<…>
То же самое можно сказать и о другом признаке государственности установлении постоянных податей и создании специального аппарата по их сбору. И так же, как когда-то Чингис-хан готов был сам служить Сэчэ-бэхи с реорганизацией его улуса на принципах военной демократии и военной иерархии, его сподвижники обещали… отдавать военную добычу и часть облавной охоты… Ничего нового в даннические отношения не привнесла вторая интронизация Чингис-хана в 1206 г.
И последняя черта государственности создание управленческого аппарата, публичной власти, отделенной от народа, также не была реализована в ходе реформ Чингис-хана первой и второй интронизации. Кажется, суть распределения должностей состояла в закреплении их за определенными лицами, т. е. в утверждении статуса лиц, обслуживавших ханскую ставку… Я бы затруднилась назвать этот акт частью процесса создания административных институтов, даже с учетом последующих мероприятий, как это сделал В. В. Трепавлов [355], считающий, что по…Сокровенному сказанию можно проследить динамику развития административных институтов. Все перечисленное, как и более поздние (1206 г.) мероприятия, просто фиксирует функции лиц, выражавших личную преданность хану и оказывавших ему услуги в борьбе за власть»[356].
Так что наличие своих правителей напомню, полностью лично зависящих от монгольского хана, даровавшего им право управлять их же собственной территорией и народом, на ней обитающим, систематически подтверждающих свою зависимость в виде ордынских выходов и поставки войск для совместных военных действий, вряд ли может служить хоть сколько-нибудь веским основанием для признания автономии русских земель в рамках если не Монгольской империи, то уж, во всяком случае, так называемой Золотой Орды (улуса Джучи).
Подведем итоги:
1. Ранние описания ордынского нашествия в русских летописях наполнены эсхатологическими аллюзиями. Осмысление летописцем происходящего как кары Господней, ниспосланной за грехи, определило отбор сюжетов и средств описания, а также отношение к самим завоевателям и самое главное возможности сопротивления им. При этом различия в летописных версиях
Повести о Батыевом нашествии зависели, видимо, от того, насколько данный летописный центр пострадал от захватчиков и какую модель отношений с иноплеменными принял тот или иной князь.
2. Судя по всему, последний фактор оказал самую существенную роль в развитии событий 1237–1240 гг. Во всяком случае, вряд ли можно согласиться с широко распространенным мнением, будто главной причиной произошедших на Руси несчастий стали княжеские усобицы.
3. Летописные тексты, описывающие нашествие, легитимируют вполне определенный тип поведения и взаимоотношений с завоевателями. В представлении авторов рассказов Новгородской первой и Лаврентьевской летописей спасение виделось в смиренном принятии Божией кары и покаянии. Борьба с иноземцами воспринималась как заранее обреченное дело и не могла стать эталоном поведения христианина. Автор же Ипатьевской летописи выступал за активное противостояние безбожным, поскольку полагал, что
только сопротивление им является условием спасения на Страшном Суде. При этом, однако, он был уверен, что сам по себе отпор завоевателям обречен на поражение.
4. Едва ли не общепринятое представление, будто ведущей темой летописания этого периода становится тема борьбы с иноземными захватчиками[357], основывается на заблуждении. Авторы повествований о нашествии Батыя на Русь были далеки от того, чтобы изображать беззаветное мужество народа[358]. Гораздо более обоснованным представляется мнение В. В. Каргалова, заметившего, что для летописцев в первые полтора века после нашествия Батыя свойственно примирительное отношение к татарскому владычеству[359].
Александр Невский: Русь и Орден
Именно так называется князь Александр Ярославин в финале «Жития Александра Невского»:
«…И так [Александр] Богови дух свои предасть с миром месяца ноября в 14 день, на память святого аппостола Филиппа. Митрополит же Кирилл глагоше: Чада моя, разумеите, яко уже заиде солнце земли Суздальскои! Иереи и диаконы, черноризцы, нищии и богатии и вси людие глаголааху: …Уже погыбаем! <…> Бысть же вопль, и кричание, и туга, яко же несть была, яко и земли потрястися[360].
Приведенный текст, судя по всему, является скрытой цитатой из пророчества Амоса:
«…Клялся Господь славою Иакова: поистине во веки не забуду ни одного из дел их! Не поколеблется ли от этого земля, и не восплачет ли каждый, живущий на ней? Взволнуется вся она, как река, и будет подниматься и опускаться, как река Египетская. И будет в тот день, говорит Господь Бог: произведу закат солнца в полдень и омрачу землю среди светлого дня. И обращу праздники ваши в сетование и все песни ваши в плач… Вот наступают дни, говорит Господь Бог, когда Я пошлю на землю голод, — не голод хлеба, не жажду воды, но жажду слышания слов Господних. И будут ходить от моря до моря и скитаться от севера к востоку, ища слова Господня и не найдут его»[361].
Как видим, в Житии речь идет, скорее всего, не только собственно о кончине князя, но и о связанной с ней утрате слова
Впрочем, быть может, мы имеем дело в данном случае и с цитатой из книги пророка Иеремии:
«…Ты оставил Меня, говорит Господь, отступил назад; поэтому Я простру на тебя руку Мою и погублю тебя: Я устал миловать. Я развеваю их веялом за ворота земли; лишаю их детей, гублю народ Мой; но они не возвращаются с путей своих. Вдов их у Меня более, нежели песку в море; наведу на них, на мать юношей, опустошителя в поддень; нападет на них внезапно страх и ужас. Лежит в изнеможении родившая семерых, испускает дыхание свое; еще днем закатилось солнце ее, она постыжена и посрамлена. И остаток их предам мечу пред глазами врагов их, говорит Господь»[362].
Однако самой близкой параллелью к приведенному тексту, несомненно, является фрагмент из все того же Откровения Мефодия Патарского:
«…В последняя дни взыдет крест с венцем на небо всем людем видящим. И царь Михаил предаст дух свои в руце Господеви и уснет сном вечным. И тогда воскричат вси людие, горце вопиюще:… Горе нам, братие, яко оуже погибохом! Днесь заиде полуденьное солнце! И тогда разрушится всяка власть и стареишинство, тогда обличится сын, родивыися от племени Данова по пророчеству Якова патриарха, и еже рече:…Видя змея лежаща на пути имающиа коня за пятоу. И падеся конь на ногу заднюю, ждыи избавления от Господа»[363]
Царь Михаил, с которым, видимо, отождествляется в Житии Александр, отсылает нас к библейскому пророчеству Даниила. Согласно ему, непосредственно перед концом времени восстанет Михаил князь великий[364]. Впрочем, образ царя Михаила присутствует, как мы помним, и в знакомом нам Откровении Мефодия Патарского. Сын от племени Данова, который обличится сразу после смерти Михаила — Антихрист[365]. Так что кончина Александра ассоциировалась у агиографа с наступлением последних времен. Во всяком случае, смерть князя, по мнению автора Жития, явно не сулила ничего хорошего Русской земле…
Что же заставило агиографа полагать, что кончина князя Александра Ярославича чревата для земли Суздальской прекращением Божиих милостей, утратой слова Господня и, возможно, даже Концом Света?
Я уже говорил, что Александр Невский занимает особое место среди выдающихся деятелей отечественной истории. Достаточно произнести это имя, как перед глазами даже самого неосведомленного в истории россиянина возникает образ благородного князя, посвятившего себя защите Руси. И не беда, что одним он является в облике Николая Черкасова, другим так, как изобразил его Павел Корин, третьим профилем на ордене Александра Невского (впрочем, это тоже портрет Н. Черкасова в роли Александра Невского!), а четвертым в словах житийной повести XIII в. «О житии и о храбрости благовернаго и великаго князя»). Главное в другом. Для подавляющего большинства соотечественников он олицетворение мужественного борца против агрессоров, покушавшихся на свободу и независимость нашей родины.
Практически любой не задумываясь вспомнит и главные победы Александра Невскую битву 1240 г. и Ледовое побоище, происшедшее двумя годами позднее. Причем в памяти обязательно всплывет и такая любопытная деталь: князю тогда было всего восемнадцать двадцать лет.
Однако если не удовольствоваться этим и продолжить допрос своей исторической памяти, выяснится поразительный факт. Почти никто не сможет ответить, когда умер Александр Ярославич, чем он занимался во второй половине жизни, наконец почему, несмотря на полный, как нам помнится, разгром, немецкие рыцари еще не одну сотню лет, вплоть до Ивана Грозного, продолжали тревожить северо-западные границы Руси?
Что-то здесь не так. Как говорится, концы с концами не сходятся. Но не будем торопиться и еще раз внимательно прочитаем труды историков, сверим их выводы, характеристики и оценки со свидетельствами источников.
Основы мифа об Александре Невском были заложены уже вскоре после смерти знаменитого князя. Приблизительно в 80-е гг. XIII столетия начал формироваться культ князя как святого, в чем кровно были заинтересованы его преемники. Тогда и была написана житийная повесть о нем. Основу ее составил рассказ о тех самых сражениях, которые мы так хорошо помним. Попутно заметим, что автор житийной повести прямо заявлял, что знал Александра лично: