[739] Они же составляли «раду» — аналог древнерусской «думы». Князья «думают с ними». «Нача Светослав думати со смоленъскыми бояри…»[740] «Пан Андреи почал ся радити и з бояры смоленьскими и бояре ему молвили».[741] Литовско-русские наместники, по наблюдению М.К. Любавского, «всю свою правительственную работу выполняли не только с отдельными должностными лицами прежних областных князей, но и с их думами или радами» — князьями и боярами.[742] В раду княгини Марии и Пинском княжестве входили влиятельные бояре Иван Полоз, Фурс Иванович и др.[743]
Участие в раде — это участие в правительстве. Действительно, в источниках ярко вырисовывается начальственная, руководящая роль бояр. Они не только заседали в раде, но там, где еще функционировало вече, они возглавляли вечевые партии.[744] По давней традиции бояре играют значительную роль в суде. Уставные грамоты предусматривали суд наместника лишь в присутствии бояр и мещан главного города. Картина такого суда представлена в одной из полоцких грамот: «…и бояре, и наместник наш, и мещане перед нами стали и рекли: мы судили подлуг права и записей, как есть на обе стороне». Дело Кузмы Есковича должны были рассматривать «панове их милости бояре полоцкие и мещание и все посполство». Другое дело «смотрели есмо з бояры и з мещаны всею землею».[745]
Служа князьям, играя большую роль в городских общинах, бояре много занимались военными делами. Бояре вместе с князьями и «со всеми русскими силами» шли на Литву со Свидригайло.[746] Впрочем, количество примеров здесь можно множить до бесконечности, ибо именно военная служба по-прежнему составляла основу деятельности бояр.[747]
Бояре занимались и дипломатической деятельностью. «…Послали есмо до вашое милости нашого боярина полоцкого Богдана Юцьковича», — написали полочане в одной из грамот в Ригу.[748] С ними вели переговоры: «А тых часов приехал есми до Полоцка и разговорил есми и з бояры и с мещаны полоцкими».[749]
В древнерусский период бояре были, пожалуй, единственной «служилой» группой населения. Поэтому им было легче всех приспособиться к условиям «военно-служилого» государства, которое стало складываться в этом регионе в XIII–XIV вв.[750]
Такому положению в общественно-политической структуре соответствовало и материальное обеспечение боярства. Основу его по-прежнему составляли всякого рода кормления и держания.[751] Положение бояр менялось по мере возникновения и развития крупной земельной собственности и распространений шляхетских привилегий. Но когда это происходит? На Северо-Западе лишь в 40-е годы XV в. проявляется тяга бояр к приобретению земель, а в 50–60-х годах становится очень сильной.[752] Наблюдения над генеалогией боярских родов привели А.Л. Хорошкевич к выводу о том, что «землевладение этих родов, как правило, не старше середины XV в. или даже 60-х гг.».[753] Используя накопленные средства, именно в это время бояре начинают лихорадочно скупать земли мещан, путных людей. Индикатором появления сеньориального хозяйства может служить двор. В одном из полоцких документов 1497 г. зафиксирован спор между «сельчанами» и вдовой Андрея Селявы. Оказывается, деду Андрея Селявы было дано село, а он там «двор нарядил».[754] По мнению А.Л. Хорошкевич, это одно из наиболее ранних сообщений о существовании боярского двора. В 40–50-х годах XV в. земельный вопрос приобретал особую остроту и в Смоленской земле.[755] Таким образом, и для Смоленской земли 40–50-е годы можно считать той гранью, от которой начинается развитие крупного землевладения. Наибольшее количество земельных операций и земельных пожалований приходится на 90-е годы XV в.[756]
Столь позднее развитие боярского землевладения характерно и для другой оконечности «русской ойкумены» Великого княжества Литовского — Пинского Полесья. Уже А.С. Грушевский обнаружил малочисленность местного боярства. Исследователь сравнил данные актов и известной «Ухвалы» 1528 г. и пришел к знаменательному выводу: боярское землевладение имело недавнее происхождение и документально приурочивается ко времени княгини Марьи, т. е. к 70-м годам XV в.[757] При этом он отметил, что привилегированное землевладение ХV–ХVI вв. сложилось на новой правовой основе. Установить связь с предшествующим периодом, т. е. периодом Древней Руси, невозможно.[758]
Так же обстояло дело и в соседней Берестейской земле. В конце XV в., по наблюдениям польской исследовательницы А. Вавжинчик, только незначительная часть земель находилась в руках частных владельцев. Весьма впечатляет составленная ею карта. Для конца XV в. весь Берестейский повет — это еще сплошное море великокняжеских земель, изредка разряжаемое островками панского землевладения.[759]
В Киевской земле крупное землевладение, по всей видимости, и вовсе не сложилось. Об атом свидетельствует материал XVI в., проанализированный еще П.Г. Клепатским.[760] Его наблюдения подтверждаются современными исследованиями, выполненными на основе несколько другого материала. Исследование антропонимических данных, анализ которых показал, что имена, «носящие владельческий характер по княжескому типу», к концу XV в. на Киевщине составляют всего 9,1 %, а на Брацлавщине — 1 %. Что же касается второй половины XIV в., то «способы именования, сложившиеся в древнерусский период, еще не поколеблены: князья именуются по уделам, если таковые имеются, либо в неопределенно-почтительной форме, представители военно-служилого сословия используют чаще всего прозвище как в прямом, так и патронимическом варианте».[761] Эти выводы распространяются и на Волынь.[762] Изучение жалованных грамот подтверждает эти наблюдения. Оказывается, что начало формирования крупного землевладения восходит здесь ко временам не ранее Витовта, но более интенсивно этот процесс идет при Свидригайло. Позднее возникновение крупного землевладения бояр в Великом княжестве Литовском, казалось бы, очевидно.[763] Четко это было показано Г. Ловмяньским, отмечали этот факт и советские историки.[764] Тем не менее существует и другая точка зрения. Еще в дореволюционной историографии получила широкое распространение мысль о том, что Великое княжество наследует крупное землевладение из Киевской Руси. Среди видных историков, которые придерживались такой точки зрения, можно назвать М.В. Довнар-Запольского и А.Е. Преснякова.[765] Подобные взгляды находят сторонников и в наши дни. Характерна в этом смысле работа польского историка С. Касперчака. С большим энтузиазмом, опираясь на работы советского историка Б.Д. Грекова, он перечисляет упоминания о княжеских и боярских селах в Древней Руси и, нигде не показав непосредственной преемственности, приходит к выводу, что и в последующий период они сохранялись. Но взгляды Б.Д. Грекова на социально-экономический строй Древней Руси тесно связаны с современными ему взглядами на исторический процесс и, к сожалению, на протяжении долгого времени считались неприкосновенными. Непредвзятое исследование источников по истории Киевской Руси свидетельствует, что крупное землевладение здесь не было развито, вотчина базировалась на рабском и полурабском труде, но сами вотчины были островками в море свободного общинного землевладения.[766] Что же происходило с боярством в западнорусских землях по мере развития шляхетских привилегий и роста иммунизированного землевладения?
Пути городской общины и бояр разошлись. Бояре выделились из городской общины и постепенно становятся к ней в оппозицию.[767] Если прежде бояре концентрировались в городе, то теперь начинается процесс их выселения отсюда. В 1440 г. смольняне не пустили бояр в город, и они разъехались «по своим селам».[768] Бояре все больше начинают тяготеть к виленскому «центру». Интересна в этом смысле история некоего Тимофея Богуша, который выехал из Северской земли и «з ласки» великого князя Свидригайло получил привилей, который свидетельствовал о причислении его к сословию рыцарей (при этом он получил права литовской «хоруговной» шляхты).[769] При разобщенности областной жизни в Великом княжестве бояре далеко не всегда шли по стопам Тимофея, но и на местах они все больше отдалялись от всех остальных категорий населения.
Именно бояре получают те сословные привилегии, которые под влиянием Польши начинают распространяться в Великом княжестве Литовском. Но «шляхетское сословие, созданное привилеями Ягайло и Витовта, Сигизмунда Кейстутьевича и Казимира, фактически долгое время не выделялось резко и не обособлялось от остальной массы. Это обособление совершалось только исподволь, по мере того как судебным и административным порядком пересматривались права состояния разных военнослужащих землевладельцев, и значительных успехов достигло только к началу княжения Сигизмунда-Августа».