Нет смысла затушевывать роль княжеской, а затем воеводской власти, поскольку она безусловно выступала в качестве самостоятельной политической силы. Сейчас же нам важно отметить тот факт, что город, городская община по-прежнему в духе древнерусской традиции влияли на княжескую, а затем на воеводскую власть.
На вече обсуждались вопросы о привилегиях, которые собирались требовать у великокняжеской власти,[211] а также мероприятия, которые великокняжеская власть думала проводить в землях. «…А застав нам в Полтеск никоторых Полочанам николи не давати без их воли», — гласит уставная грамота Полоцкой земле.[212] Обсуждались и податные отношения. Когда господарь «жадал помочи з места Полоцкого для потребизны», земское вече в полном составе обсуждало вопрос о распределении и раскладке «этой помочи…».[213] Именно вече контролировало земскую «скрыню». В «скрыню» шли доходы и от бобровых гонов, которыми также распоряжалось вече. «Вече могло налагать на население подати, платы, предназначавшиеся на городские нужды, серебщизны, поборы местские…».[214] Вече главного города издавало уставы для всей земли,[215] решало вопросы о городской земельной собственности.[216] Одна из важнейших прерогатив вечевых собраний — решение дел внешней политики. Достаточно сказать, что все грамоты полоцкие изданы от имени «мужей полоцких», «бояр, мещан и всего поспольства» — веча. Решались на вече и дела торговые, как например, вопрос о таможенных отношениях между смольнянами и полочанами.[217]
Каков же был состав вечевых собраний? Современная исследовательница А.Л. Хорошкевич пишет: «Хотя в Полоцке даже во второй половине XV в. собиралось вече, на котором решались вопросы, касавшиеся внутреннего управления городом и «всему поспольству» принадлежало право внешних сношений города с Ригой и другими городами, орган, который осуществлял их, был очень аморфным».[218] Заметим, что он и не мог быть иным, ведь вече — народное собрание, и обычно все дееспособное и правоспособное население городской общины собирается по звуку вечевого колокола, чтобы решать проблемы, волнующие всех. Это «мужи полоцкие», затем «бояре, мещане и все поспольство». Более того, у нас есть все основания говорить о том, что на вече, как и в древнерусский период, пребывали обитатели пригородов и сельские жители. Так, например, грамота Казимира Пскову гласит о жалобе «бояр, мещан и всей земли».[219] Грамота 1481 г. была Составлена на вече «от бояр полоцких и от мещан и от всей земли».[220] «Вси волостные люди» фигурируют и в другой грамоте.[221] Известные уставные грамоты составлялись по просьбе «всей земли».[222] Летопись, пусть и поздняя, рисует нам картину вечевого собрания. «Учувши то (нападение литовского князя — А. Д.), полочане зараз казали ударити в звон, зачим все посполство зараз собралося с посаду и волостей околничих, также теж и з инших держав своих, которые перед тым до князства Полоцкого принадлежали, и згромадили люду около тысячей двадцати». Сама эволюция веча говорит нам о том, как заблуждаются те историки, которые считают, что уже в Древней Руси вече выражало интересы крупных землевладельцев. Когда растет и развивается слой этих самых землевладельцев, когда между ними и остальными группами населения растут противоречия, вече не становится рупором бояр-землевладельцев, а раскалывается, возникают раздельные вечевые собрания. Грамота Казимира 1486 г. Предписывает: «…абы бояре и мещане и дворяне городские и все поспольство в згоде межи собою были… сымались бы вси посполу на том месте, где перед тым сыимывались здавна. А без бояр мещаном и дворяном городским и черни соимов не надобе чинити».[223] Характерны и события 1440 г. в Смоленске, когда черные люди собрали свое, отдельное от бояр и мещан вече.[224] Такая активность веча во многом определяла характер и других органов управления, накладывала свой отпечаток не только, скажем, на князя и наместника, но и на церковь. Епископ, так же как и в древнерусский период, — представитель общины. По мнению А.Л. Хорошкевич, «в управлении городом-землей, даже в тех случаях, если они сохраняли свои особенности, крупные церковные иерархи не участвовали».[225] С этим трудно согласиться. Конечно, епископы в Полоцке и Смоленске играли явно меньшую роль, чем в Новгороде, совсем отстранять их от власти нельзя. Против этого предостерегает, например, известная грамота епископа Иакова. В ней Иаков пишет: «Аже будет полочанин чим виноват рижанину за тем не стою своими детми, исправу дам».[226] Тут речь идет о каких-то судебных прерогативах полоцкого епископа. Еще И.Д. Беляев подметил, что эта грамота «чисто новгородской формы: так писали новгородские архиепископы в Ригу и другие места».[227] О наличии государственных прерогатив епископов свидетельствует и епископская печать, которой владыка скреплял важные документы. Так, епископ, наравне с князем, скрепил своей печатью договор 1338 г.[228] В 1459 г. архиепископ Калист вместе с наместником отправляет послов в Ригу.[229] Епископы и сами отправлялись в посольства.[230]
Мы пока не обнаружили конкретных данных о выборах епископов в этот период, но на основании ретроспективного материала можно думать, что эта древнерусская традиция сохраняется в землях Верхнего Поднепровья и Подвинья. В грамоте 1562 г. сообщается о том, что после смерти архиепископа полоцкого Григория Воловича полоцкие бояре, шляхта, мещане и все поспольство полоцкое избрали архиепископом монаха Предтеченского монастыря Арсения Шишку.[231] Прав, видимо, И.Д. Беляев, полагавший, что в Полоцке «архиепископ избирался землею, подобно тому как архиепископ новгородский избирался новгородской землею, то есть вечем».[232] Следует иметь в виду, что в западнорусских землях эта традиция сохранялась весьма долго. Так, Макария избрали во львовские епископы «яко духовные и шляхта и мещане, так и все поспольство».[233] Привлекает внимание и то, что «мещанские общества многих городов и местечек до времен самой унии удержали право заведывания своими церквями и выборами к ним священников».[234]
По-прежнему, подобно тому как это было в древнерусский период, огромную роль в жизни городских общин в XIII–XV вв. играли соборные церкви. Соборные церкви главных городов-земель были местами хранения важнейших документов — уставных грамот. В соборную церковь «полученная грамота передавалась после прочтения ее на площади…».[235] «Вся земля витебская поведала перед нами, что пришли злодеи из великого Новгорода, покрали у них церковь Богоматери, и в этой церкви и привилей их украли».[236] Здесь же сохранялись и все прочие предметы, представлявшие общественный интерес.[237] Как и в период XI–XII вв., в соборной церкви хранились эталоны мер и весов, столь важные для городских общин, ведущих оживленную торговлю. На городской печати Полоцка была надпись: «Печать полоцьская и святое Софии».[238] Храм св. Софии был патрональным храмом города, независимым от архиепископа, и городская община контролировала земли св. Софии.
Что это были за земли? «По-видимому, в Полоцке, как и в Новгороде, существовала разница между собственно владычными землями, пожалованными или купленными архиепископом и фондом государственных земель, поручавшихся собору св. Софии и владыке, — пишет А.Л. Хорошкевич.[239] А.Л. Шапиро на новгородском материале сравнивал эти категории владычных земель с дворцовыми и государственными землями Московского государства.[240] Б.Д. Греков писал, что новгородские государственные земли были отданы св. Софии, «покровительнице всего Новгорода, подобно тому как в Афинах все государственные имущества считались собственностью богини Афины».[241] В Полоцке эти земли носили особое название софийских, в отличие от земель собственно владычных.[242] Когда произошло это разделение? По мнению А.Л. Хорошкевич, «один из этапов этого разделения относится к концу XIV в., когда церковь св. Софии стала символом городской независимости, а владыка потерял свою роль в управлении городом», но оставался одним из крупнейших феодалов.[243] Тут следует вспомнить, что св. София стала символом независимости и суверенности города-государства еще в предшествующий период,