[973] В основе же концепции развития землевладения «снизу» лежат не столько факты, сколько цепочка логических умозаключений. Мы не можем быть столь категоричными, как В.Б. Кобрин. Земельная собственность могла появляться «снизу», и в соответствующем месте мы это видели (земельная собственность мещан, земян — вот примеры такого рода собственности). И все-таки, действительно, магистральным путем развития крупного землевладения в Восточной Европе был путь «сверху». Это землевладение, возникая достаточно поздно, несло на себе множество «родовых» черт.[974] Для объяснения феномена возникновения крупной земельной собственности (повторяем, что речь идет именно о крупной, привилегированной собственности) не нужно возводить искусственную конструкцию под названием «верховная собственность» или вновь обращаться к проблеме вотчинных и публичных функций княжеской власти. Другими словами, надо постараться избежать ошибок и историка-экономиста конца XX в. и историка-юриста начала того же столетия. Для этого видим только один путь — постараться максимально учесть психологию людей того времени, явления обычного нрава, архаику общественных отношений. Особое значение приобретает проблема кормлений и держаний.
Уже в дореволюционной историографии было подмечено, что пожалование кормлений предшествует пожалованию населенных и ненаселенных земель. Позже стройную концепцию соотношения кормлений и крупной земельной собственности на материалах Северо-Восточной Руси создал С.Б. Веселовский.[975] В последние десятилетия о передаче прав сбора государственных доходов, как о явлении предваряющем появление крупного землевладения, все чаще пишут применительно к различным регионам. Это и Западная Европа,[976] средневековая Хорватия,[977] и средневековая Русь.[978]
Прежде всего отметим, что кормления, столь ярко отображенные на страницах исследовании И.Я. Фроянова,[979] продолжают быть основой материального обеспечения управляющих и в изучаемый период. «Особой формой пожалования было хлебокормление, известное еще во времена Киевской Руси, как верно подметила А.Л. Хорошкевич.[980] Также верно и то, что в Великом княжестве Литовском этот термин впервые стал применяться в восточных районах.[981] Семен Шемячич получил волость Обольцы в «хлебокормленье».[982] Староста городенский Александр Гольшанский в 1503 г. вместо двора Побоева Волковыйского повета, данного ему в кормление, получил на тех же условиях другой — Дубну в Городенском повете[983] и т. д.
Бояре земель, входивших в Великое княжество Литовское, имели право «держания» волостей. По наблюдениям М.Ф. Владимирского-Буданова, «особенно частым и важным предметом пожалования было управление волости. Обыкновенно в каждой земле… бояре центрального города получали поочередно управление волостями этой земли».[984] Широко система держаний была распространена в Полоцкой земле. Бояре Бириболдичи держали волость Мородно еще со времен Витовта.[985] В держание передавалась волость Себеж и др.[986] То же самое было и в Витебской земле. Здесь князя сменил наместник. Вне круга его управления были волости, которые раздавались боярам в держание по годам.[987] Распространена была эта система и в Смоленской земле, о чем свидетельствует уставная грамота Смоленской земле.[988] В Киевской земле волости также раздавались боярам. Таких волостей было много. Так, в районе Путивля, до занятия его Москвой, было четырнадцать волостей, раздававшихся по годам боярам. Мы знаем о раздаче волостей королем Казимиром боярам житомирским и киевским. Волость дастся на год «на окуп с татар».[989] Очень характерный пример дошел и от той же Киевской земли. Боярин Пирхайло обращается с просьбой: «…абы дал ему тот год выдержат, отодвинувши инших, а другий бы год к тому придал на окуп, што жона его и дети у Орде».[990]
Таким образом, раздача волостей — явление, характерное для всех земель Великого княжества Литовского. Это явление выросло еще на основе долитовских отношений».[991] Держание это «по своему характеру являлось выбиранием доходов, так как самое управление в действительности находилось в руках местных жителей и осуществлялось через выборных лиц».[992] Такая постановка вопроса представляется нам принципиально важной. Ведь это были никакие ни бенефиции или льны. Управляющие благоденствовали за счет участия в достаточно еще примитивном государственном аппарате, а управляемые вносили им плату за выполнение общественно полезных функций. Вот, на наш взгляд, одна из ярких особенностей развития Восточной Европы.
Достаточно лишь обратиться к Литовской Метрике, чтобы убедиться в количестве и масштабах внеземельных доходов. Это доходы «с корчем», «с мыт», «з вин» и т. д.[993] Во всех этих случаях должностные лица награждались не землей, а государство делится с ними своими доходами, причем отнюдь не обязательно деньгами. Это может быть материя — «сукно махальское» (несколько локтей) или «адаматки» — сукно «фролинское». Это может быть соль.[994] Кто-то должен довольствоваться лисьей шубой или «панцером». Наряду с передачей в держание волостей давались жеребята,[995] рожь или овес.[996] А вот Михаилу Маскевичу — «тивунщина великая мозырская на год после Киселя… Роману Михайловичу — бобровщина на год после Олехна Охремовича… Михаилу Головничу — ловчое…».[997] Количество этих примеров можно было бы умножать до бесконечности. Надо еще и еще раз подчеркнуть роль неземельных доходов в материальном обеспечении «функционеров управления» в Литовско-Русском государстве.
Обратим внимание и на то, что если всякого рода кормления уходят своими корнями в глубь веков, то в рассматриваемое время проявляются и новые явления, вызванные усложнением и развитием государственного аппарата. Это «держания урядов» — государственных должностей. Впрочем, отличить первые от вторых весьма трудно. Держанием было наместничество — основное звено государственного аппарата Великого княжества Литовского.[998] Доход, который получали наместники, был по существу наместничьим кормом.[999] Держание урядов было насквозь пронизано архаическими традициями. Одна из ярчайших традиций такого рода — челобитье. Уже дореволюционные историки обратили внимание на то, что «челобитья» при раздаче «урядов» — давний обычай в Великом княжестве Литовском.[1000] Обычай этот был повсеместный и заключался в том, что человек, хотевший занять какой-либо «уряд», «бил челом» — обращался с соответствующей просьбой и вносил какой-либо дар. В списке пожалований «урядов» (1482 г.) зафиксированы для памяти суммы, которые в виде «челобитья» заплачены господарю.[1001] Интересна и «приходно-расходная запись писаря господарского Федьки Хребтовича, в которой, наряду с данями («Олучичяне дани дали…» и сл.), перечисляются и доходы от наместничества («наместник от наместничества).[1002] О распространенности этого явления говорит и привилей 1492 г., в котором Александр установил за раздачу «урядов» не брать определенных сумм, а довольствоваться добровольным подарком.
Итак, огромное значение внеземельных доходов на ранней стадии развития Великого княжества Литовского вряд ли стоит дальше доказывать. Но ведь такого рода пожалования могли быть отправной точкой и для земельных пожалований. В литературе писали о постепенном преобразовании держаний и кормлений в земельные владения. Могло это происходить и в исследуемом регионе. М.Ф. Владимирский-Буданов заметил, что владение пожалованным селом и «держание» волости (т. е. управление его) весьма близко соприкасаются друг с другом.[1003] То же отметил и А. Е. Пресняков: «Пожалование имений, населенных тяглыми людьми или людьми низших служб, — в основе такое же пожалование доходов, как и пожалование волостей. Но в первом случае с этим сплетается пожалование имущества, как видно из оговорок «восхотят ли за им быти», либо могли «выпроводиться» с движимым имуществом. Во втором пожалование дохода выступает в чистом виде — волость дается боярину, чтобы он ее «тот год выдержал», или «выбрал на весь год», или дастся на определенную цель».[1004] В этом и есть разгадка феномена пожалования. В общественном сознании той поры не умещалось понятие собственности, которое и в современной-то нашей политэкономии чрезвычайно расплывчато. Власти все равно было, что жаловать, «Служилому человеку — жалованье за службу, в чем бы оно ни состояло», — писал М.Ф. Владимирский-Бу