В Галиции, в местечке Яворове, Петр подписывает брачный контракт сына: кронпринцесса остается при своем евангелическо-лютеранском исповедании; дети ее принимают греческий закон; кронпринцесса получает пятьдесят тысяч рублей ежегодного содержания из царской казны и, кроме того, половину этой суммы при совершении брака.
Контракт передан царевичу, и он должен сам отправляться с ним к родителям невесты. Но бережливый Петр, постоянно нуждавшийся в деньгах и нередко отказывавший себе в необходимом, поручил сыну что-либо выторговать из условной суммы.
Расчетливых немцев нелегко было победить на этом пункте, и царевич признал себя побежденным – не выторговал ни одного рубля.
«По указу, государь, твоему, – пишет он отцу, – о деньгах повсегодной дачи невесте моей зело я домогался, чтоб было сорок тысяч, и они сего не соизволили и просили больше; только я как мог старался и не мог их на то привести, чтоб взяли меньше пятидесяти тысяч, и я, по указу твоему, в том же письме, буде они не похотят сорока тысяч, позволил до пятидесяти, на сие их склонил с великой трудностью, чтоб взяли пятьдесят тысяч, и о сем довольны, и сие число вписал я в порожнее место в трактате; а что по смерти моей, буде она не похочет жить в государстве нашем, дать меньше дачу, на сие они весьма не похотели и просили, чтоб был равной даче по смерти моей, как на Москве, так и в выезде из нашего государства, о чем я много старался, чтобы столько не просили, и, однако ж, не мог сделать, и по указу твоему – будет они за сие заупрямятся, написать ровную дачу – и в трактате написал ровную дачу, и, сие учиня, подписал я, тожде и они своими руками разменялись, и тако сие с помощию Божиею окончили. Перстня здесь не мог сыскать; и для того послал в Дрезден и в иныя места».
Контракт подписан – отступление для царевича невозможно. Волей-неволей он становится уже женихом кронпринцессы.
Все лето он живет у родных невесты. Тяжелое это было лето и для Петра, и для его сына: Петр пережил «прутский поход», царевич – последние дни своей нравственной независимости.
Едва Петр воротился из прутского похода, как последовало и совершение брака.
«Господа сенат! – писал царь в Петербург. – Объявляем вам, что сегодня брак сына моего совершился здесь в Торгау, в доме королевы польской, на котором браке довольно было знатных персон. Дом князей вольфенбительских, наших сватов, изрядной».
Но неугомонный царь не знает устали. Не хочет он, чтоб с нею был знаком и его сын. Хочет он к тому же приучить и его молоденькую жену, как приучил «сердешнинькаго друга своего Катеринушку».
Через три дня после свадьбы муж кронпринцессы уже получает приказ от отца – немедленно ехать в Торн и там заведовать продовольствием русских войск.
Странным и горьким должно было показаться новобрачной кронпринцессе такое неожиданное распоряжение ее нового отца: прямо из-под венца да на фуражировку.
Но надо было покоряться светилу, спутником которого она сделалась именно вследствие силы тяготения к нему.
Как ни было горько и обидно молодой женщине, но она должна была вынести первую разлуку, о которой уже распускались неблагоприятные толки, дошедшие и до Вены.
«Из Саксонии много нехороших вещей сюда писано, – извещал Урбих Головкина, – чем почти весь город наполнен, между прочим – что брак хотя и совершен, однако, к великому неудовольствию обеих сторон: кронпринц кронпринцессу оставил, и когда та требовала на два дня сроку, чтоб дорожную постель взять, кронпринц ей жестоко отвечал и уехал; все придворные служители отставлены. Но когда я в Вольфенбителе и Дрездене наведался, то мне отписали совершенно противное, именно – что обе стороны довольны».
За продовольствием армии царевичу некогда было думать о молодой жене. Из Торна он пишет отцу только о деле, и если однажды и упоминает о жене, то опять-таки с провиантской точки зрения.
«Жена моя еще сюда не бывала. Ожидаю вскоре. И как она будет, за людьми ее смотреть буду, чтоб они жили смирно и никакой обиды здешним людям не чинили».
Наконец в конце года приехала к нему и молодая жена. Но на первых порах жизнь ее в новой обстановке не могла показаться ей привлекательной: жена наследника русского престола, не испытывавшая до того времени под крылом матери нужды в деньгах, тотчас же испытала ее, как только вступила в неведомый для нее мир.
Через три-четыре месяца после свидания крон-принцессы с мужем – новый указ от неугомонного свекра и новая разлука с мужем: отец назначает царевичу поход в Померанию.
С царским указом приехал Меншиков, и он-то нашел кронпринцессу и ее мужа в нужде. Молодая женщина плачет – ей приходится просить о деньгах; нет у нее ни лошадей, ни экипажа.
«Не мог оставить не донести о сыне вашем, – писал по этому случаю Меншиков царю, – что как он, так и кронпринцесса в деньгах зело великую имеют нужду, понеже здесь живут все на своем коште, а порций и раций им не определено (у Петра все по-солдатски!); а что с места здешнего и было, и то самое нужное, только на управление стола их высочеств; также ни у него, ни у кронпринцессы к походу ни лошадей и никакого экипажа нет и построить не на что. О определенных ей деньгах зело просить: понеже великую имеет нужду на содержание двора своего. Я, видя совершенную у них нужду, понеже ея высочества кронпринцесса едва не со слезами о деньгах просила, выдал ее высочеству ингерманландского полку из вычетных мундирных денег в заем 5000 рублей. А ежели б не так, то, всеконечно, отсюда подняться б ей нечем».
Муж уезжает в Померанию, а кронпринцесса в Эльбинг.
Скучно молодой женщине без мужа и без родных: она действительно стала для всех отрезанным ломтем. Трудно поэтому и винить ее за то, что будто бы она не сошлась с мужем: некогда еще им было свыкнуться и полюбить друг друга.
Но в России ждали молодую супругу царского наследника. Ожидания были и другого рода, и об этих-то ожиданиях извещал царевича московский духовник его: духовник спрашивал «о зачатии во чреве».
«О зачатии во чреве сопряженные мне хочещи ведати, радетель, – отвечал ему царевич, – и возвещаю, что весьма до отъезду моего подлинно познати было неможно еще, и повелел я жене, аще будет возможно сие познати, чтоб до меня немедленно писала. И как о сем получу известие, есть ли что или нет, о том писанием не умедляя вашей святыни возвещу».
Недаром Москва интересовалась «зачатием в чреве» кронпринцессы: на этом ожидании строились свои планы – планы о несбыточном воскресении старой Руси.
Почти год прожила кронпринцесса одинокой в Эльбинге.
Но вот настало время и в Россию ехать. Прибывший в Эльбинг бригадир Балк, муж уже известной нам Матрены Балк, сестры знаменитой Анны Монс, объявил Шарлотте царский указ о выезде ее из Эльбинга.
Но ей опять не с чем выехать – денег нет; а муж занят отцовскими делами в Померании.
Надо опять просить денег – и Шарлотта просит их у свекра.
«Вашего царского величества милостивейший указ, который мне чрез бригадира Балка объявить повелели, не оставила б, как того моя должность и требует, исполнить, и я уже в готовности была отсюда отъехать, но понеже того без денег никоими мерами учинить неможно было, того ради прошу вашего царского величества всеподданнейше то замедление во гнев не принять, ибо коль скоро деньги прибудут, то и я как в прочем и окажу, что вашего царского величества указ от меня ненарушимо содержан будет, я же есмь со всяким подданнейшим респектом вашего царского величества всеподданнейшая и вернопокорнейшая Шарлотта».
Но молодой женщине перед отправлением в далекую, неведомую страну хочется повидаться с родными, может быть в последний раз (как это и было на самом деле), проститься с ними, взглянуть на родные места. И вот она едет в Брауншвейг, тем более что денег от свекра все еще не было.
И суровый свекор сердится на молодую женщину за эту простительную вольность, которую она вправе была себе позволить.
Петр, как русский песенный «грозен батюшка», несмотря на письменное извинение невестки относительно этой отлучки, пишет ей вежливое, но колкое замечание:
«Вашей любви к нам отправленное писание от 17 генваря получили мы здесь исправно, и из того усмотрели, что вас к нечаянному отъезду в Брауншвиг привело. Мы о объявленных вами причинах рассуждать не будем, токмо признаваем, что сия ваша скорая и без нашего ведома взятая резолюция нас зело удивила, а наипаче понеже мы вашему желанию родителей ваших видеть никогда б не помешали, ежели б вы только наперед нас о том уведомили. Что же ваша любовь, впрочем, и о недостатке денежном объявляете, то не видим мы, чтоб и то вас к такой скорой резолюции привесть могло. Сожительница наша с кронпринцем нашим уже пред некоторым временем путь свой назад в государство наше и в Петербург предвосприяла, куды, мы уповаем, и ваша любовь за оными следовать будете».
Это первый официальный выговор в жизни молодой женщины. Но у такого свекра, как Петр, надо ко всему привыкать, надо всего ожидать.
Шарлотта снова пишет «грозному батюшке», и неоднократно пишет, приводит свои резоны, объясняет причины своей «скорой резолюции» – и грозный батюшка прощает свою «дружебно любезную госпожу невестку».
«Дружебно любезная госпожа невестка! – пишет он ей 11 февраля. – Вашей любви различные к нам отправленные писания исправно получили и из оных усмотрели, что вас к скорому отъезду из Эльбинга в Брауншвиг привело. Мы не сомневаемся, что вы оныя 5000 червонных, которые к вам чрез сына барона Левольда отправлены, ныне уже исправно получили, и при сем еще вексель на 25 000 ефимков албертусовых на банкира Поппа в Гамбург прилагаем и уповаем, что ваша любовь ныне путь свой как наискорее в Ригу и далее в Петербург воспримете, куда и сожительница наша, и кронпринц наш пред некоторым временем уже поехали, яко же и мы для ускорения вашего пути в наших землях потребное учреждение учинить укажем и впрочем о постоянной нашей отеческой склонности обнадеживаем, пребывая вашей любви дружебно склонный отец».