стя недолгие сроки жених этот от своих слов отказывался, типа погорячился, нам ещё надо встать на ноги и только потом думать о таком серьёзном шаге, как брак. После каждого подобного объяснения, которые случались по нескольку раз в год, любовница моя, которая вряд ли была только моей любовницей, рассылала сообщения всему своему активу, в который я одно время был — уж не знаю, за какие заслуги, — благосклонно включён. Надо отдать ей должное: мстила она добросовестно, даже с упоением, совершенно голову теряла в процессе мщения. Однажды, после очередного, самого убедительного захода на свадебный аэродром, после вручения кольца, символизирующего помолвку, после запуска подготовки достойной, по всем понятиям подготовленной свадьбы, жених снова дал стрекача, и, боже, как она была хороша. Объяснение их случилось за городом, её укусила оса чуть ниже попы, под складочку, и она, отбросив каталог свадебных платьев, попросила своего, развалившегося тут же в шезлонге, поцеловать её в ужаленное место. А он, не повернув к ней темночёчного лица, сказал: «Да пошла ты». И ещё что-то про отмену церемонии. Она рыжьё собрала, цацки, шмотки в тачку побросала и — ко мне. Квартира свободна, родители на даче. Тот день я запомнил навсегда. Сначала мы друг другом хорошенько попользовались, а потом она всё рассказала. В то лето мы с ней часто встречались, пока не наступили холода и ей не понадобились зимние вещи, которые она в спешке не успела забрать. Поехала, короче, за шубой и уггами и так у него и осталась. До следующего случая, когда жених снова её отодвинул. На этот раз навсегда — втянул носом не тот порошок. Мстить стало некому, и огонь её поугас, да и я порядком устал от этой пунктирной связи.
Воспоминание мелькнуло пышным цветком, сменившись новыми приключенческими фактами из жизни Дианы. Мы поставили коляску на площадке возле окна, допили янтарные градусы, она закурила очередную и продолжила рассказ. Провстречалась она с этим большим начальником около месяца и встречалась бы дальше, оставаясь вполне довольной непродолжительными, с позволения сказать, перепихонами, но случилось то, что случается с любым, который не ждёт от жизни ничего дурного. Они влюбились друг в друга. Произошло это благодаря совместной командировке, где их общение не ограничивалось почасовой оплатой. Бесконечные разговоры, совместные трёхразовые приёмы пищи, морские закаты и прочая прибрежная сувенирка склонили к чувству. Географическое расположение командировочного города влекло к романтике. Вообще, совместные выезды двух одиноких сердец чреваты последствиями. Опасно узнавать постельного партнёра получше: или сделается врагом, или влюбишься. Встречи их приобрели совершенно другое значение: в периоды ссор с мужем, когда тот съезжал, она стала приглашать босса к себе на ужины и совместные просмотры телевизора. Разве что ночевать не оставался. Они перекатывали чувство, как горячую картофелину, не решаясь очистить и съесть. Ситуация зашла настолько далеко, что однажды он признался: с ним уже случалось подобное и тогда это разрушило его жизнь. И Диана его выставила.
— Я испугалась, потому что это было признание в любви.
После его назревшего, подействовавшего столь разрушительно акта распахивания души накал между ними заметно убавился. Именно в те дни она совершенно случайно встретила того самого красавца с новогодней вечеринки.
Дело было в ресторане, где насыщаются земной пищей высокооплачиваемые сотрудники, и тут, за столиком, — он. Возможно, он и раньше бывал там, но временно потерявшая голову Диана его не замечала. Она и в тот раз сделала вид, что не заметила, и он ответил тем же, но тут что-то в ней проснулось, воспитание, что ли, или авантюрное желание — что бы то ни было, она подошла к его столику.
Разговорились, обменялись контактами, и закрутилось. Погода к тому моменту склоняла уже не к гостиничным деловым соитиям, а к бесцельным прогулкам. Парки, аллеи и прочие места с сохранившимися ещё в нашем городе зелёными насаждениями, начавшие избавляться от серого льда и чёрного снега, влекли романтиков, в числе которых оказалась и свежеиспечённая парочка. Они держались за руки, урывками целовались в арках домов, она делала всё то, чего была лишена с боссом, предпочитающим прогулкам катание на автомобиле, громоздкость которого удваивалась за счёт роскоши отделки. На работе оба делали вид, что едва знакомы, всё-таки босс есть босс, хоть они и ничего друг другу не обещали. Босс, вопреки маскировке, скоро всё понял, — видно, весна обостряет чувства не только влюблённых, но и у начальства. Исполненный благородства почтенный муж дал понять, что она свободная женщина и может делать, что считает нужным, но он её любит и предостерегает.
— С ним я спать перестала, а с молодым ещё не начала, — пыхнула дымом Диана.
Первое соитие с красавцем постоянно откладывалось, он не хотел совершать прелюбодеяние, изменять жене, омрачать их страсть суетой и обманом. Проявляя завидное благородство, красавец собирался сначала объясниться с законной супругой, а потом уж слиться в чистой страсти с возлюбленной.
Наконец одним бесшабашным мартовским днём молодой красавец вдруг заявил, что с него хватит, он не в силах больше томиться, хочет её и так и этак и завтра приедет. Произошло ли обещанное выяснение с благоверной, он не уточнил.
Диана выставила мужа, без помощи домработницы убрала квартиру, как не убирала никогда. Протёрла пыль на кухонных шкафчиках и на полосках жалюзи. Даже ящичек для порошка из стиральной машины выдвинула и тщательно все уголки и зазубрины промыла. Наводя чистоту, она, словно невеста, расправляла складки платья, приготовляясь к самому главному в жизни событию. Покончив с уборкой, она отправила ребёнка с няней в пансионат, провела все необходимые перед свиданием косметические процедуры, накупила устриц, сыров и вин и покатила домой, подпевая радиостанции. Вечер обещал быть незабываемым.
Раздался телефонный звонок — босс звал на ужин. Отказалась.
Почти следом позвонил молодой. Случилась наиважнейшая деловая встреча, которую он не в силах ни отменить, ни перенести.
Она в это время маялась в автомобильном заторе и, не успев отключить связь, зарыдала. Она рыдала так, что застрявшие рядом водители нервно елозили на сиденьях и едва не побросали свои средства передвижения и не убежали прочь, лишь бы не видеть её.
Добравшись до дому, оставив моллюсков тухнуть в багажнике, она поймала такси и рванула на ужин к боссу. Она напилась и всё ему рассказала.
Мимо нас по лестнице юркнул какой-то тип, с которым Диана бегло поздоровалась, не прерывая свой рассказ. Босс оказался чуть ли не святым. Выслушал и сказал, что любит её без всяких оговорок, будет помогать во всём и не станет чинить препятствий между ней и молодым красавцем, хотя оба находятся в его подчинении и зависимости.
Человек редкого благородства. Не за что презирать. И мстить не за что. Даже скучно.
Красавец на некоторое время затаился, но вскоре написал одно сообщение, за ним другое и начал осыпать её пышными и скупыми письмами, на которые она сначала не отвечала, а затем отвечала оскорблениями. Ему только это и было нужно. Если женщина тебя оскорбляет, значит хочет. Осталось лишь, не роняя, отнести её в постель, что красавец и проделал. Сначала рассуждал, что их союз потому прекрасен, что не омрачён низкими коитусами, а как-то ночью сообщил, что расстался-таки со своей, что пьян, одинок и бродит под майским дождём аккурат неподалёку.
Ребёнок спал, муж который день отсутствовал, и она сказала красавцу, чтоб поднимался. И он поднялся. Я ещё подумал, что лифты в ту ночь наверняка работали, иначе бы этот герой опять бы непременно вильнул. И между ними был дикий, грубый секс, без капли нежности, сплошная грязь и противоестественные выкрутасы.
Услышав «грязь» я невольно улыбнулся. Диана глянула несколько удивлённо — видать, была о моих пристрастиях иного мнения. Красавец оказался всем хорош, кроме размеров. Размер у красавца оказался микроскопическим. Я не знаток, но то, что подруга отмерила большим и указательным пальцем, рисовало весьма пессимистическую картину. Но не это разочаровало её, она уже достаточно взрослая, чтобы уметь радовать себя сама. Причиной печали стало то, что, насытив свои плотские желания и неприятно вдруг протрезвев, красавец начал хамить. И не просто грубости себе позволял, это бы ладно, такое с мужчинами после случки бывает, — он нарывался с умыслом, но поняла она это, только когда выгнала гостя за дверь. И он с подозрительной благодарностью сбежал. И тогда до неё дошло, что поссорился он с нею специально. Не хотел на ночь оставаться. Одно дело выпить, закусить и её отпялить, другое — заснуть и, что самое главное, проснуться с нею рядом. Выходило, что этот расчётливый тип с половиной своей не расстался, а просто повздорил и, вернув с помощью Дианы гормональное равновесие, устремился назад, в уютное лоно семьи.
Жуткое понимание того, что её можно вот так не любить, которое она гнала от себя, от которого загораживалась, теперь уничтожало её. Прямо среди ночи, едва захлопнув за внеплановым любовником дверь, она начала трезвонить боссу и, разбудив его, потребовала изничтожить, измочалить, как минимум уволить мерзавца, который посмел так с ней поступить. И босс снова проявил унылое благородство: привёз ей завтрак, стал утешать, рассказывая об устройстве жизни и о том, что ничто на свете не стоит её слёз. Он говорил, что достаточно одного её слова и он притащит его обратно, на поводке приволочёт и заставит сделать её счастливой. Он уложил её в постель, подоткнул одеяло, лёг рядом и уснул. А она не уснула…
Диана затушила окурок, извлекла последнюю и, тряхнув пачкой на манер маракаса, будто не доверяла её опустошённости, прикурила, затянулась глубоким вдохом и сказала:
— Я его выставила.
— Кого?
— Жирного. Растолкала и выгнала.
Она смотрела на меня запальчиво. Я отвёл взгляд, и, готов поспорить, она продолжала на меня смотреть. На меня и сквозь. И тщетная злость торжествовала в её глазах, и смазки в глазах прибавилось.