[1137] Свиляне в конце XV в. отказались служить своим прежним господам — боярам Радковичам.[1138] «Люди наши» — «ужичане» в Смоленской земле жалуются, что их волость Ужицу забрали бояре.[1139] Количество этих примеров можно увеличить, однако размах такой борьбы — дело будущего, времени дальнейшего закрепощения крестьянства.
Такая эволюция социальной борьбы сопровождалась распадом прежней волостной структуры. Если раньше существовал традиционный древнерусский суд князя или наместника вместе с боярами и мещанами главного города, который производился над населением всей земли, всей волости, то теперь появляется несколько судов. Это магдебургский городской (т. е. замковый) суд наместника. В то же время в конце XV — начале XVI в. зарождается и начинает крепнуть вотчинный суд, что отразили уставные грамоты землям.[1140]
Разрушение единства волости наблюдается и в сфере военно-политической. Уходит в прошлое городовой полк, та военная сила земли, которая существовала здесь и в XV столетии. На смену идет шляхетское войско. «Полоцкие бояре по их отношению к военной службе делились на две категории: одни выезжали на войну сами, а другие выставляли определенное число конных, в зависимости от размеров их боярского землевладения».[1141] Красноречиво об этом свидетельствует «Попис войска…» 1528 г. Наибольшее количество воинов выставлял боярский род Корсаков и другие бояре — шляхта. Оборона земли теперь в гораздо меньшей степени лежала на горожанах, которые замкнулись в рамках магдебургского права. «Кремли-цитадели отделились от городов решительно, и за ними исключительно осталось название городов — «гродов».[1142]
Дольше сохранялась связь главного города и волости «по земле». Однако существование архаического мещанского землевладения имело постоянную тенденцию к уничтожению. Оно переливалось в руки боярства. «В конце XV в. начинается процесс разорения мещан, с результате которого они вынуждены продавать свои земли».[1143] Происходил процесс дифференциации уже мещанской общины: часть мещан выбивалась в состав шляхты, другие беднели, занимали положение на противоположном полюсе.[1144] Одновременно земля, волость, «расходилась по рукам». Все эти процессы, дошедшие до логического конца, зафиксированы в Ревизии 1552 г. В.И. Панов писал: «Если бросить общий взгляд на территорию Полоцкой земли, то окажется, что в изучаемое время (1552 г. — А. Д.) она представляла комплекс: 1) имений господарских, которые, как говорит М.К. Любавский, «по сути своей были государственным имуществом» (в это время уже государственным частным землевладением, добавим мы. — А. Д.); 2) имений частновладельческих… 3) духовных. Особое положение занимало место Полоцкое…»[1145]
Вот такие изменения в развитие социальной борьбы и волостную структуру, ведущую свое начало от Древней Руси, вносило крупное имение.
Со становлением крупного землевладения непосредственно была связана и социальная борьба в Поднепровских и Подвинских полостях. Если раньше «город был средоточием волости, которая составляла его присуд и которая обязана была его строить»,[1146] так как в повинностном отношении «волость представляла единое целое», то теперь боярские люди отказывались от несения общеволостных повинностей. Уже тот факт, что центральная власть теперь постоянно напоминала о необходимости участвовать в несении общеволостных повинностей, весьма показателен.[1147] Вот люди Свислоцкой волости жалуются на людей бояр Котовичей, что они «здавна с волостью нашою Свислоцкой городы рубливали и ордынщину давали и дубащыну плачывали и мосты мосчывали» и т. д., а теперь отказываются. «…А в том нам, волости Свислоцкой, от них кривды и шкоды великие деются».[1148] Жалуются и «бобруяне старцы Кузма Вошка и Губарь от всих людей Бобруйской волости» на боярских людеи.[1149] Бояре Ильиничи еще в первой половине XV в. добились от Казимира освобождения от волостных повинностей.[1150] В 40-х годах к ним отошла земля Семенчиньская. Волость, однако, вернула их «в потяг» и с этой земли. Пришлось Казимиру дать специальную грамоту Ильиничам на освобождение их от потяга.[1151] Население Рославльской волости жаловалось, что боярин «забрал за себя семь сел их волости… отнял в них дуброву, выгон городский». Во всех этих случаях мы присутствуем при возникновении конфликтов между жителями города и волости, с одной стороны, и боярскими людьми — с другой. Это напоминание о «шкодах» — постоянная тема, которая прослеживается во многих документах.[1152] Вторичным был конфликт между городом и волостью. Он был производным от первого. Передача земель боярам нарушала земельное единство волости, вносила разнобой и сумятицу в обложение волости податями и повинностями. Довольно часто теперь мещане спорят с волощанами. В конце 1499 г. новогрудский войт и мещане жаловались великому князю на сорочника церинского Семена и «мужей-церинцев» в связи с тем, что те но хотят «стеречь в Новгородке по неделе». Великий князь велел «сорочнику церинскому и всим мужом недели стеречи с подводами в Новегородку по давному».[1153] Известен долгий спор Борисова и волости. При Витовте вся волость была освобождена от подводной повинности. При Казимире волость должна была исполнять ее в течение 10 недель, а город только в течение 3. В 1494 г. Александр уменьшил повинности волости до 10 недель, а повинности города увеличил до 6.[1154] «Борьбу за освобождение от подводной повинности вели мещане многих городов».[1155]
Такого рода конфликты знаменовали собой новую разновидность борьбы общин, прежде всего городских с «урядом» — государственной властью. По мере того как государственная власть все больше утрачивала свои общественно полезные функции в ущерб сословным интересам, эта борьба становилась все более напряженной. Первая половина XVI в. — время борьбы южнорусского городского населения «с местной правительственной властью — старостой за сохранение во всей его неприкосновенности старого общинного строя жизни».[1156] Действительно, наиболее интенсивно эта борьба развернулась на юге, но там она продолжалась и во второй половине XVI–XVII вв. Она тесно связана с казацким движением, с освободительной борьбой против поляков и нуждается в отдельном изучении.
Итак, мы видим, как под влиянием развития крупного землевладения меняется характер социальной борьбы. От борьбы идущей в городской общине между свободными людьми, разделившимися на вечевые партии и выступавших не против княжеской власти, а против конкретных князей, к борьбе, которая идет между сословиями, пусть еще недавно зародившимися, но уже имеющими свои интересы. Там, где община доживает до более поздних времен и успевает уже приобрести фискальный характер, начинаются неурядицы, возникают конфликты между «волощанами» и боярскими людьми, а потом и между волощанами и мещанами. Именно борьба между волощанами и боярами, которые их постепенно закрепощают, и несет в себе зерна борьбы, в наибольшей степени приближенной к антагонистической, классовой.
Очерк второй.Древнерусские традиции в контексте освободительной борьбы в Великом княжестве Литовском в XV в.
Теперь в поле зрения — те движения, которые происходили русских землях Великого княжества Литовского в XV в. Это события, которые уже получили название национально-освободительной борьбы в Великом княжестве Литовском.
Изучив ход борьбы, авторы многотомной «Истории Украинской ССР» выявили в ее основе тенденции, суть которых можно свести к следующему: социальная база освободительного движения постоянно расширялась, чему способствовала значительно возросшая эксплуатация народных масс, прежде всего крестьянства; освободительное движение возглавляли удельные князья и другие местные «феодалы», которые для осуществления своих целей поддерживали недовольство литовскими «феодалами» в широких слоях народа.[1157]
Такова схема, создатели которой уверены, что она правильна. Стоит присмотреться к ней повнимательнее. Соответствует ли она действительности?
Борьба, разгоревшаяся в Великом княжестве Литовском в конце XIV — первой половине XV в., связана с именем князя Свидригайло. Эти события в дореволюционной историографии оценивались как движение аристократии. М.В. Довнар-Запольский, например, писал: «Если присмотреться к спискам лиц, окружавших этого князя и павших в битвах в его войсках, то среди них мы встречаем цвет тогдашнего княжья и боярства. Свидригайло поддерживает многочисленное русское боярство не как известная национальность, но как класс населения».[1158] В таком же ключе писал об этом движении и М.С. Грушевский, по мнению которого Свидригайло был «речником» не столько русского народа, сколько русской аристократии, поскольку борьба русских элементов под главенством Свидригайло была делом украинских и белорусских панов, а не народа.