м за тое привезти к монастырю кораман меду и тые подарки».[1220] В 1509 г. Старец и вся волость Бчицкая докладывали королю Сигизмунду, что «здавна, коли бывало наместник Мозырский приедет в году на полюдье свое и они на него сычивали носатку меду, а по лисицы даивали с каждого дыму».[1221] Характерны в этом смысле и свидетельства касательно Ратненского староства на Волыни, которое сохранило очень архаические черты.[1222]
С течением времени обычай полюдованья вывелся, так как он сопровождался массой злоупотреблений. По люстрации 1552 г., та же Бчицкая волость платит уже полюдье взамен «полюдования», т. е. непосредственного объезда волости.[1223] Это уже второй этап в развитии данного сбора. Первая ступень — личный объезд земли, и сбор полюдья князем заменяется объездом помощника князя.[1224] Затем полюдье теряет свой прежний характер неустойчивого сбора, фиксируется в определенном размере и приобретает характер постоянного определенного сбора с волости. При превращении полюдья в постоянно строгий определенный сбор появляется сопутствующий ему сбор-«въезд». Благодаря выделению въезда получается два сбора, возникающих на одной основе и тесно связанных между собой.[1225] Так, могилевский державца получал «узъезду своего пятьдесят коп грошей, а полюдованья, коли у волость не поедет, 50 же коп…».[1226] Все-таки главная ступень в эволюции такого сбора, как полюдье, — переход его в ведение крупных землевладельцев. Не всегда можно определить время перехода полюдья в руки частных владельцев. Иной раз эта повинность «вынималась» на господаря. Так, в «отказной» Сенька Романовича Пустынскому монастырю находим: «…тыи мне люди даивали померное, а на господаря полюдье».[1227] По мере развития крупного иммунизированного землевладения эта повинность отходила на задний план, а фольварочно-барщинная система ее уничтожила.
Весьма похожей были судьба «стации», непосредственно связанной с полюдьем и въездом. Правда, само название этой повинности появляется лишь в изучаемый период, но этимологически оно могло восходить к слову «стан». В одном весьма древнем документе понятия «стация» и «полюдье» выступают как идентичные.[1228] Вполне возможно, что здесь зафиксирована определенная дифференциация древних повинностей: если полюдье передавалось постепенно наместникам, то стацию великий князь оставлял «на себя» до позднейших времен. Значение ее было более велико в ранний период. В это время великие князья гораздо чаще передвигались по стране, и во время передвижения князь получал содержание. Этот побор носил сугубо натуральный характер. Великие князья при передаче волостей могли слагать с населения стацию «тым его людем Буйгородцом Лукъяну, а Петрище с братею не надобе на нас и послов наших» стациями поднимать.[1229] Но чаще все-таки делалась оговорка: «Поднимати стацеями и подводы под нас з места и з волости давать подлуг давного обычая…»[1230] На основании этих данных А.С. Грушевский сделал вывод о том, что стация в широком смысле распадается на стацию в тесном смысле — кормы, живность, а затем на, дачу подвод и всего, связанного с подводами.[1231] А М.В. Довнар-Запольский считал, что поскольку при всем разнообразии стаций в ее составе встречаем овес, яловицу или барана, то, когда встречаем такого рода сборы, не объединенные названием стация, безошибочно можно утверждать, что источник говорит именно о стации.[1232]
М.В. Довнар-Запольский совершенно справедливо заметил: «Конечно, стация испытала обычную судьбу всех господарских доходов при переходе господарских людей в частное владение: право на нее перешло к помещикам, и она приняла вполне частноправный характер. Так она продержалась до III Статута».[1233]
Непосредственно полюдью был близок другой архаический побор — «дар». «Полюдье даровное» известно древнерусским памятникам. Дар — это тоже плата за отправление административно-управленческих функций.[1234] «Уже в конце XV в. система даров ограничивается и в XVI в. встречается лишь как Переживание старины».[1235]
Очень древними были поборы на слуг.[1236] Еще волынский князь Мстислав Данилович своей уставной грамотой регламентировал размеры «ловчего» — повинности населения снабжать ловчего продовольствием во время его пребывания в определенной местности. Ловчее было наложено на берестьян — жителей не только города, но к всей волости. С каждого «ста» должно было взиматься 2 лукна меда, 2 овцы, 15 десятков льна, 100 хлебов, по 5 мер («цебров») овса и ржи и 20 кур, с горожанина по 4 гривны.[1237] В конце XV в. ловчее было переведено на деньги.[1238] Весьма широко была распространена так называемая «тивушцнна».[1239] Первоначально все эти сборы были вознаграждением «уряднику» за исполнение определенных обязанностей. Так, та же тивунщина шла в вознаграждение тивуну за исполнение им своих обязанностей. Потом тивунщина — сбор, обособилась от обязанностей тивуна: это уже сбор, как и другие сборы, и его можно так же, как и другие сборы, передать тому или иному наместнику-державце.[1240] В дальнейшем, по мере развития иммунизированного землевладения, эти подати прекращают свое существование (если не переносились на владельцев) в каждом случае, когда то или другое село переходило от государства в частные руки.[1241]
Из древнерусского периода перешли и судебные доходы в пользу администрации. В Древней Руси эти платежи имели большое значение.[1242] Примечательна в этой связи и фигура вирника, чье содержание так подробно расписано в Русской Правде. Продолжение этой традиции наблюдаем и в русских землях Великого княжества Литовского. Уставная грамота Могилевской волости гласит: все «вины малый и великий выймует на нас, на господари, кроме повинного и выметного». А эти две пошлины получал могилевский наместник — «державца».[1243] «А повинного ему от одного рубля 10 грошей, пересуда ему с одного рубля 4 гроши», — так определяли размеры судебных пошлин в пользу державцы. По предположению А.Л. Хорошкевич, повинное — «это пошлина с ответчика либо стороны, признавшей себя виновной, не доводя дела до суда».[1244] Была и такая плата как пересуд, — плата за разбирательство дела.[1245] Пересуд фигурирует в смоленско-рижском договоре 1229 г. Этот судебный сбор доживает до XVI в. В 1509 г. был издан специальный «Устав о пересудах», который уточнял порядок его взимания.[1246]
В глубь столетий уходят корнями и военные повинности в русских землях Великого княжества Литовского. В новейшей историографии они изучались на материалах Белоруссии М.А. Ткачевым, который показал их традиционность и прямую преемственность от древнейшего периода.[1247] Это городовая повинность, «польная сторожа». Мещане часто освобождались от несения городовой повинности. Уставная грамота киевским мещанам специально оговаривала: «А города им не рубити…» Как отмечает А.Л. Хорошкевич, такой же порядок существовал и в Новгороде. В том, что выполнение городовых работ возлагалось на плечи волощан, прослеживаются архаические традиции ведущие в быт древнерусских городов-государств. Подобно тому как в древнерусский период смоленская городская община освобождала себя от внесения платежей, причем освобождала «в пользу» волости,[1248] так и теперь главный город каждой земли в большинстве случаев освобождался от выполнения этой тяжелой повинности. Не случайно способ распределения городовой работы в западнорусском регионе весьма напоминает то что было в Новгороде и Пскове, — территории, где древнерусские города-государства продолжали жить еще очень долго.[1249] Зато городские жители должны были принимать участие в городском благоустройстве: «А мосты им городскии мостити». Мещане Витебска «мост мощивали перед своим двором кажды пяти топорищ».[1250] Все эти повинности, прежде носившие эпизодический характер, теперь становятся регулярными. Жители с. Городло, согласно завещанию Владимира Васильковича, были освобождены от этой повинности.[1251] Процесс этот продолжался в Литовско-Русском государстве. В жалованной грамоте Смотрицкому монастырю 1375 г. оговаривалось: «…коли бояре и земяне будут город твердити».[1252] В Житомире сооружением городен занимались земяне, в черкассах — жители окрестных сел, в Киеве строительством оборонительных сооружений — сельские жители Поднепровских волостей.