все понимали, что «тут уж не до теорий». Если же кто-нибудь задумался бы, то назвал бы «Это» — то есть режим, установленный в 1991 году и продолжающий существовать посейчас — АДОМ.
Мы находимся в аду. Нас окружает ад. АД — это и есть самое точное политологическое определение того, где мы находимся и какие у нас порядки. АД.
В этом смысле отсутствие «позитивной программы» восстания 1993 года не является дефектом. В нынешней российской ситуации сама идея «позитивной программы» ложна и даже смешна. Не может быть «программы преобразования ада». Ад — это ад, из него нужно вырваться, прогнав или перебив чертей, которые нас в аду держат.
Дело ведь не в том, что нам, русским, нужен некий план «российского национального возрождения» или «национального спасения», который мы — вот незадача! — никак не можем изобрести. Изобретали эти программы пачками, и они никому не нужны. Никакая реалистичная программа «возрождения» невозможна без победы над нерусью, чертями, упырями кремлевскими — а в случае победы она будет уже излишней.
Дело ТОЛЬКО в том, чтобы прогнать чертей. Остальное люди сделают сами.
Исполнитель. Несколько слов о Борисе Ельцине
Опубликовано на АПН 26 апреля 2007 года в качестве некролога
Латынь в России не в моде, но по особенным случаям ее все-таки вспоминают. Вот, к примеру, сейчас резко возросла цитируемость одного латинского изречения. Знатоки приводят его на языке квиритов — «de mortuis aut bene, aut nihil». Люди попроще удовлетворяются переводом: «О мертвых либо хорошо, либо ничего».
Впрочем, приписывается фразочка не римлянам, а древнегреческому мудрецу Хилону и восходит, судя по всему, к архаике, к культу предков. Мертвых почитали и боялись — ну и, соответственно, старались не будить лихо.
В наше просвещенное время aut bene, aut nihil обычно играет роль последнего прибежища негодяя. Когда испускает дух какая-то особенная гадина, хор гадов поменьше дисциплинированно заводит козлиную песнь о высоком таинстве смерти, недопустимости плясок на костях и плевков на могилку, о хороших манерах и скотстве толпы. Попутно желая мучительной смерти всем тем, кто честно называет покойника мразью и поминает все то зло, которое он успел совершить, пока поганил землю своим присутствием. «Как же можно, вы звери, господа, поучитесь сдержанности у античных образцов».
Ну, античные образцы мы знаем. Те же латиняне не скупились на хулу в адрес покойников, особенно высокопоставленных. Полезно в этом смысле почитать хотя бы «Жизнь двенадцати цезарей» Светония, который кое-где и Проханову даст фору. Для людей же со вкусом порекомендую сенековский «Apocolocyntosis», или «Отыквление» — злющую сатиру, написанную в адрес свежепреставившегося императора Клавдия, не отличавшегося особыми достоинствами, но по политическим причинам обожествленного.
Сейчас в России готовится обожествление «первого президента» Эрефии. Разумеется, под истерические вопли — aut bene! aut nihil! aut nihil! aut nihil! Уж оченно запомнился покойный своими деяниями.
Мое положение несколько лучше сенековского. Я сказал все, что о Ельцине думаю, при его жизни, так что ни одна падла не посмеет мне заявить, что я, дескать, топчу труп. Хотя этот конкретный труп заслужил не то что топтания, а —.
Поэтому не буду повторяться. Поговорим лучше о том, чего нам ждать от Бориски сейчас.
Во-первых, нужно отдавать себе отчет в том, что физическая смерть этого существа еще не означает, что с ним покончено. Нет, я не имею в виду ничего мистического или инфернального. Но если под жизнью понимать полноценное функционирование — в данном случае, в политике и в общественном сознании, — то смерть может стать началом карьеры. Вот, к примеру, Ленин по-настоящему заработал (то бишь зажил) именно после смерти. И какое-то время был существенно живее многих живых. А собирался быть живее всех — правда, не вышло, но все-таки… Так что у Ельцина есть перспектива. Тем более очень многие заинтересованы в продолжении его политической карьеры.
Теперь вопрос: кем назначат покойника и какую работу доверят?
Со вторым все более или менее ясно. Живой (или полудохлый, это не столь важно) Ельцин разрушал Россию и уничтожал русский народ. Мертвый будет делать то же самое, но другими средствами. Вопрос в том, какими именно.
Начнем с очевидного. Уже сейчас Ельцина начинают бодренько так рядить в одежды «русского царя», то есть «типичного русского у власти», «русского мужика, дорвавшегося до трона» и т. п. Уже всякая погань раскрякалась о том, что Ельцин-де был «плоть от плоти народной стихии», «вырвался из темных глубин русского подсознания», что его поганые «загогулины» выражали «типичный русский менталитет», ну и вообще [49]. Дальше этого кряка будет больше, пока «русскость» ЕБНа не закрепится в общественном сознании как непреложный факт.
Прожимается это с простой и очевидной целью: наглядно показать русским людям, что сами русские не могут и не должны управлять Россией. Вот, дескать, дали вам «русского царя» — и смотрите, чего он натворил, как накуролесил. А дальше интимным шепотком — «будем же имперцами, призовем варягов, посадим на царство какого-нибудь чудесного осетина».
Ну что ж. Разберемся. Начнем с самого грубого, этнического момента. Так вот, признаем для начала простую истину: нет никаких оснований считать Ельцина русским. Впрочем, нет оснований и к обратному. Старопатриотовский «Эльцинд» — скорее всего выдумка. Просто-напросто в биографии этого человека имеется столько всяких неувязок и темных мест, что делать выводы о его национальной принадлежности по меньшей мере преждевременно. Тут нужно повесить большой и жирный знак вопроса. И все заявления на тему его «русскости» следует презрительно игнорировать вплоть до выяснения всех обстоятельств. И вообще, сначала с Лениным разберитесь, вот уж где «все вроде бы известно», ан нет, до сих пор гремят баталии. А до выяснения — никшните, витии. Был ли Ельцин русским по крови — это науке неизвестно.
Но вот что науке известно точно. Борис Николаевич, уже будучи «на троне», вполне сознательно и довольно талантливо изображал из себя «типового русского мужика». Причем не такого, каким мужик на самом деле бывает — а мужика анекдотического, театрального, книжного.
Он валял ваньку и плясал петрушку, причем с разбором, с учетом аудитории. Перед иностранцами он демонстративно напивался и «дирижировал оркестром», щелкая деревянными ложками (классическая картинка из западной книжки про русских дурачков). Перед «дорогими россиянами» — рыкал, рвал рубаху на груди и картинно дурил. Перед либералами либеральничал, да так, что Новодворская до сих пор с умилением вспоминает дорогого Бориса Николаевича. Бывшим партейным показывал обкомовский норов и повадки, и тоже весьма убедительно. И во все эти роли он обязательно подпускал алярюсса, для каждой аудитории — в привычном и ожидаемом для нее обличье.
Важнейшей из его ролей, конечно, была роль «дурака у власти», причем именно что русского дурака. Тут важны оба слова — «русский» и «дурак». «Дурак» плюс «власть» на фоне «русского» дает, разумеется, «самодура». Самодура Ельцин из себя и корчил, причем исполнение было отменным, на станиславское «верю». Здесь шло в ход все — и пресловутое пьянство (практически не скрывавшееся, а подчеркивавшееся государственной [50] пропагандой), и особое ельцинское рыканье и «словечки», и оформленные под барский каприз решения, все эти «рокировочки» и «загогулины». Весь этот псевдорусский стиль — именно что псевдорусский, лубочно-карикатурный — выдерживался исполнителем роли очень тщательно, с явным расчетом на будущее.
Был ли Ельцин самодуром на самом деле? Очевидно, нет. Человек бежал по очень тонкому ледку и ни разу не споткнулся — это, наверное, о чем-то говорит. Более того, если проанализировать его действия подробно, мы найдем, что наиболее рационален он был как раз там, где решения оформлялись как чистая дурь и тяп-ляп с кондачка. Например, официальная версия Беловежья звучала так: «собрались мужики, выпили, бумажки подписали, потом бац». Такое же «выпили» и «бац» мы встречаем везде, где принимались важнейшие решения. Многие до сих пор верят, что в 1993 году «Ельцин был пьян» и «отдал приказ с бодуна».
Уже отмеченную успешность Бориса Николаевича как политика принято объяснять его «звериным инстинктом власти». Дескать, сидела в Ельцине этакая темная кряжистая сила, этакий медвежий дух, которым он и заламывал всех супротивников. Разумеется, миф о ельцинских «инстинктах» является оборотной стороной мифа о «русском самодуре». На самом деле ЕБН, как большинство хороших актеров, был человеком с крайне лабильной психикой, пил «от нервов», и, судя по всему, был крайне зависим от чужого мнения и чужих решений. Что не мешало, а, наоборот, помогало ему хорошо исполнять роль.
Здесь же возникает еще одна тема — Ельцина как «сильной личности». Повторюсь: Борис Николаевич неплохо изображал «сильную личность» системы «держите меня семеро». На практике же «лев» Ельцин вел себя в политике как типичная «лиса». Выстроенная им «система сдержек и противовесов», с постоянными перестановками, демонстративным фаворитизмом и не менее демонстративными опалами, всесильными временщиками т. п. — это вполне узнаваемая «лисья нора» с ее милыми нравами.
На этом закончим с личными качествами «первого президента». И перейдем к иному мифу — о «свободах и вольностях», которые, дескать, при Ельцине цвели, а потом зачахли.
Обычно поминают экономическую свободу вообще и в особенности свободу слова, от экономизма происходящую. Дескать, при Бориске можно было писать о чем хошь и получать за это реальные бабки. Не то что теперь, когда бабки — и не такие уж густые — выписывают только за глубокий лизинг нацпроектов и клиторинг суверенной демокры.
Тут уж позвольте немного прямой речи. Видит Бог, мне самому преомерзительны и нацпроекты, и суверенная демокра. Но у меня еще не отшибло память. При Ельцине цензура и пропаганда действовали не хуже, а куда лучше нынешних. Просто они были временно переданы в частные руки. Разумеется, не самим ебном, а настоящими режиссерами спектакля, в котором Ельцин отыгрывал свою роль. Но цензура была настолько плотная, что неугодному автору не было ну ни малейших шансов протолкнуться даже вместе с толпой. Да, выходило множество всяких изданий, но все они были на один фасон, и писалось в них, в общем-то, одно и то же. За исключением нескольких специально отведенных резерваций, типа газеты «День» (которая «Завтра»), ничего сколько-нибудь противоречащего генлинии агитпропа не допускалось даже в мелочах. Везде сидели люди с длинными носами и нюхали текст, не содержится ли там какая крамола. Доходило до идиотизма — например, невинное фэнтези одного очень популярного писателя вызвало подозрение в антисемитизме, так как на одной из иллюстраций был изображен отталкивающего вида гном, которого держал за шкирман герой славянской наружности. Писателю пришлось объясняться, чтобы не поиметь проблем с издательством… И это никого не удивляло — поскольку таковы были стандарты.