Там уже до нее доходят слухи о внезапной кончине Павла и о вступлении на престол нового государя, Александра Павловича.
Хотя намерение относительно ссылки императрицы в Холмогоры и о заключении великих князей в крепость покойный император отложил, конечно, не вследствие письма к нему Нелидовой, однако государыня не забыла этого заступничества за нее своей камер-фрейлины и стала оказывать ей еще большее расположение.
Они виделись почти ежедневно, и вдовствующая государыня так привязалась к этой женщине, бывшей когда-то душою их дома, что даже в 1817 году, уезжая в Москву, пригласила ее с собой.
Наконец скончалась и Мария Федоровна, в 1828 году. У Нелидовой никого почти не осталось от того времени, когда она была первенствующим лицом в государстве.
Ее стали забывать. Гостиная ее пустела. Она сама уже была ветхой старушкой. От прежнего величия у нее оставались только придворная карета и камер-лакей.
Но и это у нее каким-то образом было отнято.
Однажды Нелидова собралась куда-то выехать и приказала подать карету. Ей доложили, что ни кареты, ни камер-лакея у нее больше нет.
Уязвленная в своем самолюбии, гордая старушка тотчас же пишет государю письмо, в котором просит одолжить ей придворную карету на несколько дней, пока она не купит себе новую.
Ловкий маневр старой придворной особы был хорошо понят Николаем Павловичем.
Через несколько дней государь едет в Смольный. Осмотревши, по обыкновению, заведение и выходя из института, Николай Павлович направляется не к выходной парадной двери, а по коридору в отдаленные помещения института.
Свита и институтское начальство в недоумении, перешептываются между собою и наконец докладывают государю, что выходное крыльцо не тут, что, может быть, его величество по рассеянности идет не обычным выходом.
Николай Павлович отвечает, что он сам знает расположение института и его парадный выход, и продолжает идти по тому же коридору.
Оказалось, что он направлялся в помещение Нелидовой.
При этом свидании государь объявил обрадованной старушке, что он никому не приказывал отнимать у нее то, что ей было прежде пожаловано. И вот после этого визита гостиная старушки снова наполняется посетителями; старушка опять вырастает в глазах общества; ей льстят, перед ней унижаются.
Но Нелидова уже развалина. Больше восьмидесяти лет она живет на свете, до самой могилы изощряет свой колкий язык над придворными, заслуживающими ее беспощадной кары, и продолжает привлекать толпы аристократии пленительностью своей беседы, своего обхождения, рассказами о старине.
Это был «кумир поверженный», «храм покинутый»…
Она умерла наконец в 1839 году, 2 января, восьмидесяти двух лет от роду, захватив своей жизнью два столетия и пережив много великих событий.
В могилу с собой она унесла тайну своих отношений к бывшему императору Павлу: тайна так и осталась тайной, хотя враги Нелидовой и силились разоблачить ее, как это делала предшественница этой женщины, Глафира Ржевская-Алымова, в своей любопытной, но, по-видимому, несколько пристрастной автобиографии.
В этом отношении Нелидова была больше чем скромна – она была нема, и так и умерла загадкой.
Современные о ней сведения большей частью говорят в ее пользу: это была честная и бескорыстная женщина, которая, при своем положении, могла больше сделать зла, чем добра; но первого она не делала, а для делания последнего она не выросла – ее не научили ни жизнь, ни воспитание, ни вся ее обстановка.
Закулисной стороны жизни она не знала; она знала только закулисную сторону дворца: темное издали не казалось ей темным, потому что она смотрела на него из своего светлого, придворного далека. Ей только льстили; ей поклонялись; в ней искали.
С нею переписываются самые сильные люди ее времени – и вся переписка их вертится на фразах, на поклонах, на перекрестном огне шуток, а иногда и на милых, деликатных, блестящих, но все же не совсем безгрешных сплетнях и пересудах.
Известный вельможа и приближенный императора Павла Юрий Нелединский-Мелецкий, лицо небезызвестное и в истории русской литературы, как писатель временного умственного застоя, следовавшего за Новиковым, пишет Нелидовой остроумные, но такие пустые, бессодержательные письма, которые ясно обнаруживают, что уровень общественной мысли и общественных интересов действительно на время понижается.
3 марта 1800 года Юрий Нелединский-Мелецкий пишет ей: «Ничто до вас относящееся мною не забыто – судите сами. Ни Марфа, ни Алексаша (горничная Нелидовой) уже не при вас; последняя замужем, а вместо нее ваши волосы убирает горничная девицы Львовой. Из мужчин у вас все тот же Василий. Жако здоров и продолжает поедать пудру, когда вы за вашим туалетом. У вас уже нет более птички-ряполова, названного в мою честь Юркою».
Ряполов-Юрка – это Юрий Нелединский-Мелецкий.
Вот на чем вертятся письма двух таких личностей времени застоя, как Нелидова и одно из литературных светил той эпохи.
А между тем и Нелидова была светилом эпохи.
Екатерина Великая, находившая время, при своих многосложных трудах, переписываться с институтками Смольного монастыря, как с Левшиной, Алымовой и другими, в одном письме к первой замечает о молоденькой тогда «выпускной» Нелидовой:
«Появление на горизонте девицы Нелидовой есть феномен, который я наблюдать буду очень пристально, в то мгновенье, когда всего меньше ожидают, и сие может случиться скоро…»
Сильно постаревший Сумароков пишет в честь Нелидовой и других институток вирши, в благодарную отместку за то, что девочки играют на сцене его стихокованные, торжественные, напудренные трагедии:
А вы,
И все товарищи во воспитаньи ваши,
Живущи на брегах Невы,
Заслуживаете к себе почтенья наши,
Явите и другим,
Своим сестрам драгим,
Нелидова, Барщова,
Письмо без лестна слова!
Свидетельствуйте им: кому приятна честь,
Не станет никому стихи тот ложью плесть;
Бесчестен автор тот, кто чтит и сеет лесть.
Свидетельствуйте то сестрам своим любезным
И прилепившимся к геройским драмам слезным,
Играющим в трагедии моей,
Хотя мне видети того не удалося,
Со Ипокреною их действие лилося:
Как Рубановская в пристойной страсти ей
Со Алексеевой входила во раздоры,
И жалостные взоры,
Во горести своей
Ко смерти став готовой,
В минуты лютаго часа,
С Молчановой и Львовой
Метала в небеса.
Арсеньева, цветя, век старый избирает,
Служанку с живостью Алымова играет,
Под видом Левшиной Заира умирает» и т. д.
Можно сказать, что все эти женщины, поименованные в послании Сумарокова, хотя и вступают в жизнь еще в период усиленного подъема общественной мысли, тем не менее одной ногой стоят уже за той чертой, за которой начинается продолжительный застой этой мысли.
Дашкову, президента Академии наук, сменяют такие женщины, как Глафира Ржевская и Нелидова, мировоззрение которых ограничивается одним двором; Ржевскую и Нелидову сменяют Татаринова и Криднер, которые считают себя пророчицами; следующие за ними русские женщины бросаются в католичество и так далее.