я, физические недостатки маленькой горбуньи отвратили от нее нежность отца, которому, конечно, желалось, чтобы дочь его блистала красотой, как он сам блистал могуществом, чтоб с помощью этой красоты можно было войти в связи с могущественными особами, если не здесь, в России, то в Европе. Бирон часто не скрывал своего нерасположения к Гедвиге, преследовал ее насмешками, попреками, как дурнушку. Самолюбивая и умненькая девочка не могла не видеть этой слишком крайней холодности отца и, сознавая свой ум, свое превосходство перед прочими, заключалась в себе самой, а через это вырастила в себе скрытность, но вместе с тем выработала себе волю и самостоятельность.
Когда Гедвиге было десять лет, в 1737 году, отец ее был пожалован герцогским достоинством, и маленькую Гедвигу стали называть «принцессой». Ей дали придворный штат, фрейлин, камер-юнгфер, пажей.
Когда Гедвиге было двенадцать лет, она явилась ко двору. В это время совершалась свадьба племянницы государыни принцессы мекленбургской Анны Леопольдовны с принцем Антоном-Ульрихом брауншвейгским. Это было 3 июня 1739 года. Гедвига отправилась в придворную церковь в великолепной золоченой карете, окруженная свитой. При свадебной церемонии она стояла рядом с государыней. За официальным придворным обедом она сидела рядом с новобрачными, а вечером, во время придворного бала, управляла танцами.
Первое появление ее в свете было вполне удачным, и императрица осталась ей вполне довольна. Молоденькая девушка оказалась умна, ловка, находчива и привлекала всеобщее внимание, тем более что это была дочь Бирона. После первого выезда она уже являлась ко двору во всех торжественных случаях, и около нее образовалась толпа поклонников: вся блестящая молодежь того времени, все придворные любезники окружали дочь Бирона; все старались угодить ей, заслужить ее внимание, чтоб, в свою очередь, заслужить лестное внимание ее папаши. Это раболепство Гедвига, естественно, принимала как дань уважения ее уму и талантам, как обаяние ее красотой, и это тем более было ей по душе и тем охотнее отдалась она наслаждению блистать и побеждать, что дома она встречала только обидное невнимание или уж не в меру обидную придирчивость отца.
Вместе с отцом и Гедвига разделяла милости императрицы. В то время, когда заключен был Белградский мир, в 1740 году, Гедвига пожалована была портретом государыни, украшенным бриллиантами, для ношения на груди. Начали уже поговаривать, что государыня готовит ей жениха в числе владетельных особ и что ее намерены помолвить за сына одной из германских коронованных особ.
Гедвига видела впереди новый ряд побед, нескончаемую лестницу почестей и избыток жизненного счастья.
Но жизнь не дала того, что ожидалось не одной Гедвигой…
В октябре 1740 года императрица Анна Иоанновна скончалась – и вместе с этим рухнуло могущество Бирона, рухнуло и счастье Гедвиги, так недолго улыбавшееся ей.
Прошло 22 дня после смерти императрицы, и Бирон был уже обвинен в государственной измене, осужден и посажен в крепость. В крепость посажена была и ни в чем не повинная Гедвига, которой было только семнадцать лет. Вся семья Бирона сидела в крепости семь с половиной месяцев, пока не вышло новое определение суда – сослать всех Биронов на вечное житье в Сибирь.
В Пелыми, в том заброшенном сибирском городке, который полтораста лет назад заселен был ссыльными угличанами за то, что в городе их совершилось убийство царевича Димитрия и угличане отмстили его убийцам, – в этом далеком городке для Биронов выстроили дом о четырех комнатах и окружили его, как острог, высоким полисадом.
Вот куда поворотила звезда Гедвиги, загоревшаяся было на западном горизонте…
За высоким пелымским палисадом, среди снегов, и грешный Бирон, и неповинная Гедвига должны были закончить свою жизнь. В Сибирь Биронам позволено было взять часть своей прислуги, в том числе для Гедвиги с матерью «девку-арапку Софью и девку-турчанку Катерину».
После долгой и томительной дороги Бироны поселились в Пелыми. Надорванный последними событиями, Бирон слег – он не привык к таким ударам: Гедвига и мать день и ночь чередовались около постели опального вельможи и читали ему в утешение святую Библию.
Можно себе представить, что переживала молодая девушка…
А Бирон, в ссылке, больной, был еще раздражительнее: что прежде, в самовластных порывах раздражительности, Бирон изливал на всю Россию и давил ее собой, то теперь все почти обрушивалось на слабые плечи не любимой им дочери-горбуньи.
Но через год до Биронов дошла весть о новых важных событиях в далеком Петербурге: на престол вступила цесаревна Елизавета Петровна, и в душе Бирона воскресла надежда на избавление, на восстание из его живой могилы. Он помнил, что делал когда-то добро цесаревне, и решился писать ей о смягчении своей тяжкой участи.
Благодарная императрица сжалилась над павшим величием и приказала перевести Биронов в Ярославль. Там, на берегу Волги, отвели им большой каменный дом, который долго потом показывали как местопребывание некогда страшного временщика.
Ярославль, казалось Гедвиге, стоял уже довольно близко к тому месту, где она была когда-то счастлива: вести от Петербурга доходили до Ярославля гораздо скорее, чем до Пелыми, – и Гедвига дозволила себе мечтать о возвращении потерянного счастья, тем более что и в силе, и в падении отец ее оставался все тем же – он не любил свою дочь, а несчастье сделало его характер еще более жестоким.
Гедвига испробовала все средства, чтоб напомнить о себе в Петербурге, чтобы имя ее произнеслось при императрице, чтобы двор опять открылся перед дочерью опального отца: Гедвига думала найти путь ко двору через всех влиятельных лиц нового своего местозаключения; но влиятельные лица Ярославля были бессильны открыть молодой и честолюбивой мечтательнице путь ко двору. Она решилась писать к любимцу государыни графу Шувалову – но это осталось только бесполезной попыткой.
Так прошло восемь лет – восемь лучших лет жизни.
Гедвига переживала уже двадцать шестой год этой странной жизни, исполненной страшных, подавляющих контрастов, – первая молодость ее проходила…
И вот девушка решается бежать из отцовского дома, как сорок пять лет тому назад бежала другая честолюбивая девушка, Матрена Кочубей, но та бежала к любимому человеку, к своему счастью, а эта затем, чтобы искать этого счастья.
В начале весны 1749 года Гедвига узнала, что императрица переехала в Москву и в апреле отправляется пешком к Троице на богомолье. Гедвига узнала, что императрица пребывает только в полутораста верстах от Ярославля – это так близко: близким казалось молодой девушке и ее долгоискомое счастье.
15 апреля ночью Гедвига бежала.
Надеясь, что женщина скорее войдет в ее положение, особенно когда узнает мотивы ее бегства, смелая девушка в эту же ночь явилась к жене ярославского воеводы Пушкина и, обливаясь слезами, объявила ей, что она решилась на бегство от жестокости и преследований отца, что преследования эти воздвигнуты на нее за то, что она желает принять православие и что она решилась идти прямо к императрице, дойти до Лавры и просить защиты доброй государыни. Пушкина рада была ухватиться за этот счастливый случай, чтоб самой отличиться перед государыней, и тою же ночью вместе с беглянкой отправилась в Лавру.
В Лавре обе женщины нашли то, что искали. Пушкина представила Гедвигу первой статс-даме государыни, Шуваловой, и та приняла участие в молодой девушке. Гедвига, обладая искусством заслуживать общее расположение и побеждать обаянием своего ума, нашла в Шуваловой сильную покровительницу, которая приняла в ней самое горячее участие. Девушка представлена была императрице как несчастная жертва родительской тирании, как существо, страдающее за тайную приверженность к православию: то была «бедная овечка», ищущая своего стада, как представили это дело императрице. Без слов, но с горькими слезами Гедвига упала перед императрицей и глубоко растрогала ее. Государыня обласкала девушку, обещала свое покровительство, обещала даже быть ей матерью при крещении, которое и должно было совершиться в Москве.
Гедвига опять видела впереди свое потерянное счастье.
Действительно, через три недели Гедвига была крещена в церкви головинского дворца и названа Екатериной.
Весь двор заинтересован был этой необыкновенной девушкой и ее участью. Интерес возбуждался еще более тем, что это была уже памятная всем горбунья, дочь Бирона, принцесса, перед которой когда-то весь двор раболепствовал и которая видела уже и крепостные казематы, и далекую Сибирь и снова, по-видимому, шла в гору. Гедвига скоро вошла в доверие духовника императрицы, сделалась домашним человеком у Шуваловой, и для нее создана была при дворе особая должность – второй надзирательницы за фрейлинами. Гедвига скоро вошла в свою новую роль, об ней опять заговорили, особенно же когда она оказалась очень ловкой распорядительницей в устроении участи молоденьких фрейлин, которых она умела хорошо пристраивать замуж.
Но она не ограничилась и этим положением. Она нашла при дворе новых доброжелателей, и в числе их был гофмаршал двора великого князя Петра Федоровича, Чоглоков, обязанный Бирону тем, что герцог когда-то, еще когда был в силе, взял молодого Чоглокова из кадетского корпуса в конную гвардию и приблизил к себе. Чоглоков ввел Гедвигу в интимный кружок великого князя, который тем более полюбил дочь Бирона, что она была природная немецкая принцесса и говорила с ним по-немецки. Великий князь любил с ней говорить, поверял ей свои планы относительно обмундирования голштинских солдат, и умная горбунья умела хорошо выслушивать будущего императора, умела вовремя дать совет, сказать свое мнение. Когда Гедвиги не было у великого князя, то он и тогда не забывал ее, посылая ей от своего стола кушанья, лакомства, и вообще показывал ей свое расположение.
Но надо было думать и о замужестве Гедвиги. Гофмейстерина и друг великой княгини Владиславова нашла ей жениха в камергере Петре Салтыкове, мать которого оказала немаловажную услугу императрице при восшествии ее на престол. Женитьба сына на Гедвиге, дочери Бирона, на принцессе, льстила самолюбию Салтыковой, и она приказала сыну ухаживать за девушкой. Но Гедвига почему-то не благоволила к Салтыкову и наотрез отказала ему. Салтыков, наученный матерью, бросился в ноги императрице, просил ее помощи в его сердечном деле, и когда императрица спросила Гедвигу, почему она отказывает такому прекрасному молодому человеку, – Гедвига отвечала, что она повинуется воле государыни. Это еще более возвысило в глазах государыни умненькую горбунью. Но ей все-таки не хотелось сделаться Салтыковой, и она умела так ловко повести дело, что опротивела жениху и он поспешил жениться на княжне Солнцевой. Императрица приняла еще более горячее участие в покинутой, огорченной невесте. Тогда ей нашли другого жениха, князя Григория Хованского; но этот уже сам положительно не выносил своей горбатой невесты и под разными предлогами уехал к армии.