[950] Высказался по данному поводу и белорусский исследователь И.А. Юхо. «Право собственности крестьян на землю в XIV–XV вв. обеспечивалось обычным правом и признавалось как феодалами, так и должностными лицами государственного аппарата». Об этом, по мнению И.А. Юхо, свидетельствуют многие документы. Однако уже в начале XVI в. правящая верхушка начинает отрицать право собственности крестьян на землю.[951]
Точку зрения М.К. Любавского в настоящее время развивают М.Ф. Спиридонов и Д.Л. Похилевич.[952] Последний постарался дать наиболее полное теоретическое обоснование этой точке зрения. Критикуя всех сторонников крестьянской собственности на землю, он пишет: «Если обратиться к законодательному и актовому материалу XV — первой половины XVI в., то в нем нельзя найти свидетельств о праве собственности крестьян на землю».[953] При этом, игнорируя собранные критикуемыми исследователями подобного рода свидетельства, сам Д.Л. Похилевич приводит порой явно некорректные данные. Так, утверждая, что в конце XV в. при князе Александре не признавалась собственностью купленная крестьянами земля, более того, купленная у них феодалом, он приводит следующий случай: великий князь Александр, подтверждая в 1495 г. Пану Хребтовичу права на его имение, и в том числе купленное им село на Волыни, оговаривает: «Ино, коли он тое сельцо купил в земян Володимирских вечно, а не в смердов»,[954] Но со смердами пример неудачный — ведь это специфический отряд сельского населения, находившийся с князем в гораздо более тесных связях, чем остальные сельские жители.[955] Д.Л. Похилевич вынужден учитывать данные источников. «И в дореволюционной, и отчасти в советской историографии приведено много примеров продажи, дарения, дачи в приданое крестьянами земли», — отмечает ученый.[956] Но тут же оговаривается: «Однако право отчуждения — это еще не право собственности».[957] Но совеем не учитывать право отчуждения — значит обрекать себя на невозможность в рамках современного понятийного аппарата хоть как-то осмыслить средневековую собственность. Те же ограничения, которые накладывались на крестьянскую собственность,[958] были характерны и для других форм собственности в Литовско-Русском государстве. Вызывает возражение и другая мысль исследователя: «О праве крестьянской собственности на землю законы XV–XVI вв. молчат, потому что такого права уже не было».[959] При огромной роли в ту эпоху неписаного, обычного права такой подход к юридическим памятникам вряд ли правомерен. К тому же только составители I Статута имели претензии создать общее право для всего государства. Остальные законодательные акты (как, впрочем, в реальности и Статут) действовали наряду с обычным правом. Стремление Д.Л. Похилевича объяснить право крестьян на землю экономическими интересами феодалов для времени XV — начала XVI вв., когда большинство сельского населения было еще свободным, не представляется нам убедительным. Большое, если не основное, пусть и скрытое, «внутреннее» место в системе доказательств Д.Л. Похилевича занимает убеждение в том, что утверждение феодальных отношений в «русской части» Великого княжества Литовского восходит еще ко временам Киевской Руси. В XVI в. в Центральной и Восточной Европе были уже «второе издание крепостничества». Вот почему он не мог допустить, что Ю. Юргинис и Д.И. Мышко, как и В.И. Пичета, считают, что феодальные отношения в исследуемом регионе оформились лишь во второй половине XVI в.[960] Между тем никакого «второго издания крепостничества» не было, а названные исследователи, видимо, интуитивно в эпоху господства идей Б.Д. Грекова о раннем развитии феодализма в Древней Руси приходили к выводу о незавершенности процесса развития крупного землевладения вплоть до второй половины XVI в. Изыскания последних лет показали, что феодальные отношения в Киевской Руси еще не были развиты.[961] Так что теория Д.Л. Похилевича отнюдь не опирается на «феодальный» фундамент в Древней Руси.
Противоречив подход Д.Л. Похилевича и к статусу великокняжеских земель, рассмотрение которого является одним из звеньев его концепции. Исследователь считает, что «великий князь Литовский был верховным собственником всех земель государства, а в его домен вошли земли, которые никому не принадлежали…».[962] Но пытаясь выбраться из этого противоречия, Д.Л. Похилевич острие полемики направляет против М.В. Довнар-Запольского, который считает, что уже в конце XV в. господарские земли делились на две части: находившиеся в общем государственном владении (восточные области) и находившиеся в личном пользовании князя (западные области).[963] Д.Л. Похилевичу гораздо ближе позиция В.И. Пичеты, который писал: «Все находившиеся во владении великого князя земли составляли личную собственность господаря. Деление земель на дворовые земли великого князя и государственные земли в прямом смысле слова не было еще произведено».[964] По мысли Д.Л. Похилевича, «лишь Люблинская Уния и установление свободных выборов короля повлекли изменение статуса домена великого князя… поскольку короли были выборные, то и экономии можно рассматривать как государственное имущество, передаваемое избраннику в виде бенефиция на его содержание».[965] Почему нельзя считать великокняжеский «домен», который, конечно же, не был никаким доменом, государственной собственностью, но другого по своей сути государства. Ведь сам Д.Л. Похилевич пишет: «До конца XVI в. все доходы от господарских имений поступали в единую великокняжескую казну. Из нее производились расходы на государственные, дворцовые и личные нужды князя. Никакого отдельного финансово-экономического органа, который ведал бы чисто государственными доходами и такими же расходами, не было. По феодальному правосознанию княжеское (королевское) понималось как государственное, и наоборот».[966] Следовательно, и сам Д.Л. Похилевич признает, что речь идет о государственной собственности, но другой по своей сути. Впрочем, насколько приложимо к этому явлению жесткое понятие собственность»?
Но как же можно определить это интереснейшее явление? При самом беглом взгляде на материал и на историографическую ситуацию можно заметить, что они калька с того, что существует в историографии Северо-Восточной Руси, т. е. проблемы «черных земель». Правда, Д.Л. Похилевич писал, что в «домене» великого князя не находим земель типа «черных волостей».[967] Но гораздо ближе к истине был М.В. Довнар-Запольский, который заметил: «Если бы понадобилось сравнение… государственных имуществ Литовской Руси и Московской, то так называемые Подвинские и Поднепровские волости первой можно сравнить с черными землями второй».[968] В историографии Московского государства правильное решение вопроса, на наш взгляд, намечено трудами Д.И. Раскина, А.М. Сахарова, И.Я. Фроянова, А.Л. Шапиро.[969] А.М. Сахаров отметил, что «попытки дать статические определения положения черных земель в любом случае встречают сопротивление самого исторического материала».[970] Ленинградские же авторы писали о том, что в «черном землевладении XIV–XV вв. отражен переходный характер землевладения от безраздельного права общины и общинников на землю через разделенную собственность к ликвидации крестьянской земельной собственности».[971] Думаем, что этот в полной мере диалектический подход вполне приложим и к проблеме «черных земель» Западной Руси. Идея господарской собственности вызревала постепенно на протяжении двух с половиной столетий, и критерием здесь было прикрепление крестьян,[972] превращение поборов которые с них собирали в ренту. Процесс этот интенсивно шел на протяжении первой половины XVI в. и особенно ярко проявился в известных реформах Сигизмунда-Августа.
Итак, государственное частное землевладение формируется на протяжении длительного времени. Но как обстояло дело с крупным частным землевладением? Впрочем, мы уже видели, что крупное частное землевладение в Литовско-Русском государстве также появляется достаточно поздно. Теперь уместно поставить вопрос, как оно появляется?
Пожалуй, последним, кто писал об этом на материалах, правда, Северо-Восточной Руси, был В.Б. Кобрин. Он справедливо отметил, что вопрос о том, как появляется крупное частное землевладение, «еще сложнее, чем проблема хронологических рамок процесса». Выделяется два основных пути. Один «снизу», когда земельная собственность появляется в результате распада общины, выделения более богатого общинника, который и оказывается частным крупным землевладельцем. Другой путь «сверху», т. е. путем княжеских пожалований. По мнению В.Б. Кобрина, «основным путем создания крупного вотчинного землевладения в Северо-Восточной Руси, как и в Новгородской земле, было княжеское пожалование (покупки общинной земли на Северо-Востоке не прослеживаются)».