Долгорукие оправдывались, что им такого указа объявлено не было…
Едут они через Тобольск и сдаются там под надзор гарнизонному офицеру, который, являясь часто к своим высоким арестантам по привычке в туфлях на босу ногу, говорит каждому из них «ты», как он привык говорить каждому каторжнику и варнаку.
Любопытные подробности этого путешествия опальных вельмож из касимовских деревень до Березова описаны одной из ссыльных, из их же семьи, княгиней Натальей Борисовной Долгорукой, а потому мы и скажем еще об этом предмете в биографии этой последней женщины.
Не красна была жизнь Долгоруких в Березове; но впереди ожидали их еще более тяжкие испытания, невольною причиною которых была, если можно так выразиться, та же вдовствующая невеста покойного императора Петра II, злополучная княжна Екатерина Алексеевна.
Выше мы сказали, что тот, кого она любила, граф Милиссимо, был выслан из России на другой день после обручения ее с императором и после церемонии целования руки царской невесты, когда перед всем двором обнаружилась тайна ее привязанности к шурину графа Вратислава.
Хотя, по свидетельству леди Рондо, княжна Екатерина Алексеевна и проговорилась бывшему у нее сановнику, навестившему ее после смерти жениха-императора, что «сердце ее занято единственным предметом, с которым ей будет приятна и уединенная жизнь», то есть дорогим ей графом Милиссимо, однако время и суровый Березов вытеснили, кажется, из ее сердца этот «единственный предмет», а тоска и уединение неволи заставляли молодое сердце искать привязанности.
Жить хотелось и любить хотелось; возврата к прошлому уже не предвиделось; тот, кого она любила, был, по русскому выражению, за тридевять земель, а молодость брала свое.
Но кого любить в Березове?
Гарнизонного офицера, который, может быть, ходит в туфлях на босу ногу? Ведь больше там никого не было.
И бывшая царская невеста, у которой император во время крещенского парада стоял на запятках, действительно полюбила гарнизонного офицера.
Это был офицер Овцын, который, надо полагать, не был похож на тобольского гарнизонного офицера, в самом деле ходившего в туфлях на босу ногу.
Интимная дружба с Овцыным принесла новое горе девушке и кончилась трагической гибелью для мужских членов ее семейства.
Поощренный привязанностью княжны к Овцыну, тобольский подьячий Тишин, часто наезжавший в Березов по делам службы, решился искать благосклонности бывшей царской невесты, но был ею отвергнут и оскорблен Овцыным.
Желая отомстить девушке и ее возлюбленному, отвергнутый подьячий сочинил гнусный донос на Долгоруких, которые и были вновь арестованы в Березове и вывезены в Россию.
Схвачена была и бывшая царская невеста княжна Екатерина Алексеевна.
Над обвиняемыми Бирон нарядил следствие и суд, который кончился страшной казнью четырех Долгоруких в Новгороде в 1739 году.
Старший брат княжны Екатерины, бывший любимец императора Петра II князь Иван Алексеевич, был четвертован и под топором палача читал молитву «благодарю тя, Господи, яко сподобил мя еси познать тебя, Владыко», пока язык его не замер на этом славословии вместе с отрубленной головой.
Сама княжна была сослана на Белоозеро, в Воскресенский Горицкий девичий монастырь Тихвинского уезда.
Монастырь этот стоял в суровой пустыне, не краше пустынь, окружавших Березов.
Это было давнишнее, историческое место ссылки царственных женщин Древней Руси: в этом монастыре томилась когда-то Евфросинья, княгиня Старицкая, мать последнего удельного князя Владимира Андреевича Старицкого, сосланная туда Еленою Глинскою; туда же сослана была и пострижена там жена царевича Ивана, сына Грозного, Прасковья Михайловна Соловая; там же сидела в ссылке и Ксения Годунова.
Княжну Екатерину Долгорукую подвергли в этом монастыре суровому заключению.
В монастыре этом, у входа в так называемый «черный двор», где были хлева, конюшня и коровник, стоял небольшой деревянный домик с маленькими отверствиями вместо окон; наружная дверь, окованная железом, день и ночь была заперта внутренним, да еще висячим наружным замком.
Эта-то хижинка и должна была сделаться тюрьмой-кельею для бывшей царской невесты.
Когда привезли туда Долгорукую, то настоятельница монастыря так боялась присутствия в ее владениях этой высокой колодницы, что долго не хотела впускать в монастырь никого из сторонних лиц и не решалась даже богомольцев пускать в монастырскую церковь из опасения, что ее могут обвинить в небрежном смотрении за арестанткой, и из страха, чтоб кто-либо не увидал заключенную княжну.
Но и в этой убогой и суровой тюрьме-келье за двумя замками княжна Долгорукая не забывала, кто она, не забывала, что была она когда-то и царской невестою.
Однажды монахиня-приставница по обычаю монастырскому замахнулась на нее за что-то огромными своими четками из деревянных бус, служившими старым монахиням вместо плеток на поучение младшим сестрам и послушницам.
– Уважь свет и во тьме! – гордо сказала Долгорукая. – Я княжна, а ты холопка!
Старица так смутилась одного грозного вида молодой колодницы, что бежала, забыв даже и тюрьму ее запереть.
Вообще, бывшая невеста Петра II не забыла своего царственного величия, а только ожесточилась и к врожденной княжеской гордости прибавила еще царственную неприступность.
Когда из Петербурга приехал генерал от Тайной канцелярии и навестил ссыльную княжну, она не только не смутилась в присутствии важного гостя, но даже «грубость» ему оказала – не встала, когда тот вошел в ее келью, и отвернулась от него.
Генерал, пригрозив ей батогами, уехал из монастыря, приказав еще строже смотреть за важной колодницей.
Напуганная мать игуменья приказала заколотить остальное окошечко в тюремной келье княжны и к келье этой не велела даже никого близко подпускать. Однажды две монастырские девочки осмелились заглянуть в скважину нутряного замка запертой двери – и за это подвергнуты были наказанию розгами.
Три года провела княжна под таким суровым монастырским началом.
Но вот на престол вступила императрица Елизавета Петровна – и темная келья бывшей царской невесты отворилась.
Из Петербурга прискакал курьер с известием об освобождении заключенной. Княжна пожалована во фрейлины. За ней присланы экипажи, прислуга. Княжна любезно прощается с монастырем, обещает не забывать его своими милостями.
И действительно не забыла. В 1744 году она прислала в монастырь «Пролог» с надписью по листам:
«Лето 1744-е, марта в 10-й день, сию книгу Пролог, содержащую жития святых угодник, дела в дар в обитель Воскресения Христова, горицкий девичий монастырь, на Белоозере, в память своего пребывания, княжна Екатерина Алексеевна Долгорукая».
Возвратившись из ссылки, княжна встретила в Петербурге всех своих родных, уцелевших от новгородских казней.
Императрица, помня, что княжна лишилась двух женихов – и графа Милиссимо, и императора Петра II, употребила все свое старание, чтобы выдать ее замуж за достойного человека, и в 1745 году нашла такого в генерал-лейтенанте графе Александре Романовиче Брюсе, родном племяннике сподвижника Петра Великого, фельдмаршала, знаменитого «колдуна на Сухаревой башне», астронома, алхимика, астролога, сочинителя Брюсова планетника («Брюсов календарь») и так далее.
Уже помолвленной невестой княжна ездила в Новгород проститься с погребенными там телами казненных брата и дядей, покоившихся в Рождественском монастыре, что на полях, «на убогих домах».
Простившись перед свадьбой по русскому обычаю с могилами своих родных, она заложила там церковь в память казненных.
Но через несколько месяцев после свадьбы простудная горячка свела ее в могилу.
Царское величие и гордость не покидали ее до самой смерти. Умирая, бывшая «государыня-невеста» при себе велела сжечь все свои платья, чтоб и после ее смерти никто не смел носить той одежды, которую она носила.
XIV. Наталья Долгорукая (Княгиня Наталья Борисовна Долгорукая, урожденная графиня Шереметева)
Женская личность, о которой мы намерены говорить в настоящем очерке, принадлежит также к той категории русских исторических женщин прошлого века, на которых обрушилась вся тяжесть переходного времени и задавила их: это беспощадное время бросало попадавшиеся ему жертвы под свой все перемалывающий жернов и раздробляло на части, подобно джагернатской колеснице, раздроблявшей несчастных женщин Индии.
И нельзя при этом не заметить, что под ужасный жернов этот попали почти все женщины, которые могли сказать о себе, что они еще помнили Петра Великого, что в детстве своими глазами видели, как он покатил по русской земле этот тяжелый жернов, который и раздробил много старого и негодного, а вместе с тем немало молодого и свежего.
Наталье Борисовне Долгорукой – вернее, Шереметевой – было одиннадцать лет, когда хоронили Петра, и, следовательно, она принадлежит к тому поколению русских женщин, которые, если можно так выразиться, у матерей своих и кормилиц высосали частицу молока, оставшегося еще от XVII века, и с молоком этим всосали несчастья всей своей жизни.
Несмотря на то что Наталья Долгорукая принадлежала к замечательным личностям по своей нравственной высоте, по редкому величию духа – ужасное время не пощадило и ее.
Вообще, личность Долгорукой заслуживает того, чтобы потомство отнеслось к ней особенно сочувственно и отметило имя ее в числе лучших, самых светлых личностей своего прошлого.
В 1857 году в Лондоне вышла особая книга, посвященная памяти этой глубоко симпатичной женщины, под заглавием «The life and times of Nathalia Borissovna, princesse Dolgorookov»[13]. Автор этой книги – Джемс Артур Гирд (Heard).
У нас в России о Долгорукой писано немного, но все, что о ней написано, выставляет ее «личностью такой благородною и возвышенною», которая «делает честь родной стороне».
Долгорукая оставила свои собственные записки, которые имели два издания в нынешнем столетии.