...Ни государство, ни национальный дух не являются сущностями или субстанциями; еще того менее они - субъекты, которые можно было бы противополагать личности и духу индивидуальному. В эмпирическом мире, а стало быть и для политики есть один только субъект - человеческая личность. Поэтому общественно-политическое начало свободного национального творчества всецело сводится к свободе индивидуального творчества. (...) Если верно, что нация есть начало духовное, то истинный национализм не может быть ничем иным, как безусловным уважением к единственному реальному носителю и субъекту духовного начала на земле, к человеку.
Политическая экспликация этой проблемы предельно ясна: понятия нации, национального духа, народа в руках корыстных или просто недалеких политиков становятся возвышенным псевдонимом для фиксации всякого рода мелкой текучки, грубого эмпиризма чьих-то групповых, а то и личных интересов. Как раз такое наполнение разговоров о русском народе и его исторических правах имеет место в законодательных инициативах российской Думы, о которых мы говорили в начале этой передачи.
Наша тема, однако, далеко еще не кончена.
Мы говорили о нации в плане философском и политическом, убедившись в том, что очень часто, если не всегда, за философию нации выдают именно политику тех или иных небескорыстных групп. В понятии нации, однако, есть еще один немаловажный аспект - культурно-исторический. Особенно интересно здесь взаимоотношение национальной культуры с национальным же государством. Оба понятия в высшей степени реальны, действительно существуют (в отличие от сомнительного объективного духа или нации как личностной, "ипостасной" реальности), но и в этом случае их отношение отнюдь не представляется тождеством.
Об этом очень убедительно написал упоминавшийся уже Г.П. Федотов в статье "Новое отечество", напечатанной в эмигрантском "Новом Журнале" в 1943 году. Об уровне статьи можно судить - даже абстрагируясь от имени самого автора - по такой, например, детали: в разгар войны Федотов высказал убеждение, что выиграть мир можно только на путях федерализма, преодоления укоренившихся предрассудков о благодетельности суверенного государства. Ближайшим этапом на этом пути может и должно стать создание некоей Атлантической федеративной организации, объединяющей в политический союз демократические страны Европы и Соединенные Штаты. Эта мысль оказалась пророческой.
Вот особенно для нас интересные в этой статье высказывания Федотова:
История совсем не подтверждает предполагаемого совпадения государства и национальной культуры. Нация, разумеется, не расовая и даже не этнографическая категория. Это категория прежде всего культурная, а во вторую очередь политическая. ... Не народ (нация) создает историю, а история создает народ. Очень часто культурное единство вовсе не вмещается в рамки общей государственности.
Эта мысль подтверждена убедительными примерами из истории. Если Египет и Китай были национально-культурным единством, то уже Вавилон утратил таковое. Что уж говорить об эллинской античности или Древнем Риме. Средневековая Европа была культурно едина, но это единство достигалось на религиозной, а не национальной основе. Выразительнейшим примером является также Ислам и созданный им политический мир. Очень представителен пример из новой истории - Австро-Венгрия Габсбургов, о которой начали ностальгически вспоминать во времена Гитлера.
Сильные национальные культуры, существующие в ситуации национального единства, - скорее исключения, чем правило, говорит Федотов. Такие исключения, поистине счастливые, -Англия и Франция. Но этого совершенно нельзя сказать о таких великих культурах, как итальянская и немецкая. Для расцвета этих культур не потребовалось национально-государственного единства. Наоборот, с объединением в 19 веке Италии и Германии в них начинается культурный упадок (несмотря на рост германской цивилизационной мощи). Неслучайно в обеих этих странах возник фашизм - как некое перегорание, перегар национализма, столь идеалистически воспринимавшегося в условиях государственной раздробленности.
Этот давно лелеемый, романтический национальный идеал, едва осуществившись, на наших глазах стал отравлять источники той самой культуры, которая его создала, глубоко исказил ее некогда прекрасные черты и привел эти народы на край духовной гибели.
Затем начинается самое для нас интересное:
Ну а Россия? Мы заворожены схемой Карамзина, но она неверна, - говорит Федотов.
Схема Карамзина - это представление о государстве российском не только как о носителе и двигателе всяческого прогресса в стране, но и о неизбежности для этого восходящего движения жесткого государственно-национального единства. Это утверждение рушится уже одним фактом существования Киевской Руси - высшего, по сравнению с московским периодом, типа существовавшей в России культуры. Москва объединила страну государственно, но не могла связать страну культурно. Отсюда Петр и имперский, петербургский период.
Узкая провинциальная культура Москвы оказывается непригодной для организации и одушевления этой колоссальной империи. С Петра Россия считает своей миссией насыщение своих безбрежных пространств и просвещение своих многочисленных народов не старой московской, а западноевропейской цивилизацией, универсальной по своим тенденциям.
Высший пик империи - царствование Екатерины, но ее государство ни в коем случае нельзя назвать национальным государством, говорит Федотов. Культурный пик, золотой век русской культуры - александровское царствование, эпоха Пушкина. Федотов напоминает, что во времена Николая Первого слово "националист" было синонимом слова бунтовщик, - хотя именно при Николае предпринимается первая попытка националистически окрашенной государственной идеологии. Следующее царствование (Александр Второй) - вершина либерализма и европеизма в России. Что же дальше?
Славянофилы воспитали двух последних царей - и крайне неудачно, Национализм оказался одним из ядов, разложивших императорскую Россию. Так за все тысячелетие своей истории Россия искала национального равновесия между государством и культурой, и не нашла его.
Можно теперь припомнить слова В.Борисова о Божьем замысле о народе и задаться вопросом: в чем должно сказаться исполнение этого предполагаемого замысла - в создании национального государства, в построении империи или в творчестве культуры? Мне кажется, что ни один из этих возможных вариантов не отвечает на вопрос, потому что вопрос неверно поставлен, или, лучше сказать, он вообще не должен ставиться. Нам неизвестны и не могут быть известны замыслы Бога. На этом искусственно созданном уровне вообще нельзя мыслить - можно только более или менее красиво говорить. Бердяев говорил еще красивее, когда в предисловии к сборнику статьей "Судьба России", вышедшем в 1918 году писал, что крах в большевицкой революции всего того, что думалось и мечталось о России, не лишает эти думы и замыслы их идеальной правды. Такое легче написать, нежели что-либо из этой установки конструктивное извлечь. Словами можно опьяняться, и такое опьянение способно сохраняться долго - допустим, с 18-го года до 73-го, когда вышел сборник "Из-под глыб" со статьей Борисова. Но много ли трезвее те думские законодатели, которые все еще мечтают об империи - в эпоху уже осуществившегося крушения всех империй? Понятно, что их не интересует культура, совсем не требующая, как показал Федотов, государственного единства творящего ее народа. Их манит призрак силы, государственного могущества. Но это именно призрак, а не потенция, способная реализоваться. Так что тут даже о корысти нельзя говорить - а только о безответственности.
В обсуждавшейся статье Г.П. Федотов напомнил о существовании двух ликов любой страны: отечество и родина. Принцип отеческий - рационально-государственный, цивилизационный; родина знаменует материнское, природное, иррациональное, то есть в глубине культурное начало. Петр Великий рождается в отечестве, Пушкин - на родине. Опыт всемирной истории показывает, что отеческая сторона национальной жизни сравнительно легко рационализируется, здесь возможен выход за рамки нации, к сверхнациональным объединениям, преследующим и осуществляющим вполне реальные общие цели (нынешние примеры - НАТО или Европейский союз). Труднее с материнско-культурным началом, здесь невозможны рационализации, культура - куда больше дитя почвы, чем разума. Но ведь нынче и здесь идет процесс некоей культурной унификации, создания единой мировой культурной модели по образцу современной американской попкультуры. Поэтому именно сегодня вопрос о национальной культуре делается сверхнациональным - он перерастает в вопрос о возможности культуры вообще. Мы видим, что эта проблема вызывает острую националистическую или религиозную реакцию. Не говоря уже об исламском фундаментализме, можно вспомнить позицию Франции - цивилизованнейшей страны, резко выступающей против так называемого американского культурного империализма. То есть современный мир буквально раздираем двумя полярно направленными процессами: один ведет ко всеобщей унификации, как говорят сейчас, глобализации, второй являет всякого рода сепаратистские реакции, вплоть до узко-этнических, как на Балканах.
В этих условиях преследовать цель восстановления империи, возглавляемой одним народом, так называемой титульной нацией - цель, несомненно просматриваемая в нынешних проектах Российской Думы, - предельно утопична и чревата еще большими крахами, нежели тот, что испытал СССР в 1991 году.
Записные книжки из подполья
Появилось первое полное издание знаменитых Записных книжек Ильи Ильфа, подготовленное его дочерью. Книга вызывает смешанные чувства. Как сентиментальные, так и прагматические мотивы составительницы вполне понятны и заслуживают всяческого сочувствия. Но, во-первых, книга, приобретя в полноте, утратила структуру: то, что мы читали и знали раньше, было именно книгой - очень цельным сочинением, цельность которого создавалась образом автора. Усеченные "Записные книжки" Ильфа были художественным произведением. Сейчас это сырой материал, который не следует п