва провозгласила свою независимость, а Витаутаса Ландсбергиса – президентом. Ландсбергис сказал: «То, что украдено (независимость. – А.У.), должно быть отдано назад».
В период, когда Литва объявила о своей независимости, государственный секретарь Джеймс Бейкер оказал терзающим великую страну силам самую мощную поддержку. Адресованное Шеварднадзе особо доверительное письмо прибыло 25 марта 1990 г. В нем американское руководство еще раз настойчиво подчеркивало свое отношение к трем республикам Прибалтики как к оккупированным странам. Высший орган – конгресс США призвал признать Прибалтику независимой. Мэтлок и его коллеги страшно волновались – они стремились получить в Латвии поддержку 80 процентов живущих в стране латышей и поддержку минимум сорока процентов нелатышского населения. (Тогда никто из нелатышей и в страшном сне не мог предположить, что независимость поместит русских в гетто – лишит их права образования и жизни в родном языке, перемещению через границы и т. п.)
Советский Союз переживал подлинную революцию. Такие оппозиционеры, как Ельцин, уже предсказывали, что правительство Горбачева «может рухнуть в течение нескольких месяцев». Теперь уже и в Москве увидели 250-тысячную политическую демонстрацию. Горбачев мечется, он соглашается на отмену 6-й главы конституции, декларирующей главенствующую роль партии. Но его восхищала «компенсация» – пост президента СССР, который он и занял.
Мартовские выборы 1990 г. дали значительный успех демократам в крупных городах. Горбачев обещал использовать свои расширенные полномочия для проведения экономических реформ в направлении формирования свободного рынка. Его экономический советник Леонид Абалкин обрисовал экономический план, ведущий к масштабной приватизации, созданию системы банков и переменам в налогообложении. Между тем, словеса лукавые уже отозвались на жизни народа. Само начало так называемых реформ вызвало утроение цены на хлеб и панику на рынке потребления.
Еще в декабре 1989 г. состоялся II Съезд народных депутатов СССР. Московская группа депутатов представила «конституцию Сахарова» – радикальный проект, отрицавший социалистический характер государства. Проект перекраивал национально-государственное устройство, ликвидировал иерархическую структуру СССР и превращал в субъекты Союза («структурные составные части») все существовавшие в то время национально-государственные и национально-административные образования числом более 50. Из Российской Федерации выводились все автономии, а оставшаяся часть делилась на 4 округа (Европейская Россия, Урал, Западная Сибирь, Восточная Сибирь) «с полной экономической самостоятельностью». Сахаров так сформулировал «цель народа Союза» – «счастливая, полная смысла жизнь», но свел ее лишь к гражданским правам человека, обойдя молчанием социально-экономические права.