Но россияние всё еще видят в Путине сильного лидера, хотя и менее обнадеживающего, чем он казался месяц назад. Стало общим местом говорить, что русские любят царей. Но с этим клише нужно считаться, потому что до сих пор это остается истинным.
Это не то, что хотели бы слышать американцы. Мы хотим верить, что каждый человек предпочитает демократию.
Что до меня лично, я убежден, что мы не должны упускать ни одной возможности для распространения демократии по миру и что мы должны быть готовы сражаться за это, - продолжает Ролф Питерс.- Но нам нужно подавить свои чувства и принять охлаждающую правду: по крайней мере значительное меньшинство человечества предпочитает свободе нерушимый порядок.
Если мы не сможем посмотреть в глаза реальности, как бы нам она не нравилась, мы будем осуждены повторять ошибки пентагоновских стратегов, которые думали, что при устранении Садама от власти Ирак тут же превратится в штат Небраска. Но демократии нужно учиться - и нужно заслужить ее собственными усилиями. Как учит нас наша же история, это долгий и трудный процесс.
Путин знает свой народ. Он предлагает людям социальную свободу и экономическое оздоровление за счет ограничения политической свободы. Многие русские считают это приемлемым.
Другое клише, остающееся истинным, - то, что русские страшатся хаоса, столь часто омрачавшего их национальную историю. И как уверяют великие русские писатели, этот страх стал неотъемлемой частью русского характера. Беслан совсем не был американским 11-м сентября. Террористическое нападение на американскую землю мобилизовало американцев. Беслан русских парализовал. Америка наносит эффективные ответные удары. Русские не представляют, что делать дальше.
Среди наиболее абсурдных оценок, сделанных виднейшими русскими так называемыми экспертами, было мнение, что неудача в Беслане объясняется тем, что не были привлечены к действиям спецвойска из Чечни. Всякий знающий что-либо о российской армии и спецвойсках или, по крайней мере, русский алфавит, может подтвердить, что в Беслан было послано лучшее из того, что имеется в России. Проблема не в том, что в Москве плохо распорядились: проблема в том, на что способны и на что неспособны элитные российские формирования.
Некомпетентность была типично и ужасающе русской. Начать с того, что у сил, стянутых в Беслан, не было единого командования. Отсутствовала координация между спецчастями, никто не взял под контроль местное население, вполне понятно утратившее самообладание. Не было плана действий на тот случай, если ситуация примет неожиданный оборот. И когда бомбы террористов нечаянно взорвались, результатом стал хаос, который одновременно ужаснул русских - и заставил с ним скрепя сердце примириться. Как признают сами русские, в Беслане был "полный бардак" (написано по-русски латиницей).
То, что беспокоит американцев как сторонников демократии, - не то, что Путин воспользовался ситуацией для ужесточения своей власти, а то, что громадное большинство русских не обеспокоились этим. Состоялись ли демонстрации в защиту демократии? Где была жажда свободы, предположительно живущая в душе каждого человека? Где было мужество?
Эксперты и российские эмигранты находят извиняющие объяснения: русский народ устал, он пережил слишком много дезориентирующих перемен. Русские утратили надежды и хотят только безопасноти. Само собой разумеется, слышатся голоса, обвиняющие Запад в том, что он мало сделал для России. Высоколобые интеллектуалы продолжают смеяться над президентом Бушем, сказавшим однажды, что он заглянул в душу Путина и остался этим осмотром доволен. Настоящая проблема, однако, в том, что Путин, глядя в души русских, видит их насквозь: это слабые и готовые к подчинению души. Свобода может быть заразительной, но российское население обладает стойким иммунитетом против этой, так сказать, инфекции.
Верно и то, что начальные шаги Путина были необходимы после сумасшедших годов ельцинской коррупции. Как сам Ельцин должен был отстранить высший эшелон старых коммунистических аппаратчиков, так Путин должен был сделать всё возможное, чтобы остановить в России безудержную, беспрецедентную в истории оргию разграбления страны.
Но, как и многие правители во всем мире, Путин приобрел неутолимый вкус к власти. И вряд ли можно было ожидать от бывшего офицера КГБ слишком многого в деле защиты демократии.
Среди главнейших российских проблем, начиная от недееспособности армейских и спец сил и кончая ужасающим состоянием здравоохранения, есть еще одна, обманчиво кажущаяся преимуществом: это природные богатства. "Незаработанные", так сказать, доходы от нефти и газа не только финансируют Путина и его сомнительную политику, но и дают России соблазнительную возможность избегать трудного выбора, структурных реформ и просто тяжкого труда.
Так что остается старый вопрос: куда идет Россия? Ответ, кажется, в том, что русские во что бы то ни стало хотят остаться русскими. Мы, американцы, будем их союзниками в войне с террором - но мы должны оставаться настороже и не забывать о способности Кремля к жестоким эксцессам. Помимо прочего, мы не можем заставить русских принять демократию, если они не хотят бороться за нее сами".
Это была статья американского политического комментатора Ролфа Питерса, появившаяся в газете Нью-Йорк Пост 20 сентября.
Добавить к этим горьким словам остается немного - если вообще стоит что-либо добавлять. Я бы только хотел подчеркнуть один сюжет, в статье Ролфа Питерса отнюдь не главный: о соблазняющем и дезориентирующем влиянии на русские дела, можно сказать на русскую судьбу, факта природных богатств России. Дело в том, что мне совсем недавно пришлось об этом говорить в связи с большой статьей, появившейся в журнале Нью-Йорк Таймс Мэгэзин. Интересно, что эта статья была реферирована в журнале "Огонек", но с акцентом на совсем другую проблему: главное, мол, сейчас, и американцы так же считают, что бизнес должен подчиниться государству, что Аликперов умный, а Ходорковский нет. И еще одно обстоятельство: появившись на сайте "Свободы", эта моя передача вызвала оживленнейшее обсуждение у читателей сайта - они до сих пор спорят - и не столько со мной, сколько между собой: скоро ли кончится нефть? упадет ли спрос на нее? и в том же духе. Да не в том вопрос, упадет ли спрос на нефть или в обозримом будущем ее заменит альтернативное топливо,- а в том, что нефтяные богатства для России, как говорят в Америке, миксд блессинг: сомнительное преимущество. Россия проматывает, буквально проедает эти богатства вместо того, чтобы использовать нефтедоллары для реструктурирования экономики. Это как поведение богатого и легкомысленного наследника, который не довольствуется процентами с капитала, а тратит сам капитал ("принсипал" по-американски).
И еще один вопрос хочется заострить из числа тех, что обсуждаются в статье Ролфа Питерса. Он говорит, что демократию нельзя навязывать силой: если люди не хотят ее, так оставим их в покое с тем режимом, который они заслуживают или к которому привыкли. Понятно, что сейчас эта проблема в Америке обсуждается не столько в связи с Россией, сколько с Ираком. Ролф Питерс обнаружил российский аспект проблемы.
Но действительно: возможно ли ввести демократию сторонней силой? Обычно приводят примеры Германии и Японии, в которых такая политика оправдала себя самым блистательным образом. Что тут можно сказать? Во-первых, в Германии не только до Гитлера, но и при кайзере существовали вполне развитые демократические институты. Что касается Японии, американцы сохранили в ней весь хорошо налаженный и эффективно действовавший аппарат муниципального управления. И во-вторых: обе страны потерпели катастрофическое поражение в войне; у них, строго говоря, не было никаких сил для сопротивления намерениям и политике оккупационных войск.
Набора таких обстоятельств не было в Ираке: строго говоря, не военное поражение потерпела армия Хуссейна, а просто разбежалась. Что касается России, так она сама обрушила коммунизм и ввела демократическое правление. Так почему же всё стало разваливаться, еще даже не обустроившись, как говорит классик русской литературы?
На это много есть причин, и все их знают. Но за нынешними громкими и трагическими событиями в России, кажется, стали забывать, что одной из таких роковых причин стала чеченская война, активно развернутая еще Ельциным.
Сталь и шлак
Интересное начинание, между прочим, как говорится в повести Фазиля Искандера "Козлотур" - культовой книге начала семидесятых. Эти слова были чем-то вроде пословицы; скажем, на любое приглашение выпить отвечали: интересное начинание, между прочим. Ныне под таким интересным начинанием я имею в виду некоторое копошение вокруг Николая Островского, в связи с исполнившимся в сентябре его столетием. Идут разговоры чуть ли не о возвращении пресловутой книги в школьные программы. Во всяком случае, в московских школах объявлен конкурс на лучшее сочинение об этом предмете. По нынешним временам дело вполне возможное: не Сталина реабилитировать, так хоть книгу "Как закалялась сталь".
Умер Николай Островский в декабре 1936 года; значит, всех лет его жизни было тридцать два. Герой и должен умирать молодым. А Николай Островский был герой - независимо даже от того, что сделала из него советская пропаганда. Мальчишка, в шестнадцать лет пошедший на войну и тяжело раненный в голову, что и стало причиной всех его дальнейших бедствий, - конечно, уже заслуживает уважительного к себе отношения. Но из Островского сделали миф. Под именем Павла Корчагина он стал уже не просто одним из многочисленнейших бойцов гражданской войны, а мифическим ратоборцем, Ахиллом. Скорее даже Филоктетом, сделавшим лук для Ахилла, что и помогло ему преодолеть боль, причиняемую собственной раной. Вот такой лук большевики сделали из инвалида Островского. Лук звенит, стрела трепещет.
Я говорю так, будто все знают о ком и о чем идет речь - потому что знаком с этим сюжетом с самого что ни на есть школьного детства. В седьмом, кажется, классе проходили роман Островского "Как закалялась сталь": о раненом, впоследствии парализованном и ослепшем комсомольце, который боролся до конца и, не в силах держать в руках саблю или винтовку, взялся за перо. Это была собственная жизнь автора, укрывшегося под вымышленным именем Павла Корчагина, ставшего легендарным "Павкой". Он был введен в советский пантеон. И, слов нет, вызывал большую симпатию, чем, скажем