Еще одна должность — городничий. Как отметил Н.Е. Носов, это западное произношение термина «городчик», который существовал в политическом лексиконе Северо-Восточной Руси.[1315] В отличие от некоторых дореволюционных авторов, Н.Е. Носов не смешивал «городчика» Русской Правды и «городчика» XV в. «Если «городником» 98-я статья Русской Правды называет представителя княжеской администрации, который осуществлял строительство городских укреплений (закладку городни), поручение временное — «донеле город срубят», то городчик XV в. выступает перед нами уже как постоянное должностное лицо, которому был поручен город как крепость, т. е. городчик был в своем роде военным комендантом города».[1316] Ученый подметил очень важную, с нашей точки зрения, черту в эволюции этой должности по сравнению с древнерусским периодом. Это наблюдение можно, видимо, отнести ко всем из охарактеризованных должностей. Еще один этап эволюции — обособление сбора от той или иной должности.[1317] Точное определение этой должности затруднительно, она часто соединяется с должностью наместника, как было «издавна»,[1318] а в Луцке и с должностью ключника, прошедшей такую же эволюцию. Есть данные о ключниках острынском, житомирском, турицком, берестейском, киевском.[1319] Ясно, что ключник связан прежде всего с великокняжеским хозяйством. Однако четкости и однозначности и здесь не было. Ключник мог заниматься и поземельными отношениями.[1320] Со временем эта должность становится элементом «держания». Ивану Глинскому передавался в «держание» Новгородок Литовский «зо всими врады Новгородскими», т. е. «с ключом и городничим, со всим тым, как первыи державцы держивали».[1321]
С древнерусского периода сохранялись и другие должности. В Киеве вплоть до конца XV в. существовала должность «осмника», «осменика», известная еще по Русской Правде. Осменники взимали пошлину с действительного оборота, «побережную татьбу» и судили некоторые дела.[1322] Они взимали плату с торговцев-«перекупников», торгующих хлебом и зерном, судили купцов, казаков и мещан за «непочестные речи», за мелкие кражи и ссоры «жонок». Они же устанавливали размеры мыта с улова рыбы (обычно десятая часть).[1323]
«Специальные посланцы господаря и наместника — детские — выполняли их отдельные поручения», — так определяет А.Л. Хорошкевич роль детских.[1324] С этим определением можно согласиться. Но вряд ли эта должность соответствует «огрокам» и «децким» Русской Правды. Вернее будет сказать, что они являются наследниками древнерусских «детских», но никак не отроков. И.Я. Фроянов убедительно показал, что детские и отроки «заметно расходились в сфере общественной деятельности». Дальше элементарного участия в суде отроки не пошли. Детские же порой занимали высшие правительственные должности, получая посадничества, имели свои дома.[1325] Литовско-русский материал подтверждает правоту И.Я. Фроянова. В это время отроки уже окончательно растворились в служилой дворне, а вот детские играли важную административную роль. Это были своего рода агенты господарской и наместнической власти. Причем можно установить прямую преемственность с древнерусским периодом (детские фигурируют в русских землях в период их самостоятельности). «Потом твои детьскыи Плос, пришод, рекл Фредрику: пойди ко князю», — сообщает нам источник о витебском детском.[1326] Детские выполнили судебные функции, должны были «увязывать» в земле. В более позднее время в роли «детского» мог выступать «сын боярский» или дворянин.[1327] За «децкование» слуги получали мзду в зависимости от расстояния.[1328] По мере развития иммунитетных привилегий господарь давал обязательства не посылать детских в имения иммунистов.[1329] И в данном случае раздача иммунитетов приводила к ограничению сферы деятельности должностного лица.
Итак, видим, что органы власти, представлявшие государственность на территории русских земель Великого княжества Литовского, имели древнерусские корни, были прямыми наследниками древнерусской княжеской власти. Естественно, что органы этой власти видоизменялись, переживали определенную эволюцию. Однако главные изменения в них вносило развитие крупного иммунизированного землевладения.
Огромную роль в осуществлении своих функций этим государственным аппаратом, как мы уже видели, играли всякого рода кормления и держания. Такая их роль обусловливалась слабостью государственного аппарата. Факт этот не раз отмечался исследователями.[1330] «Управление Литвы в XV и XVI вв. отличалось самою широкою децентрализацией. Постоянных органов центрального управления вовсе не существовало. Всякая земля, входившая в состав Великого княжества, управлялась своими местными властями», — писал С.Л. Бершадский. Отсюда позднее появление и малое количество высших государственных чинов в Великом княжестве. Как в капле воды такое положение дел отражалось в функционировании канцелярии Великого княжества. Общегосударственный архив начинает формироваться довольно поздно. «К письменному документу даже до начала XV в. сохранялось скептическое отношение как к объекту и форме, как элементу чужеземной культурной традиции. Это отношение, а также внутриполитическое развитие самого ВКЛ не способствовало росту потребностей в образовании центрального великокняжеского архива».[1331] Лишь в конце XV в. великокняжеская канцелярия приступила к реорганизации своей деятельности: она стала оставлять копии всех выдаваемых ею документов; были сделаны первые попытки систематизации этих копий по тематическому признаку («книги» канцелярии ВКЛ конца XV в. — эмбрион Литовской метрики; появляется специализация деятельности писарей).[1332] Однако и позже должного порядка в деятельности великокняжеской канцелярии не было, зато была масса архаических черт, которые отмечены Ю. Бардахом.
При такой слабости центрального государственного аппарата Великое княжество Литовское приобрело федеративный характер. Тезис этот был выдвинут еще в дореволюционной историографии и полностью прошел проверку временем. Можно здесь спорить о нюансах (например, насколько это была «настоящая» федерация), что и делали некоторые историки. Но нам важно сейчас подчеркнуть, что отношения в Великом княжестве строились на договорных началах (имеем в виду прежде всего известные уставные земские грамоты). Однако наибольший эффект получится, если проанализировать их в целом. Задача эта во многом облегчается большой работой, проделанной над уставными грамотами М.Н. Ясинским и И. Якубовским.[1333] Изучение этого источника показало, что уставные грамоты являются «слоеным пирогом».[1334] В процессе выдачи этих грамот они наслаивались друг на друга. Скрупулезный анализ позволил И. Якубовскому выделить эти слои. Наиболее древний восходит еще ко временам независимости городов, второй — ко времени присоединения земель к Великому княжеству Литовскому, третий — к первой половине XV в., четвертый — к началу княжения Казимира, пятый — к началу княжения Александра. Таким образом, этот источник позволяет судить о социально-экономических и политических отношениях в русских землях в XIV–XV вв. В ряде мест источниковедческий анализ И. Якубовского спорен.[1335] Но как бы то ни было, общий вывод его остается неоспоренным. Для нас важно то, что древняя часть грамот составлена на условиях «ряда», подобно тому, как это было в Древней Руси, а в последствии в Новгороде Великом. Это положение сейчас можно считать доказанным. Но вот к оценке социального характера «ряда» исследователи подходят по-разному. По мнению В.Т. Пашуто, привилей, как и древнерусский ряд, — договор местного боярства с князем, который подтверждает «своего рода коллективный иммунитет светских и духовных феодалов».[1336] Привилеи гарантировали сохранение привилегий правящего феодального сословия».[1337] По А.Л. Хорошкевич, «рядные грамоты зафиксировали практику многовековых отношений князя и города, сложившихся в древнерусских городах с феодально-республиканским строем».[1338] С нашей точки зрения, наиболее правильно решает эту проблему И.Я. Фроянов. Он не согласен с теми исследователями, которые «склонны думать, будто договор, ряд князья заключали с городским патрициатом, высшим духовенством и местным боярством… Князья обычно рядились на вече — народном собрании».[1339] В Древней Руси существовала практика заключения «ряда» новоизбранных князей именно с «людьми», а не с горсткой знати.[1340] Ясно это видно и на примере с привилеями. Здесь договаривающейся с князем стороной выступала вся волость, вся вечевая земля — государство.[1341]