[478] Какая сила стояла за вяземскими князьями и почему выделилась Вяземская земля? На этот вопрос могут пролить свет следующие события. В 1300 г. князь Александр Глебович вместе с ополчением смольнян и братом Романом двинулся к Дорогобужу, «и оступил город, воду отнял». Тогда князь Андрей Вяземский «прииде ратью с Вяземци, и поможе Дорогобужцем, и убиша князя Александра сына», да еще и 200 смольнян убили, после чего князь Александр вынужден был возвратиться. Этих «вяземцев» надо оценить по достоинству. Ясно, что это городское ополчение, представляющее вяземскую общину. Самостоятельность вяземского ополчения, его стремление помочь дорогобужцам — все это свидетельствует о том, что вяземская земля достигла уже значительного развития. Вяземская волость теперь фигурирует в источниках. Появление в таких условиях княжения весьма симптоматично. Как и в предшествующий период, оно наблюдается там, где возникает самостоятельная волость. Общественно-политические процессы предшествующей поры шли и в это время.
Период распада Смоленской земли приходится на время после смерти Ростислава. П.В. Голубовский подметил, что споры между братьями Глебом, Михаилом и Федором — «это первый случай, когда Смоленская земля… распадается на отдельные мелкие политические единицы».[479] В это время выделился Можайск, где князем стал уже известный нам Федор Ростиславич. В XIV в. можаичи выступают как реальная политическая сила, способная постоять за свои интересы.[480]
Выделение Белой и Мстиславля, по нашему убеждению, связано с той же закономерностью. Правда, процесс уже несколько деформируется вмешательством литовских сил. Первым князем в Белой был Иван Владимирович — сын киевского князя Владимира Ольгердовича.[481] Факт его появления был связан с процессом складывания местного земства. Не случайно «того же лета Смольняне воевали Белоую»[482] — они пытались воспрепятствовать расползанию своей волости. В ответ «Олгерд воевал Смоленск, а Мьстиславль взял, а Литвоу свою в нем посадил…»[483] Смоляне пытались отвоевать город. П.В. Голубовский подметил, что само ожесточение, с которым смоляне пытались вернуть Мстиславль и подвергли репрессиям мстиславцев, свидетельствует о желании оторваться от материнской волости.[484]
Возникшие княжения были тесно связаны с интересами местных волостных общин и долгое время оставались в орбите влияния смоленского князя. В документах смоленский князь именуется великим, ставится выше, скажем, тверского и брянского, в «имени» его могут быть другие князья, так же как и в «имени» Ольгерда.[485] В другом документе: «в имени» смоленского князя стоит князь Федор Романович, князь Михаило Иванович Вяземьский.[486] Очевидно, эти князья могли входить в думу великого князя смоленского. Князь мог быть и наместником великого князя, как это было с Андреем Михайловичем.[487] В целом власть великого князя смоленского была очень велика, и литовское правительство, конечно же, не могло мириться с нею. Но надо еще и еще раз подчеркнуть, что до самого падения власти смоленских князей она была ограничена волеизъявлением народа — массами городского и сельского люда.[488]
Какова же была судьба князей и княжеской власти в XV в.? В этом отношении большой интерес представляет для нас история Мстиславского княжества, в судьбах которого «воспроизводятся все главные явления, характеризующие вообще удельный быт литовских областей старого времени».[489] В этом городе, отторгнутом от Смоленска в результате волостного дробления, постепенно прививалась литовская княжеская власть. Во время осады Мстиставля застаем здесь Коригайло Ольгердовича, который и стал, видимо, первым Мстиславским князем (этот князь погиб в борьбе с рыцарями). С 1392 г. здесь княжил Лингвень-Семен.[490] Именно с него здесь и начинается наследственная власть. Семену-Лингвеню присущи те же черты, что и всем ранним литовским князьям. Он принимал активное участие в политической жизни. Новгородская летопись сообщает о том, что «прииха в Новгород князь Симеон Олгордовиць на Успенье святыя богородици и прияли его новгородци в честь».[491] В качестве новгородского князя он присягает на верность Ягайле, который его «поставил» «опекалником мужем и людем Великого Новгорода».[492] После смерти Семена княжеский стол в Мстиславле перешел к его сыну Юрию. В 30-х годах княжение это было отнято у Мстиславских князей за то, что Юрий выступал на стороне Свидригайло. (Сигизмунд не мог ему этого простить.) Однако в 1442 г. волею Казимира Юрий вернулся в Мстиславль. Через два года, впрочем, его опять лишили стола (как участника заговора Михаила Сигизмундовича). В 1446 г. здесь получил кормление выходец из Северо-Восточной Руси Василий Ярославич Боровский. В 1448 г. Юрий вновь стал князем. Под этим годом он упомянут на сейме в Люблине в качестве посла от Литвы.[493]
От времен Семена и его сына сохранился целый комплекс грамот, которые позволяют рассмотреть внутреннюю структуру Мстиславской земли. Из грамоты Юрия, которая оказывается «ободной», т. е. подтверждает прежние пожалования, узнаем, что уже Семен-Лигвень поставил церковь во имя св. Онофрия и устроил общежительный монастырь и «подавал люди к тому монастырю с пашнями и сеножатями, данников с данью медовой». Грамота Семена носила несудимый характер: «…и тых людей монастырских нашим наместником и всим нашим заказником не судить, а ни рядить, ни детских не посылать».[494] В этой и во многих других грамотах, а по Мстиславскому княжеству до нас дошел значительный комплекс грамот, содержатся сведения о социальном организме, который значительно отличался от того, что мы видели прежде. В центре этого социального организма князь, который собирал дань с населения княжества и распоряжался ею, осуществлял и некоторые другие государственные прерогативы (в этом ему помогал соответствующий аппарат).
В одной из грамот князь Юрий облагодетельствовал пожалованиями некоего боярина Василия Толкачева, который получил в основном из двора Холхла земли и людей. Эти люди должны служить боярину так же, как служили князю, и дань давать «по тому ж, как нам давали».[495] Грамота совершенно определенно описывает то, чем мстиславский князь владел в своей земле — дворами и служилым людом.
После смерти Юрия мстиславский стол перешел к его сыну Ивану Юрьевичу. В правление Юрия и особенно Ивана формируется представление о Мстиславском княжестве как об удельном. Не случайно после смерти Ивана в 1489 г. Княжество переходит к наследникам по женской линии — жене, умершей
около 1495 г., а затем дочерям. Для понимании статуса княжества в этот период представляет интерес привилей Александра, адресованный дочерям последнего князя из рода Лингвеня. Оказывается, и Юрию и Ивану вне их родового гнезда придавались «имения и люди», которые господарь и забрал «к своей воле». Удел же теперь давался княжнам до той поры, когда «даст бог облюбенцев, княжат, которые будут ровны им».[496] Таким «облюбенцем» для одной из княжен стал князь Михаил Заславский, которому был дан привилей, подтвержденный Сигизмундом в 1507 г.
От начала XVI в. имеется довольно значительное число грамот Михаила с торжественной интитуляцией: «Божьей милостью мы…». Нельзя, однако, не видеть тех изменений, которые происходили со статусом Мстиславского князя. Не случайно, мы встречаем и такую интитуляцию: «Божьею милостью и здоровьем господаря нашего великого короля Жикгимонта…».[497] Не случайно князь дает своей супруге «против вена и венованья» не части княжества Мстиславского, а свои «выслуги» в Кревском повете.[498] Великий князь литовский все больше распространял свою власть на княжество. Тем не менее он «порадив с бояры» дает по-прежнему пожалования: «И тым людем… никоторые службы нашое… не служити, ни посощиш и подимщины и талици тыи люди не давати».[499]
В 1514 г. со своей отчиной Михаил подался в Москву, но затем вернулся.[500] Литовское правительство посчитало его не виноватым в том, что он служил Москве. «Бояре его и люди Мстиславские ему ко обороне помочни быти не хотели». По этой причине никакой «мерзячьки» литовский князь ему делать не стал. «Пусть служит, как и перед тем служил».[501] Однако наступление великокняжеского уряда, судя по всему, продолжалось. С этим, видимо, был связан отъезд Федора Михайловича в Москву, где он обязался верой и правдой служить московскому князю и его детям. На какое-то время отчина была преобразована в староство, а в 1527 г. ее Михаил получил. Но на каких правах?! «Дал… — заявляет великий князь литовский, — замки Мстиславль и Радомль, с дворы и бояры и их именьи, и с селы тых замков и со всеми люди данные и тяглые, дали есмо от нас ему в держание, до его живота».[502]