Вероятно, когда был жив Петр, он, генерал-полицеймейстер, не решился бы сказать таких слов любимой дочери царя.
Но вот умирает и Екатерина – новое горе плачущей молодой герцогине.
Положение дел при дворе мгновенно изменилось. Голштинское влияние отступило на задний план, и величие надменного герцога сразу рухнуло.
Многие думали, что до совершеннолетия Петра II государством будет управлять Анна Петровна, как всем известно – любимейшая дочь Петра Великого, о которой и Бутурлин говорит: «она была умильна собою и приемна, и умна, походила на отца…» – все шансы были на ее стороне.
Но ничьи надежды в этом отношении не сбылись, несмотря даже на то, что и в духовном завещании Екатерины I, написанном по взаимному соглашению Меншиковым и Бассевичем, было многое сказано в пользу Анны Петровны и голштинцев; Меншиков же всех их оттер от регентства, в глубине души своей проча императорскую корону одной особе, еще почти девочке, о которой никто не мог и предполагать как о тайной претендентке на русскую корону. Об этой девочке будет сказано в свое время.
Через две недели после смерти Екатерины Бассевич подал в Верховный совет мемориал, в котором просил об исполнении тех статей завещания покойной императрицы, где дочерям Петра и Фридриху-Карлу голштинскому предоставлялись разные денежные выдачи, где упоминалось о покупке дома для голштинского посольства и для свиты герцога, а равно предоставлялось им несколько комнат в Академии наук.
Верховный тайный совет ничего не отвечал на этот мемориал – голштинцам оставалось ждать. Ждала своей участи и Анна Петровна.
Но вот, вместо ответа на мемориал, тайный совет объявляет обергофмейстеру Анны Петровны Нарышкину, чтобы он наблюдал, исполняется ли герцогом все согласно брачного контракта и выдаются ли Анне герцогом проценты с трехсот тысяч рублей, данных ей в приданое. Нарышкин отвечает, что он ничего не знает ни о контракте, ни о деньгах. Тогда тайный совет посылает к Бассевичу приказ – доставить требуемое сведение как относительно денег, так и обо всем, что касается выгод цесаревны.
В ответ на это Бассевич и Штамке доводят до сведения тайного совета, что герцог намерен оставить Россию.
Вследствие этого совет дает ему в распоряжение два фрегата и шесть ластовых судов. Герцог требует вместо фрегатов кораблей – и ему отказывают. Потом идет речь об уплате миллиона рублей, который следовал герцогине Анне по завещанию матери. В совете решают, чтобы герцог, получая деньги, обязался употреблять их по воле Анны Петровны, чтоб она была совершенно уверена в сохранности этого капитала.
Наконец наступает для герцогини Анны время отъезда из России, расставание с родиной.
Анне Петровне выдают часть завещанного ей матерью миллиона, а именно двести тысяч рублей. Получив деньги, она было на квитанции расписалась: «Наследная принцесса российская»; но совет возразил, что такой титул предосудителен для российского императора, который один по своей воле может располагать наследством, а потому предложил ей расписаться так: «Урожденная принцесса всероссийская…»
Министры герцога представляют Верховному совету, что Анне Петровне прискорбно будет, если раздел ее с сестрой Елизаветой Петровной состоится не при ней и она ничего не в состоянии будет взять на память о матери. Анна Петровна, с своей стороны, просит реестр наследственных вещей, но при этом охотно уступает Петру и его сестре Наталье Алексеевне все, что им понравится, а упоминает только, что остались еще два сундука, которые не внесены в раздел. Верховный тайный совет отвечает, что для раздела наследственных вещей назначена будет особая комиссия и что все вещи, которые должны достаться Анне Петровне, будут переданы голштинскому министру; что, наконец, императору и сестре его из тех вещей ничего не нужно, но что сундуки будут рассмотрены.
25 июля 1727 года Анна Петровна навсегда оставила Россию. С ней отправилась в Голштинию и француженка Латур Лануа (La Tour l’Annois), которая находилась при ней во время ее детства, а теперь опять приехала из Франции к своей любимой царевне.
Анна Петровна горько расставалась с Россией, горько плакала. Да и было о чем: деспот-муж уже достаточно успел выказаться – чего же ждать там, вдали от России, от родных, когда и здесь ей приходилось подчас очень тяжко?
В своей столице, веселом Киле, герцог скоро истратил все взятые из России деньги – промотал приданое жены на роскошь, на кутежи – и уже в марте 1728 года снова просил из России помощи – в размере шестидесяти тысяч рублей.
Анна Петровна была уже беременна.
Вот что по этому поводу писала из Киля в Россию 26 октября 1727 года цесаревне Елизавете Петровне одна из находившихся при дворе Анны Петровны приближенная к ней особа, а именно Мавра Шепелева, в своем очень остроумном, но далеко не отличающемся своими грамматическими качествами письме, которое мы передаем с дипломатической точностью:
«Всемилостивейшая государыня цесаревна Элизабет Петровна!
Данашу я вашему высочеству, что их высочество, слава Богу в добром здоровье. Еще ш уведомились мы, что ваша высочество веселитися, и желаим мы, чтоб вашему высочеству боле веселья иметь, а печал николи бы боле не иметь. Еще ш данашу, что ваша сестра всо готовит, а имено: чепчики и пелонки, и уж по всякой день варошитьца у ней в брухе ваш будущей племянник, или племянница, и комнаты уже готовы. Инова вашему высочеству писать за скоростию не имею, точию остаюсь вашева высочества верная раба.
Мавра Шепелева.
У нас в Кили очень дажди велики и ветри, а печи всо железния, и то маленкия».
Так-то писала приближенная к Анне Петровне особа будущей императрице российской, молоденькой цесаревне Елизавете Петровне.
Но бедной сестре ее, Анне Петровне, недолго привелось жить вдали от родины.
Скоро она разрешается от бремени сыном Карлом Петром-Ульрихом, или будущим императором Петром Третьим, и через несколько месяцев умирает, не достигнув двадцати лет от роду!
Екатерина II положительно говорит, что бедная женщина умерла чахоткой от неприятностей и семейных огорчений.
Подобно Ксении Годуновой, умирая, она просит похоронить ее в России, около гроба славного и дорогого ей отца.
За телом герцогини послан был корабль «Рафаил» и фрегат. Контр-адмирал Бредаль был начальником эскадры. В печальном посольстве этом находились президент ревизион-комиссии Иван Бабиков, архимандрит и два русских священника.
12 октября 1728 года тело Анны Петровны привезли к Кронштадту. Миних получил из Москвы высочайшее повеление встретить прах с подобающей честью и похоронить в Петропавловском соборе, что и было исполнено 12 ноября.
Вебер знал эту несчастную, так мало жившую любимейшую дочь Петра Великого. «У меня, – говорит он, – нет достаточно сил, способностей и искусства, чтобы описать достойно все похвальные качества ее. Это была прекрасная душа в прекрасном теле. Петр любил ее с видимой нежностью: герцогиня и по наружности, и по уму чрезвычайно походила на него».
Бассевич, с своей стороны, говорит: «Щедрая и очень образованная, герцогиня говорила, как на своем родном языке, по-французски, по-немецки, по-итальянски и по-шведски. С детства показывала она неустрашимость героини, а в отношении присутствия духа она напоминала своего великого отца. Вот пример этому: молодой граф Апраксин признался ей в любви. На это признание Анна Петровна отвечала презрением. Полный надежды и смелости, Апраксин застал ее однажды одну и кинулся к ногам, предлагая свою шпагу, чтобы она кончила и жизнь, и мучения его. Анна Петровна отвечала решительно, что она готова исполнить эту просьбу. Это так испугало Апраксина, что он начал просить извинить его безумство и дерзость. Великая княжна отмстила только тем, что рассказ ее об Апраксине сделал его смешным в глазах всех».
Вспомним, что через сорок пять лет после смерти Анны Петровны, в 1773 году, за Волгой, между раскольниками, на Иргизе и Яике явился неведомый человек, который говорил, что он – сын этой дочери Петра Великого.
То был Пугачев.
XI. Графиня Головкина (Графиня Екатерина Ивановна Головкина, урожденная кесаревна Ромодановская)
– На что мне почести и богатства, когда не могу разделять их с другом моим? Я любила мужа в счастии, люблю его и в несчастии, и одной милости прошу, чтобы с ним быть неразлучно.
Так отвечала Головкина, когда после осуждения ее мужа, вице-канцлера графа Михайло Гавриловича Головкина, на вечную ссылку в Сибирь императрица Елизавета Петровна прислала сказать Головкиной, что непричастная к государственным преступлениям мужа графиня сохраняет звание статс-дамы, остается при всех своих правах и может свободно пользоваться ими где и как угодно.
В словах этих – целая характеристика человека, и женщины в особенности.
Екатерина Ивановна была последней в знаменитейшем и древнейшем роде князей Ромодановских, происходивших по прямой линии от Рюрика. «Его пресветлейшество генералиссимус», «князь-кесарь» с царским титулом «величества», Ромодановский, которого Петр Великий называл дедушкой и о котором писал Апраксину: «с нашим дедушкой, как с чертом вожусь, и не знаю, что с ним делать», так как этот суровый дедушка не давал забываться даже «царю-плотнику», – «всероссийский дедушка» этот был дедушкой и Екатерины Ивановны, родившейся от сына «князя-кесаря», впоследствии тоже «князя-кесаря» Ивана Федоровича Ромодановского.
«Княжна-кесаревна» Екатерина Ромодановская родилась ровно за год до основания Петербурга (1702) и потому всей своей жизнью должна была уже принадлежать новой России, хотя еще в молодости переживала время петровских реформ и, можно сказать, лично участвовала в похоронах старой России, как участвовала потом и в похоронах царя-преобразователя.
Едва ли был в России дом знатнее и богаче того дома, в котором родилась, росла и воспитывалась «княжна-кесаревна», – дом, в котором Петр Великий «был как дома», как свой человек, как член семьи, и в этом доме ласкал и баловал маленькую «княжну-кесаревну», следил за ее воспитанием, сам выдал ее замуж.